БИОГРАФИИ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Белый Андрей

В годы эмиграции 3. Н. Гиппиус воспоминала: «Удивительное это было существо, Боря Бугаев! Вечное "игранье мальчика", скошенные глаза, танцующая походка, бурный водопад слов, на все „да — да — да", но вечное вранье и постоянная измена. Очень при этом симпатичен и мил, надо было только знать его природу, ничему в нем не удивляться и ничем не возмущаться. Прибавлю, чтобы дорисовать его, что он обладал громадной эрудицией, которой пользовался довольно нелепо. Слов? "талант" к нему как-то мало приложимо. Но в неимоверной куче его бесконечных писаний есть кое-где проблески гениальности».

Борис Николаевич Бугаев родился в Москве в семье профессора математики Московского университета Н. В. Бугаева. Первым реальным «прикосновением» к искусству он считал исполнявшиеся матерью сонаты Бетховена и прелюдии Шопена. В гимназические годы проявлял интерес к философии, с 15 лет начал писать. «Два года упорного чтения, — вспоминал поэт в автобиографии, — где Шекспир, Гете и Шиллер сменились Толстым, Достоевским, Тургеневым, сменявшихся в свою очередь Ибсеном, Метерлинком, Верленом и Ницше, обратили меня в упорного и фанатически настроенного символиста». В конце 1895 г. он сблизился с семьей брата философа Вл. С. Соловьева — М. С. и О. М. Соловьевыми и подружился с их сыном Сергеем. Здесь поощряли его первые литературные опыты и придумали начинающему автору псевдоним «Андрей Белый». В 1903 г. он закончил естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, в следующем году поступил на историко-филологический факультет, в 1905 г. обучение было прервано.

В отличие от Блока, параллелизм жизненной и творческой судьбы с которым Белый прослеживал в своих позднейших мемуарах, он не принадлежал к поэтам, полностью реализующим себя в стихах. Энциклопедическая «разбросанность» его увлечений удивляла и восхищала современников. «Натура богато одаренная. Белый просто не знает, которой из своих муз ему лишний раз улыбнуться. Кант ревнует его к поэзии. Поэзия к музыке. Тряское шоссе к индийскому символу … Критика и теория творчества (статьи о символизме) идут так — между делом. И любуешься на эту юношески смелую постройку жизни», — писал о нем И. Ф. Анненский.

В 1901-1902 гг. Белый знакомится и сближается с символистами «старшего» поколения: В. Я. Брюсовым, К. Д. Бальмонтом, Д. С. Мережковским, 3. Н. Гиппиус. В январе 1903 г. начинается его «мистическая» переписка с А. А. Блоком (личное знакомство состоялось год спустя). В отличие от «старших» Белый понимает символизм шире, чем литературное направление или литературную школу, он для поэта — мироощущение и мировоззрение, в котором гармонически сочетаются «религиозный, жизненный путь, искусство и спекулятивное мышление». Хотя с начала выхода в январе 1904 г. символистского журнала «Весы» Белый — его неизменный участник, он считал, что «идеология московской фракции символизма созрела не в „Скорпионе" и не в ,,Весах", а в интимных беседах и разговорах среди молодых символистов аргонавтического толка».

Литературный дебют Белого, «Симфония (2-я драматическая)» (1902), созданный под влиянием музыки экспериментальный жанр: «нечто среднее между стихами и прозой». В ней отразилось мироощущение «эпохи зорь»: эсхатологические чаяния и ожидания от нового века духовного обновления и преображения жизни, влияние идей Ф. Ницше и Вл. С. Соловьева, «мистическое» увлечение М. К. Морозовой.

Итог ранней поэтической деятельности подвел сборник «Золото в лазури» (1904). В этой книге пафос солнечного «аргонавтического» дерзания постепенно вытесняется мотивом угасания зорь. «Творчество Белого, — писал о сборнике В. Я. Брюсов, — это — вспышки молний, блеск драгоценных камней, разбрасываемых пригоршнями, торжественное зарево багряных закатов. … С дерзостной беззаветностью бросается он на вековечные тайны мира и духа, на отвесные высоты, закрывшие нам дали, прямо, как бросались до него и гибли тысячи других отважных… Белый, со всей необузданностью, порывает резко с обычными приемами стихотворчества, смешивает все размеры, пишет стих в одно слово, упивается еще неиспробованными рифмами. … Язык Белого — яркая, но случайная амальгама; в нем своеобразно сталкиваются самые, тривиальные слова с утонченнейшими выражениями, огненные эпитеты и дерзкие метафоры с бессильными прозаизмами, это — златотканая царская порфира в безобразных заплатах.

Выход в свет сборника совпал для Белого с периодом духовного кризиса, вызванного прежде всего разочарованием в мистических чаяниях рубежа века. «Ослепительное», праздничное выступление поэта с первой и второй «Симфониями» и стихами «Золота в лазури» сменил долгий ряд «истерик, срывов, обвалов и пропастей». В это время у него возникает интерес к «точному» знанию и философии. В надежде написать «философский кирпич под заглавием "Теория символизма"» Белый штудирует труды Канта и представителей марбургской школы.

Во втором сборнике «Пепел» (1909), посвященном Н. А. Некрасову и во многом предопределенном его творчеством, диапазон возможностей лирики Белого в значительной степени расширяется за счет социальной тематики и «жанровых» стихов. «И жемчужные зори, и кабаки, и буржуазная келья, и надзвездная высота, и страдания пролетария — все это объекты художественного творчества, — утверждает он. Тема новой книги — Россия с ее разложившимся прошлым и нерожденным будущим», такой родина предстает в творческом сознании автора после поражения в русско-японской войне и подавления первой русской революции. «Пепел чего? Прежних субъективных переживаний поэта или объективной действительности, — пепел России? — задается вопросом С. М. Соловьев и сам же отвечает: и того, и другого». Часть критиков символистской ориентации с сожалением заметила, что книга производит антихудожественное впечатление. «Пепел — это только остатки былого воспоминания», — констатировал М. Л. Гофман. По мнению же Вяч. Иванова, «творение, далеко выходящее по замыслу за пределы интимного искусства поэтической секты, посвященное преимущественно проблемам нашей общественности и обращенное к обществу», — отнюдь не измена символизму, а симптом закономерной эволюции этого направления, выход из «волшебного круга солипсизма и индивидуализма отчужденной от мира личности».

Сборник «Урна» (1909), включающий стихи тех же лет, что и «Пепел», составлен из текстов, объединенных лейтмотивом «раздумья о бренности человеческого естества с его страстями и порывами». Они во многом навеяны «петербургской драмой» Белого, его безответным чувством к Л. Д. Блок. «,,Пепел" — книга самосожжения и смерти: но сама смерть есть только завеса, закрывающая горизонты дальнего; чтобы найти их в ближнем. В „Урне я собираю свой собственный пепел, чтобы он не заслонял света моему живому ,,я . Мертвое „я заключаю в "Урну", и другое, живое „я" пробуждается во мне к истинному», — писал поэт в предисловии. В 1910-е годы в московском издательстве «Мусагет», объединившем символистов религиозно-философской ориентации, выходят сборники критических и теоретических статей Белого «Символизм» и «Арабески». В 1912 — 1916 гг. поэт слушает курсы лекций Р. Штейнера и становится приверженцем его антропософского учения. После революции, которую Белый воспринял в мистическом ключе как начало духовного религиозного обновления, он активно включается в культурно-общественную деятельность, участвует в Пролеткульте, Театральном отделе Наркомпроса, читает лекции. Его поэтическое творчество в целом сохраняет приверженность символизму. Изданные в советское время сборники «Королевна и рыцари» (1919) и «Звезда» (1922) составлены из произведений 1910-х годов. Книга стихов «После разлуки» (1922) отражает поиски новой формы, которую Белый определяет термином «мелодизм».