Архив журнала для детей Костер
ПОЭЗИЯ Далее

Константин Бальмонт


Гармония слов

Почему в языке отошедших людей
    Были громы певучих страстей?
И намеки на звон всех времен и пиров,
    И гармония красочных слов?

Почему в языке современных людей
    Стук ссыпаемых в яму костей?
Подражательность слов, точно эхо молвы,
    Точно ропот болотной травы?

Потому что когда, молода и горда,
    Между скал возникла вода,
Не боялась она прорываться вперед,
    Если станешь пред ней, так убьет.

И убьет, и зальет, и прозрачно бежит,
    Только волей своей дорожит.
Так рождается звон для грядущих времен,
    Для теперешних бледных племен.
Из книги "Будем как солнце", 1903

* * *

Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи,
В впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.

    Я – внезапный излом,
    Я – играющий гром,
    Я – прозрачный ручей,
    Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая,
Все пойму, все возьму, у других отнимая.

    Вечно юный, как сон,
    Сильный тем, что влюблен
    И в себя и в других,
    Я – изысканный стих.
Из книги "Будем как солнце", 1903

* * *

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
        И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
        И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Море,
        И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре,
        Я властелин.

Я победил холодное забвенье,
        Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
        Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,
        Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
        Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
        А если день погас,
Я буду петь... Я буду петь о Солнце
        В предсмертный час!
Из книги "Будем как солнце", 1903

Безглагольность

Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора, –
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далеко-далеко.
Во всем утомленье, глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную тень деревенского сада, –
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
и сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
Из книги "Только любовь" Семицветник, 1903

Снежинка

Светло-пушистая,
        Снежинка белая,
Какая чистая,
        Какая смелая!

Дорогой бурною
        Легко проносится,
Не в высь лазурную,
        На землю просится.

Лазурь чудесную
        Она покинула,
Себя в безвестную
        Страну низринула.

В лучах блистающих
        Скользит, умелая,
Средь хлопьев тающих
        Сохранно-белая.

Под ветром веющим
        Дрожит, взметается,
На нем, лелеющем,
        Светло качается.

Его качелями
        Она утешена,
С его метелями
        Крутится бешено.

Но вот кончается
        Дорога дальняя,
Земли касается,
        Звезда кристальная.

Лежит пушистая,
        Снежинка смелая.
Какая чистая,
        Какая белая!
Из книги "Только любовь" Семицветник, 1903

К зиме

Лес совсем уж стал сквозистый,
       Редки в нем листы.
Скоро будет снег пушистый
       Падать с высоты.
Опушит нам окна наши,
       В детской и везде.
Загорятся звезды краше,
       Лед прильнет к воде.
На коньках начнем кататься
       Мы на звонком льду.
Будет смех наш раздаваться
       В парке на пруду.
А в затишье комнат - прятки,
       В чет и нечет - счет.
А потом настанут Святки,
       Снова Новый год.

Дурной сон

Мне кажется, что я не покидал России,
И что не может быть в России перемен.
И голуби в ней есть. И мудрые есть змии.
И множество волков. И ряд тюремных стен.

Грязь "Ревизора" в ней. Весь гоголевский ужас.
И Глеб Успенский жив. И всюду жив Щедрин.
Порой сверкнет пожар, внезапно обнаружась,
И снова пал к земле земли убогий сын.

Там за окном стоят. Подайте. Погорели.
У вас нежданный гость. То - голубой мундир.
Учтивый человек. Любезный в самом деле.
Из ваших дневников себе устроил пир.

И на сто верст идут неправда, тяжба, споры,
На тысячу - пошла обида и беда.
Жужжат напрасные, как мухи. разговоры.
И кровь течет не в счет. И слезы - как вода.

* * *

Мой друг, есть радость и любовь,
Есть все, что будет вновь и вновь,
Хотя в других сердцах, не в наших.
Но, милый брат, и я и ты -
Мы только грезы Красоты,
Мы только капли в вечных чашах
Неотцветающих цветов,
Непогибающих садов.

* * *

Можно жить с закрытыми глазами,
Не желая в мире ничего,
И навек проститься с небесами,
И понять, что все кругом мертво.

Можно жить, безмолвно холодея,
Не считая гаснущих минут,
Как живет осенний лес, редея,
Как мечты поблекшие живут.

Можно все заветное покинуть,
Можно все навеки разлюбить.
Но нельзя к минувшему остынуть,
Но нельзя о прошлом позабыть!

* * *

Мы убиваем гения стократно,
Когда, рукой его убивши раз,
Вновь затеваем скучный наш рассказ,
Что нам мечта чужда и непонятна.

Есть в мире розы. Дышат ароматно.
Цветут везде. Желают светлых глаз.
Но заняты собой мы каждый час -
Миг встречи душ уходит безвозвратно.

За то, что он, кто был и горд, и смел,
Блуждая сам над сумрачною бездной,
Нам в детстве в душу ангела напел, -

Свершим сейчас же сто прекрасных дел:
Он нам блеснет улыбкой многозвездной,
Не покидая вышний свой предел.

Царь-ложь

  Народ подумал: вот заря,
  Пришел тоске конец.
  Народ пошел просить царя.
  Ему в ответ свинец.
А, низкий деспот! Ты навек
В крови, в крови теперь.
Ты был ничтожный человек,
Теперь ты грязный зверь.
  Но кровь рабочего взошла,
  Как колос, перед ним.
  И задрожал приспешник зла
  Пред колосом таким.
Он красен, нет ему серпа, -
Обломится любой,
Гудят колосья, как толпа,
Растет колосьев строй.
 И каждый колос - острый нож,
 И каждый колос - взгляд.
 Нет, царь, теперь не подойдешь,
 Нет, подлый царь, назад!
Ты нас теперь не проведешь
Девятым января.
Ты - царь, и, значит, весь ты ложь, -
И мы сметем царя!
1907

Воспоминания о вечере в Амстердаме

     О тихий Амстердам, с певучим перезвоном
     Старинных колоколен, тихий Амстердам!
     Зачем я здесь, не там, зачем уйти не волен
     К тебе, о тихий Амстердам?

К твоим церковным звонам,
К твоим немым затонам,
К твоим как бы усталым сонным берегам,
К загрезившим каналам с безжизненным их лоном,
С закатом запоздалым, Амстердам.

     С закатом запоздалым, и ласковым, и алым,
     Горящим здесь и там по сумрачным мостам,
     По этим синим водам, по окнам и по сводам
     Домов и колоколен, Амстердам.

Где, преданный мечтам,
Какой-то призрак болен,
Упрек сдержать не волен,
Здесь поет и там,
Тоскует с долгим стоном,
И вечным перезвоном -
О тихий Амстердам, о тихий Амстердам...

* * *

О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе - за взгляд очей прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

Осень

Поспевает брусника,
Стали дни холоднее.
И от птичьего крика
В сердце только грустнее.

Стаи птиц улетают
Прочь, за синее море.
Все деревья блистают
В разноцветном уборе.

Солнце реже смеется,
Нет в цветках благовонья.
Скоро осень проснется
И заплачет спросонья.

* * *

Смотри, как звезды в вышине
Светло горят тебе и мне.
Они не думают о нас,
Но светят нам в полночный час.
Прекрасен ими небосклон,
В них вечен свет и вечен сон.
И кто их видит - жизни рад,
Чужою жизнию богат.
Моя любовь, моя звезда,
Такой, как звезды, будь всегда.
Горя, не думай обо мне,
Но дай побыть мне в звездном сне.

* * *

Тебя я хочу, мое счастье,
Моя неземная краса!
Ты - солнце во мраке ненастья,
Ты - жгучему сердцу роса!
Любовью к тебе окрыленный,
Я брошусь на битву с судьбой.
Как колос, грозой опаленный,
Склонюсь я во прах пред тобой.
За сладкий восторг упоенья
Я жизнью своей заплачу!
Хотя бы ценой исступленья -
Тебя я хочу!
1895

* * *

Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.

И внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.

* * *

Я с ужасом теперь читаю сказки -
Не те, что все мы знаем с детских лет. 
О, нет: живую боль - в ее огласке 
Чрез страшный шорох утренних газет.

Мерещится, что вышла в круге снова 
Вся нежить тех столетий темноты:
Кровь льется из Бориса Годунова, 
У схваченных ломаются хребты.

Рвут крючьями язык, глаза и руки. 
В разорванный живот втыкают шест, 
По воздуху в ночах крадутся звуки -
Смех вора, вопль захватанных невест. 

Средь бела дня - на улицах виденья, 
Бормочут что-то, шепчут в пустоту, 
Расстрелы тел, душ темных искривленья, 
Сам дьявол на охоте. Чу! - "Ату!

Ату его! Руби его! Скорее!
Стреляй в него! Хлещи! По шее! Бей!"
Я падаю. Я стыну, цепенея.
И я их брат? И быть среди людей!

Постой. Где я? Избушка. Чьи-то ноги. 
Кость человечья. Это - для Яги? 
И кровь. Идут дороги всё, дороги. 
А! Вот она. Кто слышит? Помоги!

Ветер

Я жить не могу настоящим, 
	Я люблю беспокойные сны,
Под солнечным блеском палящим 
	И под влажным мерцаньем луны.

Я жить не хочу настоящим, 
	Я внимаю намекам струны,
Цветам и деревьям шумящим 
	И легендам приморской волны.

Желаньем томясь несказанным, 
	Я в неясном грядущем живу,
Вздыхаю в рассвете туманном 
	И с вечернею тучкой плыву.

И часто в восторге нежданном 
	Поцелуем тревожу листву.
Я в бегстве живу неустанном, 
	В ненасытной тревоге живу.

Лебедь

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
	Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
	И горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
	Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
	Никогда не вспыхнет вновь.

Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
	О прощении молил.

И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
	И шептались камыши.

Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
	Видел правду в первый раз.


ЗАГАДКИ
Мальчик отгадывает загадку
НОВОСТИ САЙТА