Архив журнала для детей Костер
ПОЭЗИЯ Далее

Александр Одоевский

* * *

Из детских всех воспоминаний
Одно во мне свежее всех,
Я в нем ищу в часы страданий
Душе младенческих утех.

Я помню липу, нераздельно
Я с нею жил; и листьев шум
Мне веял песней колыбельной,
Всей негой первых детских дум.

Как ветви сладостно шептали!
Как отвечал им лепет мой!
Мы будто вместе песнь слагали
С любовью, с радостью одной.

Давно я с липой разлучился;
Она как прежде зелена,
А я? Как стар! Как изменился!
Не молодит меня весна!

Увижу ль липу я родную?
Там мог бы сердце я согреть
И песнь младенчески простую
С тобой, мой добрый друг, запеть.

Ты стар, но листья молодеют,
А люди, люди! Что мне в них?
Чем старей - больше всё черствеют
И чувств стыдятся молодых!
Между 1832 и 1835 (?)

* * *

Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки,
И - лишь оковы обрели.

Но будь покоен, бард!- цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями.

Наш скорбный труд не пропадет,
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.

Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы!
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы!
Конец 1828 или начало 1829 (?), Читинский острог

Бал

Открылся бал. Кружась, летели
Четы младые за четой;
Одежды роскошью блестели,
А лица - свежей красотой.
Усталый, из толпы я скрылся
И, жаркую склоня главу,
К окну в раздумье прислонился
И загляделся на Неву.
Она покоилась, дремала
В своих гранитных берегах,
И в тихих, сребряных водах
Луна, купаясь, трепетала.
Стоял я долго. Зал гремел...
Вдруг без размера полетел
За звуком звук. Я оглянулся,
Вперил глаза; весь содрогнулся;
Мороз по телу пробежал.
Свет меркнул... Весь огромный зал
Был полон остовов... Четами
Сплетясь, толпясь, друг друга мча,
Обнявшись желтыми костями,
Кружася, по полу стуча,
Они зал быстро облетали.
Лиц прелесть, станов красота -
С костей их - все покровы спали.
Одно осталось: их уста,
Как прежде, всё еще смеялись;
Но одинаков был у всех
Широких уст безгласный смех.
Глаза мои в толпе терялись,
Я никого не видел в ней:
Все были сходны, все смешались...
Плясало сборище костей.
1825

Луна

Встал ветер с запада; седыми облаками
   Покрыл небес потухший океан.
      Сквозь тонкий видишь ли туман,
      Как, увлекаемый волнами,
      Челнок летает золотой?
Вот он исчез... блеснул... вот скрылся за волной,
   Вот снова он и выплыл, и сияет,
И ангел светлых звезд кормилом управляет.
1824, Стрельна

* * *

И если ты за то сочел безумным брата,
  Что сердце ссорится с умом,
То верно бы пришлось и самого Сократа -
   Врасплох - отправить в желтый дом.
15 октября 1821, Велиж

* * *

      Иль, сбросив бремя светских уз,
   В крылатые часы отдохновенья,
      С беспечностью любимца муз
      Питаю огнь воображенья
Мечтами лестными, цветами заблужденья.
   Мечтаю иногда, что я поэт,
   И лавра требую за плод забавы,
И дерзостным орлом лечу, куда зовет
      Упрямая богиня славы:
      Без заблужденья - счастья нет.
За мотыльком бежит дитя вослед,
А я душой парю за призраком волшебным,
   Но вдруг существенность жезлом враждебным
Разрушила мечты - и я уж не поэт!
   Я не поэт!- и тщетные желанья
      Дух юный отягчили мой!
Надежда робкая и грустны вспоминанья
Гостьми нежданными явились предо мной.
15 октября 1821, Велиж

Воскресенье

Пробила полночь... Грянул гром,
И грохот радостный раздался;
От звона воздух колебался,
От пушек, в сумраке ночном,
По небу зарева бежали
И, разлетаяся во тьме,
Меня, забытого в тюрьме,
Багровым светом освещали.
Я, на коленях стоя, пел;
С любовью к небесам свободный взор летел...
И серафимов тьмы внезапно запылали
В надзвездной вышине;
Их песни слышалися мне.
С их гласом все миры гармонию сливали,
Средь горних сил Спаситель наш стоял,
И день, блестящий день сиял
Над сумраками ночи;
Стоял он радостный средь волн небесных сил
И полные любви, божественные очи
На мир спасенный низводил.
И славу вышнего, и на земле спасенье
Я тихим гласом воспевал,
И мой, мой также глас к воскресшему взлетал:
Из гроба пел я воскресенье.
18 апреля 1826, Петропавловская крепость

Утро

Рассвело, щебечут птицы
Под окном моей темницы;
Как на воле любо им!
Пред тюрьмой поют, порхают,
Ясный воздух рассекают
Резвым крылышком своим.
Птицы! Как вам петь не стыдно,
Вы смеетесь надо мной.
Ах! теперь мне всё завидно,
Даже то завидно мне,
Что и снег на сей стене,
Застилая камень мшистый,
Не совсем его покрыл.
Кто ж меня всего зарыл?
Выду ли на воздух чистый -
Я, как дышат им, забыл.
Начало 1826 (?)

* * *

 
Что мы, о боже? - В дом небесный,
Где сын твой ждет земных гостей,
Ты нас ведешь дорогой тесной,
Путем томительных скорбей,
Сквозь огнь несбыточных желаний!
Мы все приемлем час страданий
Как испытание твое;
Но для чего, о бесконечный!
Вложил ты мысль разлуки вечной
В одноночное бытие?
Начало 1826 (?)

Два пастыря

 
Стада царя Адмета
Два пастыря пасли;
Вставали прежде света
И в поле вместе шли.
Один был юн и статен,
И песен дар имел;
Глас звучен был, приятен;
В очах, когда он пел,
Небесный огнь горел.
Другой внимал; невольно
Дослушав до конца,
С улыбкой недовольной
Глядел он на певца...
"Пленять я не умею
Напевов красотой;
Но песни - дар пустой!
Хоть слуха не лелею,
Не хуже я тебя!" -
Шептал он про себя.

Раз шел он за стадами;
Товарищ не был с ним.
За синими горами
Алел тумана дым;
Рассыпалась денница:
Взомчалась колесница
На радостный восток,
И пламени поток -
Горящими стопами
Бесчисленных лучей -
Летел над облаками
Из пышущих коней.

Пастух, с благоговеньем
Колена преклоня,
Воззрел - и с изумленьем
На колеснице Дня
Узнал... Певца! Лучами
Увенчанный, стоял
И гордыми конями
С усмешкой управлял.
1826, Петропавловская крепость

Сон поэта

Таится звук в безмолвной лире,
Как искра в темных облаках;
И песнь, незнаемую в мире,
Я вылью в огненных словах.
В темнице есть певец народный.
Но - не поет для суеты:
Срывает он душой свободной
Небес бессмертные цветы;
Но, похвалой не обольщенный,
Не ищет раннего венца. -
Почтите сон его священный,
Как пред борьбою сон борца.
Между июлем 1826 и февралем 1827, Петропавловская крепость

* * *

Тебя ли не помнить? Пока я дышу,
Тебя и погибшей вовек не забуду.
Дороже ты в скорби и сумраке бурь,
Чем мир остальной при сиянии солнца.
Будь вольной, великой и славой греми,
Будь цветом земли и жемчужиной моря,
И я просветлею, чело вознесу,
Но сердце тебя не сильнее полюбит:
В цепях и крови ты дороже сынам,
В сердцах их от скорби любовь возрастает,
И с каждою каплею крови твоей
Пьют чада любовь из живительных персей.
1827 или 1828 (?)

Дева 1610 года

(К "Василию Шуйскому")

Явилась мне божественная дева;
Зеленый лавр вился в ее власах;
Слова любви, и жалости, и гнева
   У ней дрожали на устах:

"Я вам чужда; меня вы позабыли,
Отвыкли вы от красоты моей,
Но в сердце вы навек ли потушили
   Святое пламя древних дней?

О русские! Я вам была родная:
Дышала я в отечестве славян,
И за меня стояла Русь святая,
   И юный пел меня Боян.

Прошли века. Россия задремала,
Но тягостный был прерываем сон;
И часто я с восторгом низлетала
   На вещий колокола звон.

Моголов бич нагрянул: искаженный
Стенал во прах поверженный народ,
И цепь свою, к неволе приученный,
   Передавал из рода в род.

Татарин пал; но рабские уставы
Народ почел святою стариной.
У ног князей, своей не помня славы,
   Забыл он даже образ мой.

Где ж русские? Где предков дух и сила?
Развеяна и самая молва,
Пожрала их нещадная могила,
   И стерлись надписи слова.

Без чувств любви, без красоты, без жизни
Сыны славян, полмира мертвецов,
Моей не слышат укоризны
   От оглушающих оков.

Безумный взор возводят и молитву
Постыдную возносят к небесам.
Пора, пора начать святую битву -
   К мечам! за родину к мечам!

Да смолкнет бич, лиющий кровь родную!
Да вспыхнет бой! К мечам с восходом дня!
Но где ж мечи за родину святую,
   За Русь, за славу, за меня?

Сверкает меч, и падают герои,
Но не за Русь, а за тиранов честь.
Когда ж, когда мои нагрянут строи
   Исполнить вековую месть?

Что медлишь ты? Из западного мира,
Где я дышу, где царствую одна,
И где давно кровавая порфира
   С богов неправды сорвана,

Где рабства нет, но братья, но граждане
Боготворят божественность мою
И тысячи, как волны в океане,
   Слились в единую семью,-

Из стран моих, и вольных, и счастливых,
К тебе, на твой я прилетела зов
Узреть чело сармат волелюбивых
   И внять стенаниям рабов.

Но я твое исполнила призванье,
Но сердцем и одним я дорожу,
И на души высокое желанье
   Благословенье низвожу".
Между 1827 и 1830 (?)

Ф. Ф. Вадковскому

   
Утихнул бой Гафурский. По волнам
   Летят изгнанники отчизны.
Они, пристав к Исландии брегам,
   Убитым в честь готовят тризны.
Златится мед, играет меч с мечом...
   Обряд исполнили священный,
И мрачные воссели пред холмом
   И внемлют арфе вдохновенной.

Скальд

  
Утешьтесь о павших! Они в облаках
Пьют юных Валкирий живые лобзанья.
Их чела цветут на небесных пирах,
Над прахом костей расцветает преданье.
Утешьтесь! За павших ваш меч отомстит.
И где б ни потухнул наш пламенник жизни,
Пусть доблестный дух до могилы кипит,
Как чаша заздравная в память отчизны.
1828, Чита 

* * *

 
Звучит вся жизнь, как звонкий смех,
От жара чувств душа не вянет...
Люблю я всех, и пью за всех!
Вина, ей-богу, недостанет!

Я меньше пью, зато к вину
Воды вовек не примешаю...
Люблю одну - и за одну
Всю чашу жизни осушаю!
1828, Чита

Умирающий художник

 
Все впечатленья в звук и цвет
И слово стройное теснились,
И музы юношей гордились
И говорили: "Он поэт!.."
Но нет, - едва лучи денницы
Моей коснулися зеницы -
И свет во взорах потемнел;
Плод жизни свеян недоспелый!
Нет! Снов небесных кистью смелой
Одушевить я не успел;
Глас песни, мною недопетой,
Не дозвучит в земных струнах,
И я - в нетление одетый -
Ее дослышу в небесах.
Но на земле, где в чистый пламень
Огня души я не излил,
Я умер весь... И грубый камень,
Обычный кров немых могил,
На череп мой остывший лжет
И соплеменнику не скажет
Что рано выпала из рук
Едва настроенная лира,
И не успел я в стройный звук
Излить красу и стройность мира.
1828, Чита

Последняя надежда

 
Промелькнул за годом год,
И за цепью дней минувших
Улетел надежд блеснувших
Лучезарный хоровод.
Лишь одна из дев воздушных
Запоздала. Сладкий взор,
Легкий шепот уст радушных,
Твой небесный разговор
Внятны мне. Тебе охотно
Я вверяюсь всей душой!
Тихо плавай надо мной,
Плавай, друг мой неотлетный!
Все исчезли. Ты одна
Наяву, во время сна
Навеваешь утешенье.
Ты в залог осталась мне,
Заверяя, что оне
Не случайное виденье,
Что приснятся и другим
И зажгут лучом своим
Дум высоких вдохновенье!
1829, Чита

Узница Востока

Как много сильных впечатлений
Еще душе недостает!
В тюрьме минула жизнь мгновений,
И медлен, и тяжел полет
Души моей, не обновленной
Явлений новых красотой
И дней темничных чередой,
Без снов любимых, усыпленной.
Прошли мгновенья бытия
И на земле настала вечность.
Однообразна жизнь моя,
Как океана бесконечность.
Но он кипит... свои главы
Подъемлет он на вызов бури,
То отражает свод лазури
Бездонным сводом синевы,
Пылает в заревах, кровавый
Он брани пожирает след,
Шумя в ответ на громы славы
И клики радостных побед,
Но мысль моя - едва живая -
Течет, в себе не отражая
Великих мира перемен;
Всё прежний мир она объемлет,
И за оградой душных стен -
Востока узница - не внемлет
Восторгам западных племен.
1829, Чита

На смерт поэта А. С. Грибоедова

Где он? Кого о нем спросить?
Где дух? Где прах?.. В краю далеком!
О, дайте горьких слез потоком
Его могилу оросить,
Ее согреть моим дыханьем;
Я с ненасытимым страданьем
Вопьюсь очами в прах его,
Исполнюсь весь моей утратой,
И горсть земли, с могилы взятой,
Прижму - как друга моего!
Как друга!.. Он смешался с нею,
И вся она родная мне.
Я там один с тоской моею,
В ненарушимой тишине,
Предамся всей порывной силе
Моей любви, любви святой,
И прирасту к его могиле,
Могилы памятник живой...

Но под иными небесами
Он и погиб, и погребен;
А я - в темнице! Из-за стен
Напрасно рвуся я мечтами:
Они меня не унесут,
И капли слез с горячей вежды
К нему на дерн не упадут.
Я в узах был; - но тень надежды
Взглянуть на взор его очей,
Взглянуть, сжать руку, звук речей
Услышать на одно мгновенье -
Живило грудь, как вдохновенье,
Восторгом полнило меня!
Не изменилось заточенье;
Но от надежд, как от огня,
Остались только - дым и тленье;
Они - мне огнь: уже давно
Всё жгут, к чему ни прикоснутся;
Что год, что день, то связи рвутся,
И мне, мне даже не дано
В темнице призраки лелеять,
Забыться миг веселым сном
И грусть сердечную развеять
Мечтанья радужным крылом.
1829, Чита

Элегия

Что вы печальны, дети снов,
Летучей жизни привиденья?
Как хороводы облаков,
С небес, по воле дуновенья,
Летят и тают в вышине,
Следов нигде не оставляя,
Равно в подоблачной стране
Неслися вы!.. Едва мелькая,
Едва касаяся земли,
Вы мира мрачные печали,
Все бури сердца миновали
И безыменно протекли.
Вы и пылинки за собою
В теченье дней не увлекли,
И безотчетною стопою,
Пути взметая легкий прах,
Следов не врезали в граните
И не оставили в сердцах.
Зачем же вы назад глядите
На путь пройденный? Нет для вас
Ни горьких дум, ни утешений;
Минула жизнь без потрясений,
Огонь без пламени погас.

Кто был рожден для вдохновений
И мир в себе очаровал,
Но с юных лет пил желчь мучений
И в гробе заживо лежал;
Кто ядом облит был холодным
И с разрушительной тоской
Еще пылал огнем бесплодным,
И порывался в мир душой,
Но порывался из могилы...
Тот жил! Он духом был борец:
Он, искусив все жизни силы,
Стяжал страдальческий венец;
Он может бросить взор обратный
И на минувший, темный путь
С улыбкой горькою взглянуть.

Кто жаждал жизни всеобъятной,
Но чей стеснительный обзор
Был ограничен цепью гор,
Темницей вкруг его темницы;
Кто жаждал снов, как ждут друзей,
И проклинал восход денницы,
Когда от розовых лучей
Виденья легкие ночей
Толпой воздушной улетали,
И он темницу озирал
И к ним объятья простирал,
К сим утешителям печали;
Кто с миром связь еще хранил,
Но не на радость, а мученье,
Чтобы из света в заточенье
Любимый голос доходил,
Как по умершим стон прощальный,-
Чтобы утратам слух внимал
И отзыв песни погребальной
В тюрьму свободно проникал;
Кто прелесть всю воспоминаний,
Святыню чувства, мир мечтаний,
Порывы всех душевных сил,
Всю жизнь в любимом взоре слил,
И, небесам во всем покорный,
Просил в молитвах одного:
От друга вести животворной;
И кто узнал, что нет его -
Тот мог спросить у провиденья,
Зачем земли он путник был,
И ангел смерти и забвенья,
Крылом сметая поколенья,
Его коснуться позабыл?

Зачем мучительною тайной
Непостижимый жизни путь
Волнует трепетную грудь?
Как званый гость, или случайный,
Пришел он в этот чудный мир,
Где скудно сердца наслажденье
И скорби с радостью смешенье
Томит, как похоронный пир;
Где нас объемлет разрушенье,
Где колыбель - могилы дань,
Развалин цепь - поля и горы;
Где вдохновительные взоры
И уст пленительная ткань
Из гроба в гроб переходили,
Из тлена в жизнь, из жизни в тлен,
И в постепенности времен
Образовалися из пыли
Погибших тысячи племен.-
Как тени, исчезают лица
В тебе, обширная гробница!

Но вечен род! Едва слетят
Потомков новых поколенья,
Иные звенья заменят
Из цепи выпавшие звенья;
Младенцы снова расцветут,
Вновь закипит младое племя,
И до могилы жизни бремя,
Как дар без цели, донесут
И сбросят путники земные...
Без цели!.. Кто мне даст ответ?
Но в нас порывы есть святые,
И чувства жар, и мыслей свет,
Высоких мыслей достоянье!..
В лазурь небес восходит зданье:
Оно незримо, каждый день,
Трудами возрастает века;
Но со ступени на ступень
Века возводят человека.
1829, Чита

Старица-пророчица

   На мосту стояла старица,
   На мосту чрез синий Волхов;
   Подошел в доспехах молодец,
   Молвил слово ей с поклоном:
   "Загадай ты мне на счастие,
   Ворочусь ли через Волхов".
   За Шелонью враны каркают,
   Плачет в тереме невеста.
   "Гой еси ты, красный молодец!
   Есть одна теперь невеста,
   Есть одна - святая София:
   Обручись ты с ней душою,
   Уберися честно ранами
   И омойся алой кровью.
   Обручися ты с невестою:
   За Шелонью ляжь костями.
   Если ж ты мечом не выроешь
   Сердцу вольному могилы,
   Не на вече, не на родину,-
   А придешь ты на неволю!"

Трубы звучат за Шелонью-рекой:
Грозно взвевают московские стяги!
С радостным кликом Софии святой
Стала дружина - и полный отваги
Ринулся с берега всадников строй.
С шумом расхлынулись волны, вскипели;
Двинулась пена седая грядой.
Строи смешались, мечи загремели;
Искрятся молнии с звонких щитов,
С треском в куски разлетаются брони;
Кровь потекла... Разъяренные кони
Грудью сшибают и топчут врагов;
Стелются трупы на берег Шелони.
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Кровью дымилося поле; стихал
В стонах прерывных и замер глас битвы.
Теплой твоей, о София, молитвы
Спас не услышит... и Новгород пал.

   На мосту стояла старица,
   На мосту чрез синий Волхов:
   Не пройдет ли красный молодец
   Чрез широкий синий Волхов?
   Проезжало много всадников,
   Много пеших проходило,
   Было много изувеченных
   И покрытых черной кровью.
   Что ж? прошел ли добрый молодец?..
   Не прошел он через Волхов.
1829, Чита

* * *

      Зачем ночная тишина
   Не принесет живительного сна
      Тебе, страдалица младая?
   Уже давно заснули небеса;
Как усыпительна их сонная краса
И дремлющих полей недвижимость ночная!
Спустился мирный сон; но сон не освежит
      Тебя, страдалица младая!
   Опять недуг порывом набежит,
И жизнь твоя, как лист пред бурей, задрожит.
Он жилы нежные, как струны, напрягая,
Идет, бежит, по ним ударит, - и в ответ
   Ты вся звучишь и страхом, и страданьем;
   Он жжет тебя, мертвит своим дыханьем,
   И по листу срывает жизни цвет;
   И каждый миг, усиливая муку,
Он в грудь твою впился, он царствует в тебе!
Ты вся изнемогла в мучительной борьбе;
На выю с трепетом ты наложила руку;
   Ты вскрикнула; огнь брызнул из очей,
   И на одре безрадостных ночей
Привстала, бледная; в очах горят мученья;
Страдальческим огнем блестит безумный взор,
Блуждает жалобный и молит облегченья...
Еще проходит миг; вновь тянутся мгновенья...
И рвется из груди чуть слышимый укор:
"Нет жалости у вас! постойте! вы так больно,
      Так часто мучите меня...
Нет силы более! нет ночи, нету дня,
   Минуты нет покойной. Нет! довольно
   Страдала я в сей жизни! силы нет...
   Но боль растет: все струны натянулись...
      Зачем опять вы их коснулись
      И воплей просите в ответ?
Еще - и все они порвутся! Ваши руки
   Безжалостно натягивают их.
Вам разве сладостны болезненные звуки,
      Стенящий ропот струн моих?
Но кто вы? Кто из вас, и злобный, и могучий
Всю лиру бедную расстроил? Жизнь мою
Возьмите от меня: я с радостью пролью
      Последний гул земных раззвучий,
      И после долгих жизни мук
      Вздохну и сладко и покойно;
На небе додрожит последний скорбный звук;
И всё, что было здесь так дико и нестройно,
   Что на земле, сливаясь в смутный сон,
      Земною жизнию зовется, -
Сольется в сладкий звук, в небесно-ясный звон,
В созвучие любви божественной сольется".
1829, Чита

Кн. М. Н. Волконской

Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе том рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал,
И весь обзор, обширный и прекрасный,
Мучительно на волю вызывал.

Вдруг ангелы с лазури низлетели
С отрадою к страдальцам той страны,
Но прежде свой небесный дух одели
В прозрачные земные пелены.
И вестники благие провиденья
Явилися, как дочери земли,
И узникам, с улыбкой утешенья,
Любовь и мир душевный принесли.

И каждый день садились у ограды,
И сквозь нее небесные уста
По капле им точили мед отрады...
С тех пор лились в темнице дни, лета;
В затворниках печали все уснули,
И лишь они страшились одного,
Чтоб ангелы на небо не вспорхнули,
Не сбросили покрова своего.
25 декабря 1829, Чита

* * *

Тебя уж нет, но я тобою
     Еще дышу;
Туда, в лазурь, я за тобою
     Спешу, спешу!
Когда же ласточкой взовьюсь я
     В тот лучший мир,
Растаю и с тобой сольюсь я
     В один эфир,
Чтоб с неба пасть росой жемчужной,
     Алмазом слез
На бедный мир, где крест я дружно
     С тобою нес.
Но на земле, блеснув слезами,
     Взовьюсь я вновь
Туда, где вечными зарями
     Блестит любовь.
Между 1828 и 1835 (?)

Неведомая странница

Уже толпа последняя изгнанников
Выходит из родного Новагорода,
   Выходит на Московский путь.
В толпе идет неведомая женщина,
Горюет, очи ясные заплаканы,
   А слово каждое - любовь.

С небесных уст святое утешение,
Как сок целебный, сходит в душу путников,
   В них оживает свет очей.
Вокруг жены толпа теснится, слушает;
Услышит слово - сердце расширяется
   И усыпляется печаль.

Уже темнеет небо, путь туманится.
Идут... Но в воздух чудная целебница
   С пути подъемлется, как пар.
Чело звездами светлыми увенчано,
Чем выше, всё летучий стан воздушнее
   И светозарнее чело.

В тумане с нею над главами странников
Не ангелы, но, как она, небесные,
   Мерцая, медленно плывут.
Плывет она, и с неба слово тихое
Спадает, замирает в слухе путников,
   Не прикасаясь до земли.

"забыта Русью божия посланница.
Мой дом был предан дыму и мечу,
И я, как вы - земли родной изгнанница
   Уже в свой город не слечу.

Вас цепи ждут, бичи, темницы тесные;
В страданиях пройдет за годом год.
Но пусть мои три дочери небесные
   Утешат бедный мой народ.

Нет, веруйте в земное воскресение:
В потомках ваше племя оживет,
И чад моих святое поколение
   Покроет Русь и процветет".
1829 или 1830 (?)

Кутья

Грозный злобно потешается
В Белокаменной Москве.

Не в палатах разукрашенных,
Не на сладкий царский пир
Были гости тайно созваны.
Тихо сели вдоль стола,
Вдоль стола белодубового.
Серебро ли - чистый снег
Их окладистые бороды;
Их маститое чело
С давних лет не улыбается;
Помутился светлый взор.
У радушного хозяина
Братья кровные в гостях:
Новгородские изгнанники.

Чем он братьев угостит?
Нет, не сахарными яствами,
Не шипучим медом солнечным
Угостил он изгнанных семью.
Прошептали песнь отходную
В память павших в Новегороде,
И на стол поставил он кутью.

Грозный злобно потешается
В Белокаменной Москве.
В небе тихо молит София
О разметанных сынах.
1829 или 1830 (?)

* * *

   Средь пылающих огней? -
Идут под затворы молодцы
   За святую Русь.
За святую Русь неволя и казни -
   Радость и слава!
Весело ляжем живые
   За святую Русь.

Дикие кони стреножены
   Дремлет дикий их пастух;
В юртах засыпая, узники
   Видят Русь во сне.
За святую Русь неволя и казни -
   Радость и слава!
Весело ляжем живые
   За святую Русь.

Шепчут деревья над юртами,
   Стража окликает страж, -
Вещий голос сонным слышится
   С родины святой.
За святую Русь неволя и казни -
   Радость и слава!
Весело ляжем живые
   За святую Русь.

Зыблется светом объятая
   Сосен цепь над рядом юрт.
Звезды светлы, как видения,
   Под навесом юрт.
За святую Русь неволя и казни -
   Радость и слава!
Весело ляжем живые
   За святую Русь.

Спите, [равнины] угрюмые!
   Вы забыли, как поют.
Пробудитесь!.. Песни вольные
   Оглашают вас.
Славим нашу Русь, в неволе поем
   Вольность святую.
Весело ляжем живые
   В могилу за святую Русь.
Август 1830

* * *

На грозном приступе, в пылу кровавой битвы
Он нежной матери нигде не забывал;
   Он имя сладкое сливал
   Со словом искренней молитвы...
   Опять увидеть взор очей,
   Услышать радостные звуки,
   Прижать к устам уста и руки
   Любимой матери своей, -
   Вот были все его желанья.
   Уже минули дни страданья!
   Ее опять увидел он;
   Но дни минутные свиданья,
   Но их взаимно-сладкий сон
   Едва приснился им... и снова
   Из-под семейственного крова
   Он в край восточный полетел;
   Восторгом взор еще горел;
   Еще от сладкого волненья
   Вздымалась радостная грудь;
   И, не докончив сновиденья,
   Уже он кончил жизни путь...
Когда в последний час из уст теснился дух,
   Он вспомнил с горестью глубокой
О нежной матери, об узнице далекой, -
   И с третьим именем потух.
1830 (?)

* * *

Как я давно поэзию оставил!
Я так ее любил! Я черпал в ней
Все радости, усладу скорбных дней,
Когда в снегах пустынных мир я славил,
Его красу и стройность вечных дел,
Господних дел, грядущих к высшей цели
На небе, где мне звезды не яснели,
И на земле, где в узах я коснел,
Я тихо пел пути живого бога
И всей душой его благодарил,
Как ни темна была моя дорога,
Как ни терял я свежесть юных сил...
В поэзии, в глаголах провиденья,
Всепреданный, искал я утешенья -
Живой воды источник я нашел!
Поэзия!- не божий ли глагол,
И пеньем птиц, и бурями воспетый,
То в радугу, то в молнию одетый,
И в цвет полей, и в звездный хоровод,
В порывы туч, и в глубь бездонных вод,
Единый ввек и вечно разнозвучный!
О друг, со мной в печалях неразлучный,
Поэзия! слети и мне повей
Опять твоим божественным дыханьем!
Мой верный друг! когда одним страданьем
Я мерил дни, считал часы ночей,-
Бывало, кто приникнет к изголовью
И шепчет мне, целит меня любовью
И сладостью возвышенных речей?
Слетала ты, мой ангел-утешитель!
Пусть друг сует, столиц животный житель,
Глотая пыль и прозу мостовой,
Небесная, смеется над тобой!
Пусть наш Протей Брамбеус, твой гонитель,
Пути ума усыпав остротой,
Катается по прозе вечно гладкой
И сеет слух, что век проходит твой!
Не знает он поэзии святой,
Поэзии страдательной и сладкой!
В дни черные не нежил твой напев
Его души; его понятен гнев:
Твой райский цвет с его дыханьем вянет,
И на тебя ль одну?- на всё, на всех
Он с горя мечет судорожный смех -
Кроит живых, у мертвых жилы тянет.
Он не росу небес, но яд земли -
Злословье льет, как демон, от бессилья;
Не в небесах следит он орли крылья,
Но только тень их ловит он в пыли,
И только прах несет нам в дар коварный -
Святой Руси приемыш благодарной!
Но нет! в пылу заносчивых страстей
Не убедит причудливый Протей,
Что час пробил свершать по музам тризны,
Что песнь души - игрушка для детей,
И царствует одна лишь проза жизни.
Но в жизни есть минуты, где от мук
Сожмется грудь, и сердцу не до прозы,
Теснится вздох в могучий, чудный звук,
И дрожь бежит, и градом льются слезы...
Мучительный, небесный миг! Поэт
В свой тесный стих вдыхает жизнь и вечность,
Как сам господь вдохнул в свой божий свет -
В конечный мир - всю духа бесконечность.

Когда шутя наш Менцель лепит воск
И под ногой свой идеал находит,
Бальзака враг, его же лживый лоск
На чуждый нам, наборный слог наводит,-
Поэт горит! из глубины горнил
Текут стихи,- их плавит вдохновенье;
В них дышит мысль, порыв бессмертных сил -
Души творца невольное творенье!
Конец 1836 или начало 1837 (?)

* * *

При известии о польской революции

Недвижимы, как мертвые в гробах,
Невольно мы в болезненных сердцах
Хороним чувств привычные порывы;
Но их объял еще не вечный сон,
Еще струна издаст бывалый звон,
   Она дрожит - еще мы живы!

Едва дошел с далеких берегов
Небесный звук спадающих оков
И вздрогнули в сердцах живые струны,-
Все чувства вдруг в созвучие слились...
Нет, струны в них еще не порвались!
   Еще, друзья, мы сердцем юны!

И в ком оно от чувств не задрожит?
Вы слышите: на Висле брань кипит!-
Там с Русью лях воюет за свободу
И в шуме битв поет за упокой
Несчастных жертв, проливших луч святой
   В спасенье русскому народу.

Мы братья их!.. Святые имена
Еще горят в душе: она полна
Их образов, и мыслей, и страданий.
В их имени таится чудный звук:
В нас будит он всю грусть минувших мук,
   Всю цепь возвышенных мечтаний.

Нет! В нас еще не гаснут их мечты.
У нас в сердца их врезаны черты,
Как имена в надгробный камень.
Лишь вспыхнет огнь во глубине сердец,
Пять жертв встают пред нами; как венец,
   Вкруг выи вьется синий пламень.

Сей огнь пожжет чело их палачей,
Когда пред суд властителя царей
И палачи и жертвы станут рядом...
Да судит бог!.. А нас, мои друзья,
Пускай утешит мирная кутья
   Своим таинственным обрядом.
13 июля 1831, Петровский завод

* * *

По дороге столбовой
Колокольчик заливается;
Что не парень удалой
Чистым снегом опушается?
Нет, а ласточка летит -
По дороге красна девица.
Мчатся кони... От копыт
Вьется легкая метелица.

Кроясь в пухе соболей,
Вся душою в даль уносится;
Из задумчивых очей
Капля слез за каплей просится:
Грустно ей... Родная мать
Тужит тугою сердечною;
Больно душу оторвать
От души разлукой вечною.

Сердцу горе суждено,
Сердце надвое не делится, -
Разрывается оно...
Дальний путь пред нею стелется.
Но зачем в степную даль
Свет-душа стремится взорами?
Ждет и там ее печаль
За железными затворами.

"С другом любо и в тюрьме! -
В думе мыслит красна девица. -
Свет он мне в могильной тьме...
Встань, неси меня, метелица!
Занеси в его тюрьму...
Пусть, как птичка домовитая,
Прилечу я - и к нему
Притаюсь, людьми забытая!"
Сентябрь 1831 (?), Петровский завод

* * *

Ты знаешь их, кого я так любил,
С кем черную годину я делил...
Ты знаешь их! Как я, ты жал им руку
И передал мне дружний разговор,
Душе моей знакомый с давних пор;
И я опять внимал родному звуку,
Казалось, был на родине моей,
Опять в кругу соузников-друзей.
Так путники идут на богомолье
Сквозь огненно-песчаный океан,
И пальмы тень, студеных вод приволье
Манят их в даль... лишь сладостный обман
Чарует их; но их бодреют силы,
И далее проходит караван,
Забыв про зной пылающей могилы.
3 октября 1836, Ишим

* * *

Куда несетесь вы, крылатые станицы?
В страну ль, где на горах шумит лавровый лес,
Где реют радостно могучие орлицы
И тонут в синеве пылающих небес?
И мы - на Юг! Туда, где яхонт неба рдеет
И где гнездо из роз себе природа вьет,
   И нас, и нас далекий путь влечет...
   Но солнце там души не отогреет
   И свежий мирт чела не обовьет.

Пора отдать себя и смерти и забвенью!
Но тем ли, после бурь, нам будет смерть красна,
Что нас не Севера угрюмая сосна,
А южный кипарис своей покроет тенью?
И что не мерзлый ров, не снеговой увал
Нас мирно подарят последним новосельем;
Но кровью жаркою обрызганный чакал
Гостей бездомный прах разбросит по ущельям.
Октябрь-декабрь (?) 1837

Мой непробудный сон

Еще твой образ светлоокой
Стоит и дышет предо мной;
Как в душу он запал глубоко!
Тревожит он ее покой.

Я помню грустную разлуку:
Ты мне на мой далекий путь,
Как старый друг, пожала руку
И мне сказала: «не забудь!»

Тебя я встретил на мгновенье,
На век расстался я с тобой!
И все как сон. Ужель виденье, -
Мечта души моей больной?

Но если только сновиденье
Играет бедною душой, -
Кто даст мне сон без пробужденья?
Нет, лучше смерть и образ твой!
1827, Читинский острог

Зосима

         I

У Борецкой, у посадницы,
Гости сходятся на пир.
Вот бояре новгородские
Сели за дубовый стол,
Стол, накрытый браной скатертью.
Носят брашна; зашипя,
Поседело пиво черное;
Следом золотистый мед
Вон из кубков шумно просится.
Разгулялся пир, как пир:
Очи светлые заискрились.
По краям ли звонких чаш
Ходит пена искрометная? -
На устах душа кипит
И теснится в слово красное.
Кто моложе - слова ждет,
А заводят речь - старейшие
Про снятый Софии дом:
"Кто на бога, кто на Новгород?" -
Речь бежала вдоль стола. -
"Пусть идет на вольный Новгород
Вся могучая Москва:
Наших сил она отведает!
Вече воями шумит
И горит заморским золотом.
Крепки наши рамена,
А глава у нас - посадница,
Новгородская жена.
Много лет вдове Борецкого!
Слава Марфе! Много лет
С нами жить тебе, да здравствовать!"
     Марфа, кланяясь гостям,
     Целый пир обходит взором.
     Все встают и отдают
     Ей поклон с радушной важностью.
За столом сидел чернец.
Он, привстав, рукою медленной,
Цепенеющим перстом
На пирующих указывал,
Избирал их и бледнел.
Перстьми грозный остановится, -
Побледнеет светлый гость.
Все уста горят вопросами,
Очи в инока впились:
Но в ответ чернец задумался
И склонил свое чело.

         II

По народной Новгородской площади
   Шел белец с монахом,
А на башне, заливаясь, колокол
   Созывал на Вече.

"Отчего, - спросил белец у инока,
   На пиру Борецкой
На бояр рукою ты указывал
   И бледнел от страха?

Что, Зосима, видел ты за трапезой
   У отца святого?"
Запылали очи, прорицанием
   Излетело слово.

         III

"Скоро их замолкнут ликованья,
Сменит пир иные пированья,
   Пированья в их гробах.
Трупы видел я безглавые,
Топора следы кровавые
   Мне виднелись на челах...

Колокол на Вече призывающий!
Я услышу гул твой умирающий.
   Не воскреснет он в веках.
Поднялась Москва Престольная,
И тебя, столица вольная,
   Заметет развалин прах".
До 1829

Сен-Бернар

  Во льдяных шлемах великаны
Стоят, теряясь в облаках,
И молний полные колчаны
Гремят на крепких раменах;
Туманы зыбкими грядами,
Как пояс, стан их облегли,
И расступилась, грудь земли
Под их гранитными стопами.
   Храните благодатный Юг,
Соединясь в заветный полукруг,
Вы, чада пламени, о Альпы, исполины!
Храните вы из века в век
Источники вечно-шумящих рек
И нежно-злачные Ломбардии долины.
   Кто мчится к Альпам? кто летит
На огненном питомце Нила?
В одах покойный взор горит
Души неодолимой сила!
В нем зреет новая борьба -
Грядущий ряд побед летучих;
И неизбежны, как судьба,
Решенья дум его могучих.
   С коня сошел он. Чуя бой,
Воскликнул Сен-Бернар: "Кто мой покой
Нарушить смел?" Он рек, - и шумная лавина
Ниспала и закрыла дол;
Протяжно вслед за гулом гул пошел,
И Альпы слили в гром, глаголы исполина.
   "Я узнаю тебя! Ты с нильских пирамид
Слетел ко мне, орел неутомимый!
Тебя, бессмертный вождь, мучительно томит
Победы глад неутолимый;
И имя, как самум на пламенных песках,
Шумящее губительной грозою,
Ты хочешь впечатлеть железною стопою
В моих нетающих снегах.
Нет, нет! Италии не уступлю без боя!" -
   "Вперед!" - ответ могучий прозвучал.
Уже над безднами висит стезя героя,
И вверх по ребрам голых скал,
Где нет когтей следов, где гнезд не вьют орлицы,
Идут полки с доверьем за вождем;
Всходя, цепляются бесстрашных вереницы
И в медных жерлах взносят гром.
Мрачнеет Сен-Бернар; одеян бурной мглою,
Вдруг с треском рушится, то вновь стоит скалою;
Сто уст - сто бездн, раскрыв со всех сторон,
Всем мразом смерти дышит он.
"Вперед!" - воскликнул вождь, "вперед!" -
                           промчались клики.
Редеет мгла, и небо рассвело...
И гордую стопу уже занес Великий
На исполинское чело!
   "Я узнаю тебя, мой чудный победитель!
В лучах блестит Маренго! цепь побед
По миру прогремит... Но встанет крепкий мститель, -
И ты на свой наступишь след.
Свершая замыслы всемирного похода,
Ты помни: твой предтеча Аннибал,
Вождей разбив, не победил народа
И грозный поворот фортуны испытал.
   "Страшись! уже на клик отечества и славы
Встает народ: он грань твоих путей!
Всходящая звезда мужающей державы
Уже грозит звезде твоей!..
В полночной мгле, в снегах, есть конь и всадник медной...
Ударит конь копытами в гранит
И, кинув огнь в сердца, он искрою победной
Твой грозный лавр испепелит"
1831, Петровская тюрьма Текст взят с сайта "Стихия"

ЗАГАДКИ
Мальчик отгадывает загадку
НОВОСТИ САЙТА