Рассказы для детей
Дело о ртутной бомбе
Повесть
Продолжение. Начало повести ищи здесь.
Мама поправила очки. смотрела она по-прежнему на Митю.
— Это все-таки цирк. Клоунада. Хотя и непонятная... Дело в том, что наш сын в субботу вообще не был в городе. В пятницу после обеда мы уехали в деревню Млкрушино, к нашим друзьям, и вернулись в воскресенье. Это, если угодно, могут подтвердить десятки людей.
Наступил миг тихого Митиного торжества. Он почти не видел лиц, но понимал, какое на них выражение.
Да и у Жаннет! Ведь она тоже впервые слышала, что в субботу его не было дома! Потому что сама уезжала куда-то с матерью.
— Но почему... — выговорила наконец директор лицея. — Почему мы этого не знали?
— Я в четверг договорилась с Лидией Константиновной, она не возражала.
— Но она уехала на свадьбу! — весьма неразумно сообщила младшая завуч.
— Извините, но это ваши внутришкольные проблемы, — сказала мама.
— Нет, прежде всего ваши, уважаемая Маргарит Сергеевна! — Завуч Галина Валерьевна чуть не наградила блестящий стол новым хлопком. — Пусть ваш сын объяснит, почему он три часа морочил нам головы и не сказал о своем отсутствии сразу! Почему шесть взрослых людей, педагогов, сидели перед ним столько времени, а он делал из нас дурачков?!
— В самом деле, — мама опять повернулась к нему. — Митя, почему?
И тогда он сказал со звоном, которого слегка испугался сам:
— А если бы я не уехал? Если бы просто сидел дома? С простудой или с больной головой? Один! Тогда был бы виноват, да? Потому что ничего не доказать?
— Маргарита Сергеевна. Даже если вашего сына не было в субботу в городе, не кажется ли вам, что у нас достаточно оснований для претензий к нему?
— Пока не кажется... Пока мне кажется наоборот: его позиция достаточно убедительна. А если бы он в самом деле был в субботу дома? Тогда что? Без вины виноватый?
— Теперь все ясно, — выдохнула завуч Галина Валерьевна. И стала за столом ниже ростом, сравнялась с остальными.
— Простите, что именно вам ясно? — осведомилась мама.
— Ясно, в кого он, семиклассник Дмитрий Зайцев. Вот они, плоды раскрепощенных семейных отношений.
Митю дернуло как ознобом.
— Не смейте! Не смейте про маму!..
— Не надо, Митя, — сказала она. И встала. — Мне кажется, господа, вопрос об участии... вернее, неучастии моего сына в операции "Ртутная бомба" выяснен. Видимо, есть смысл сразу коснуться и другого вопроса. Вы не откажете в любезности сейчас же отдать мне Митино личное дело?
— Но позвольте... — завуч Галина Валерьевна стала снова подрастать за столом.
— Понимаю, — кивнула мама. — Личное дело в сейфе. Ключ у секретаря, секретарь ушла в декретный отпуск и будет только после Нового года. Как всегда в таких случаях.
— Дело не в секретаре, — веско произнесла Кира Евгеньевна. — Просто такие вопросы решаются в отдельном и обстоятельном разговоре. И, как минимум, необходимо ваше письменное заявление. Давайте вернемся к этой теме позже.
— Хорошо. До свиданья. Митя, идем.
На улице с полквартала шли молча.
— Ну, давай... — не выдержал наконец Митя.
— Что "давай"?
— Говори, какой я чудовищный тип и что из меня получится в будущем.
— Не буду... Что из тебя получится, не знаю, а сегодня, кажется, ты был прав. Если смотреть в самую суть...
Митя глянул искоса, заулыбался.
— Мама, ты у меня — во! — И показал большой палец.
— Не валяй дурака! Ты хоть понимаешь, что по всей вероятности с лицеем придется расстаться? Потому что житья тебе там не дадут!
Митя понимал. И опять сказал, что фиг с ним. И слегка получил по загривку. Это было как окончательное отпущение грехов. Жизнь продолжалась, и вспомнились другие заботы.
— Мама, а Елька не прибегал к нам?
— Откуда я знаю? Я пришла в школу не из дома, а с работы! Папа поднял меня как по пожарной тревоге!.. Я еще разберусь с вами обоими вечером... Говорит: "Я не могу вырваться, беги скорее в лицей, спасай ненаглядное чадо!"
— Вот балда!
— Что-о?! Это ты про отца?!
— Да про Ельку я! Обещал прийти вечером за журналами и пропал! А я их выгребал с антресолей, старался, кашлял от пыли!
Мама сказала, что никуда не денется "этот твой Елька".
— Марш домой и садись за уроки. Пока ты еще лицеист...
— Ага.
Он проводил маму до автобуса. А когда автобус укатил, шурша по листьям, к Мите подбежала запыхавшаяся Жаннет.
РЫЖАЯ ТОЧКА НА ДВУХ ЛИНИЯХ
Они пошли вдоль газона, где яростно цвели настурции.
— Митька, я тобой восхищаюсь. Ты был весь... как железный принцип.
Слова эти были приятны, и в ответ Митя бесстрашно признался:
— Уж какой железный! Раза три чуть не заревел.
— "Чуть" не считается... Слушай, будет потрясный репортаж! "Дело о ртутной бомбе". О том, как выжимают признание из невиноватого!
— Ты что, вела стенограмму?
— Зачем? Вот! — Жаннет расстегнула футляр "Зенита". В нем вместо аппарата лежал плоский черный диктофон. — Мамочкин подарок к первому сентября. Пишет за сто метров. Все интонации и вздохи... Ты чего?
— Жаннет, — печально сказал Митя. — По-моему, это пахнет шпионством.
— Ненормальный! Ты в какое время живешь? Это обычная журналистская практика.
— Обычная, если эту штуку включают у всех на глазах.
— Включают, как угодно. Каждый, кто выступает на всяких собраниях, должен знать: его слова могут быть зафиксированы.
— Объясни это Кире Евгеньевне. И Галине...
— Ничего я не стану объяснять. Выпущу репортаж, а там будь что будет.
— И после этого можешь менять свой штамп: "Корреспондент "Гусиного пера". Попрут с треском.
— Ну и пусть! Меня давно уже зовут в юнкоровскую редакцию газеты "Школьная дверь". Это городская...
— Можешь полететь из лицея.
— Ах, как страшно!.. Если человека выгонят за правдивый репортаж, знаешь, какой будет скандал!
— Ну, не выгонят, а замаринуют в двойках.
— Ты что? Хочешь меня испугать? Или ты против репортажа?
"А в самом деле..." — подумал Митя.
— Слушай, Жанна д'Арк, ты, конечно, рыцарь в латах справедливости. Но ведь надо сперва все-таки узнать, какой идиот звякнул насчет бомбы. Иначе что за репортаж?
Жаннет решительно качнула серьгами.
— А я знаю!
Мите было известно: когда Жаннет говорит таким тоном, она не врет. "Вот это да!" — подумал Митя. И сказал:
— Вот это да! А кто?
— Помнишь того длинного рыжего мальчишку, в трамвае? В тот четверг! Мы ехали из лицея, а он торчал рядом и прислушивался к твоему рассказу.
— Я помню лопоухого третьеклассника. Разве он рыжий? Он же в шапке был!
Было холодно, все школьники ехали в куртках и шапках. И этот мальчишка лет девяти (Митя сразу решил, что третьеклассник) был в клетчатой фуражке с клапанами и большим козырьком. А из-под фуражки торчали круглые, розовые, очень чистые уши. А еще у мальчика были большие очки — почти как у Митиной мамы. Ну, такой весь из себя воспитанный отличник! Когда вошла женщина с тяжелой сумкой, "очкарик" тут же встал:
— Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, мой славный... Есть еще на свете добрые дети.
"Доброе дитя" сохранило невозмутимость.
Митя сказал Жаннет (они сидели рядом):
— Вот этого образцового третьеклассника я сделаю главным героем рассказа.
Дело в том, что уже несколько дней подряд Жаннет наседала, чтобы он написал для "Гусиного пера" смешной рассказ. Митя, естественно, отбивался, как мог. "Во-первых, я по складу характера не юморист, а лирик. Во-вторых, у меня вообще творческий застой". Обещание Жаннет "вделать по загривку, тогда застой перейдет в разбег" возымело действие. Через день Митя сообщил, что у него придумался сюжет. И вот сейчас, в трамвае, он, поглядывая на лопоухого третьеклассника, начал этот сюжет излагать. Сперва шепотом, затем громче. Потому что увлекся.
— Понимаешь, вот такой интеллигентный ребенок однажды утром не сразу отправляется в школу, а сперва идет на пустырь. Там цветут сорняки и порхают бабочки. Такая благодать, бабье лето... И среди этого бабьего лета стоит по пояс в репейниках телефонная будка.
— Как там, у Ельки?
— Ну да. Бесплатная... А перед будкой — очередь из всякого школьного народа. Вообще-то терпеливо стоят, но кое-кто просит: "Пустите без очереди, а? У нас уроки с восьми часов и первый урок — контрольная по алгебре..." Ну, добрые люди таких пропускают вперед. Человек хватает жестяную кружку, чтобы изменить голос, и поскорее вопит в телефонную трубку: "Школа номер три? Имейте в виду, у вас под учительской заложен фугас! Никто не хулиганит, правду вам говорят!.. Ну, дело ваше, потом пожалеете!"
Так далее, один за другим. У каждого какие-то причины, чтобы не было занятий. Один уроки не выучил, другому просто погулять охота. А метод-то испытанный. Поверят в бомбу или не поверят, а проверять все равно придется...
И наконец доходит очередь до нашего героя... вот до такого. Этот милый мальчик, весь такой причесанный, с отмытыми ушами, в клетчатом жилетике (вроде формы наших младших лицеистов) заходит в будку, притворяет за собой дверь (хотя в ней давно выбиты стекла), набирает номер...
"Простите, пожалуйста, это школа номер десять? Могу я поговорить с директором?.. Очень приятно. Извините, что вынужден вас огорчить, но есть достоверная информация, что на школьном чердаке лежит тротиловый заряд с часовым механизмом... Нет-нет, к сожалению, это не шутка. Извините..."
Вешает трубку, выходит... А у двери — милиционер! Молодой такой и красивый младший лейтенант Булочкин. Он делает страшные глаза: "Ах ты, террорист! А ну, пошли в отделение!"
Наш лопоухий герой не теряет достоинства. Отбегает на десять шагов и говорит издали: "Странно вы себя ведете, товарищ милиционер. Я только выполнил свой долг". — И удаляется. Понимает, что милиционер не погонится по буеракам...
А тот и не хочет догонять мальчишку! Ему не до того. Ему хочется встретиться с девушкой, которая каждое утро в это время идет в Институт швейной промышленности. А сейчас как назло в клубе УВД назначено генеральное совещание всех милицейских чинов. И младший лейтенант снимает трубку, берет жестяную кружку:
— Алло! Это начальник клуба? Здравия желаю, товарищ подполковник! Докладываю: под паркетом актового зала заложена мина с дистанционным управлением... Не важно, кто говорит. Честь имею... — И спешит к институту, радостный такой: теперь, в суете, его отсутствие в клубе никто не заметит...
А через полчаса грустный милиционер Булочкин сидит на скамейке в садике недалеко от школы номер десять. Девушку он только что видел, но она не захотела с ним разговаривать. Ее ухватил под руку какой-то "штатский" студент. И вот смотрит Булочкин на радостное бабье лето грустными глазами и вдруг замечает на соседней скамейке старого знакомого — третьеклассника в клетчатой жилетке. И говорит уже не грозно, а просто так, устало: "А ты чего не идешь в школу, прогульщик?"
А третьеклассник вежливо отвечает: "Но вы же слышали, товарищ младший лейтенант: в школе взрывной заряд".
"Ты что же, хочешь сказать, что это правда?"
"Простите, я всегда говорю правду", — отвечает воспитанный третьеклассник.
И тут над школьной крышей, которая виднеется за деревьями, встает взрыв! В классах-то ничего, только сотрясение и звон стекол, а вверху — что-то похожее на громадный разноцветный веник. Такой салют в честь неожиданных каникул!.. Младший лейтенант Булочкин падает в обморок...
Митя к концу рассказа тогда так вдохновился, что говорил уже в полный голос. И, конечно, те, кто был неподалеку, развесили уши. А Жаннет его не останавливала, чтобы не спугнуть вдохновение.
Митя вздохнул и сказал:
— Ну, вот и все. Но это короткий пересказ, а вообще-то мне хочется побольше деталей: и какая погода замечательная, и какие люди там в очереди у телефона — описать каждого. Одну девчонку сделаю похожей на тебя.
— Ладно. Только сочиняй скорее. Сочинить он не успел. Зато "накаркал" на свою голову. Сам сделался героем похожего рассказа.
...А теперь, на улице, Жаннет напомнила:
— Я не про лопоухого говорю, а про большого, вроде нас, без шапки. Помнишь, такой с гладкими рыжими волосами, с пробором? Он наискосок от нас сидел. Слушал и улыбался так, будто с насмешкой. Я еще сказала потом: "Какой он вылизанный. Будто из английского колледжа".
— Ты решила, что это он? Подслушал сюжет и позвонил? Да там же еще сколько народу было!
— Митенька, всякий журналист — немного сыщик!
— И что же ты "сыскала"?
— А вот что. Ты-то вскоре после этого вышел, а я поехала дальше, к маме на работу. И народ в трамвае поменялся, и лопоухий твой вышел, а этот "англичанин" все сидит. И тут появились опять несколько мальчишек, тоже класса из третьего, как твой герой. Сели кучей на одну скамейку впереди рыжего и давай разглядывать одну игрушку. Такая круглая стеклянная баночка. А в ней блестящий шарик бегает. Это я заметила, когда пригляделась.
— Ты всюду проникаешь своим корреспондентским носом...
— Это комплимент? Или...
— Не "или", не "или". Комплимент.
— Тогда мерси. Слушай дальше. Этот "англичанин" тоже залюбопытствовал. Встал, нагнулся над теми ребятами и спрашивает: "Это что у вас?"
А те объясняют, что это, мол, самодельная игрушка. Надо каплю ртути загнать в одну из ямок с цифрой. Чья цифра больше, тот и выиграл. Но загнать трудно, потому что ртуть гораздо капризнее обычного твердого шарика.
"Англичанин" и говорит: "Она не только капризная, но и опасная. У нее очень ядовитые пары".
А они ему в ответ: "Она же в склянке, а склянка запаяна наглухо".
"А если разобьете?"
Тут один, растрепанный такой и храбрый, отвечает: "Тогда будет шарах-тарарах! Ртутная бомба!"
Ну, "англичанин" пожал плечами и пошел к выходу, на остановке "Одесская". А растрепанный ему вслед: "Ты, Кеша, не вздумай кому-нибудь стукнуть про нашу игрушку". — И тут же за ним к двери. Наверно, они в одном дворе живут, на Одесской, и знают друг друга.
— Ну и что?
— Неясно, да? А еще писатель... Есть метод доказательства: нахождение точки по двум линиям. Не слыхал?
— Это из геометрии? Я в математике чайник...
— Смотри, чайник-кофейник! Рыжий слушал твой рассказ про телефон...
— Многие слушали. Наверно, из-за этого на меня и подумали в субботу, и кто-то брякнул завучу...
— Я не о том! Да, многие слушали, но и он — тоже. Это точка на одной линии. Потом он услышал про ртутную бомбу... Да, про нее тоже кое-кто еще мог слышать, но они не слыхали твой рассказ про телефон в буераках. Потому что те слушатели все уже вышли из трамвая. Кроме рыжего. И тут, значит, точка на другой линии. Та же самая, рыжая. Потому что на двух линиях может быть только одна точка! Когда они пересекаются.
Митя помолчал. Помигал. Да, логика, никуда не денешься. И все же он возразил:
— Да зачем ему это надо-то?
— Вот найдем его и узнаем!
— Так он тебе и скажет!
— Припрем к стенке.
Митя совсем не был уверен, что рыжего удастся припереть. Так и сказал. А Жаннет сказала, что он, видимо, всю свою храбрость израсходовал в кабинете у директора.
— Ну, и... может, израсходовал... А где его найдешь-то, твою "рыжую точку"?
— Подумаешь, трудное дело! Он приметный. Зовут Кеша. К тому же, он с ракеткой был, значит, занимается теннисом, дополнительная деталь. Пройдемся по дворам на Одесской, поспрашиваем. Вот и будет тебе финал репортажа.
Чем хороша Жаннет, так это решительностью. Никогда не откладывает важных дел на потом. И тут же она доказала Мите, что ехать на Одесскую надо немедленно. "Чем больше проходит времени, тем сильнее стираются следы". И поехали. А что еще было делать-то, в конце концов? Не идти же в самом деле учить уроки!
Все равно скоро он вернется в прежнюю школу. В шестьдесят четвертую. Как говорится, по месту жительства. Жаль, что реже будет видеться с Жаннет, зато ближе к дому. И с Елькой в одной школе. Правда, в разные смены... Елька сейчас, конечно, на уроках, так что к нему идти не имеет смысла. Ладно, потом все равно Митя устроит ему нахлобучку. А пока...
А пока им снова очень повезло. Почти как с фотобумагой. В первом же дворе на Одесской Жаннет углядела на деревянной горке, среди галдящих пацанят, "того, растрепанного".
Скомандовала:
— Люди! А ну, идите сюда!
"Люди" подошли с любопытством и бесстрашно.
Жаннет взяла быка за рога:
— Разыскиваем одного человека. Надо взять интервью для газеты. Знаете, что такое интервью?
Мальчишки знали — образованный народ, каждый день телевизор смотрят. Растрепанный склонил голову к плечу в порванной майке.
— Что за человек?
— По-моему, ты его знаешь. Такой рыжеватый, с гладкой прической, ходит с теннисной ракеткой. Звать, кажется, Кеша...
— А! Кешка Мигутин!
— Как? — машинально сказал Митя.
— Как его зовут? — строго переспросила Жаннет. — Иннокентий Мигутин?
— Ну, да. А чё?
Митя и Жаннет посмотрели друг на друга. Выражаясь языком старинных романов, "образ князя Даниила встал перед ними".
"Совпадение", — подумал Митя. А Жаннет поинтересовалась небрежным тоном:
— У него случайно нет родственника-учителя?
— Есть, конечно! — обрадовался мальчишка с замызганным бинтом на локте (он стоял рядом с растрепанным). — Он по географии. Они в нашем подъезде живут, только не на четвертом этаже, а на третьем. Они братья.
— Двоюродные, — уточнил растрепанный.
— Но это ведь все равно братья, — сказал пацан с бинтом.
Растрепанный опять перехватил инициативу:
— Они оба теннисом занимаются, только большому некогда, он же в школе вкалывает каждый день по две смены, а Кеша — он чемпион...
— Вот-вот, — покивала Жаннет. — Нам и надо интервью от чемпиона. Вы можете позвать его во двор?
— А его нету дома! Он ушел на пустыри, к стенке! Там тренируется мячиком!
— Идем! — обрадовалась Жаннет.
"Стенка" — это была та противоположная стена, за которой застрял когда-то в снегу Елька. Место известное. Там часто тренировались те, кто увлекался теннисом. Площадка перед кирпичным отвесом к концу лета оказалась вытоптана и утрамбована.
До пустырей было недалеко, три трамвайных остановки.
Когда спешили к остановке, Жаннет с кровожадной задумчивостью произнесла:
— Вот так родственничек у Даниилыча. Будет любимому педагогу подарок...
— Думаешь, этот чемпион признается?
— Поглядим...
— Или у тебя тоже система? Как у старшего брата Мигутина? Неважно, виноват или нет, лишь бы признался?
— А по шее? — сказала Жаннет.
Кеша Мигутин был у стенки. Все такой же гладко причесанный и аккуратный. В белых шортах, в белой рубашке с короткими рукавами, в белых кедах и белых носках. Он бил звонкой ракеткой по желтому мячику. Мячик ударялся о кирпичи, отскакивал от земли, и Кеша бил по нему снова. Красиво изгибался при каждом ударе. Оттачивал мастерство. Двое пацанят лет семи-восьми торчали неподалеку и наблюдали за мастером, приоткрыв рты.
— Здравствуйте, — с изысканной интонацией начала Жаннет. — Вы Иннокентий Мигутин?
— Да! — он опустил ракетку (малыши тут же подхватили мячик) и наклонил расчесанную на пробор голову. Сдвинул пятки. Джентльмен. Ноги у него были тощие и светлые. Наверно, шорты надевал он только для игры. Впрочем, рыжие загорают плохо.
— Мы рады, что нашли вас, — все тем же светским тоном сообщила Жаннет. — Не могли бы вы ответить на несколько наших вопросов? Это для лицейской газеты "Гусиное перо".
— Но ведь я учусь не в лицее...
— Мы знаем. Однако, дело это касается и вас, и лицея в одинаковой степени... — Жаннет улыбалась и поправляла на груди футляр "Зенита".
— Какое дело? — невозмутимо спросил Кеша Мигутин. Так невозмутимо, что за этим хладнокровием Митя ощутил на миг нерешительность.
Жаннет посмотрела на Митю: "Твоя очередь". И Митя ее не подвел.
— Вопрос формулируется прямо, — подчеркнуто спокойным тоном сообщил он. — Зачем ты, Мигутин, в субботу утром позвонил в лицей и сообщил о дурацкой ртутной бомбе?
Кеша не возмутился. Мигнул, помолчал немного. Рядом валялся рейчатый ящик из-под пива, Кеша дунул на него, сел, положил ногу на ногу. Улыбнулся.
— Вы думаете, я начну сейчас пугаться и бурно отпираться? Вам на радость? Нет, господа журналисты, я скажу просто: такие вещи надо доказать.
— Думаешь, мы пришли без доказательств? — Жаннет тоже улыбнулась.
— Думаю, да. У вас их просто не может быть. Могут быть только глупые догадки, которые вы считаете доказательствами.
Митя опять постарался поточнее подобрать слова:
— Эти догадки, Кеша, мы можем все вместе обсудить с нашим любимым педагогом Максимом Данииловичем. Выстроить их в систему. Он любит строить системы...
— Сейчас вы будете приятно удивлены. С Максимом ничего не надо обсуждать. Он в курсе. Я звонил по его просьбе.
Они действительно "отвесили челюсти".
— А зачем ему это было нужно? — недоверчиво проговорил Митя.
— Комплекс причин. Во-первых, его ненаглядная Яна. По-вашему — Яна Леонтьевна. Она весь август занималась с хором добровольцев-пятиклассников, похвасталась директору, что у нее готовый репертуар, а на самом деле они вопят, будто коты с прижатыми хвостами. Ваша Кира ей поверила, назначила на субботу показательный концерт. Яна в рев: "Максимчик, что делать?" А у него еще и свой интерес...
— Какой? — с неподдельным любопытством спросил Митя.
— Насолить вашей Кире Евгеньевне. Она срезала у него в расписании несколько часов да еще вкатала выговор за какие-то неготовые планы. И к тому же запретила идти в поход со старшеклассниками...
— Со старшеклассницами, — вставила Жаннет. Не удержалась. Кеша улыбнулся и кивнул.
— Взрослые люди, а какие бестолочи, — вздохнул Митя. Повторил недавние слова отца о высоком начальстве, которое проверяло институт. — Да и ты не лучше. Такой же кретин.
Иннокентий глянул спокойно и дерзко.
— Я не кретин. Я просто люблю своего брата. Мы ничего не скрываем друг от друга, мы с ним друзья.
— Все мы любим своих братьев, — сказала Жаннет.
— Возможно, — отозвался Кеша.
— А вот его, — Жаннет кивнула на Митю, — три часа мылили на педсовете, обвиняли в этом дурацком звонке. Это ты предложил сделать виноватым его? Потому что слышал его рассказ в трамвае?
Кеша впервые растерялся. Заметно.
— Ребята, да вы что! Я — никого... Я не знал!
— Ты не знал! А вот ему, — Жаннет кивнула на Митю, — теперь, скорее всего, придется уйти из лицея.
Кеша качнулся вперед:
— Я попрошу Максима! Он заступится!
— Он не заступится... — У Мити заскребло в горле. — Он больше всех уговаривал меня признаться. Наверно, чтобы никто не догадался про тебя. Он тоже любит своего брата.
Кеша опустил голову. Пообещал насупленно:
— Тебе все равно ничего не будет, раз ты не виноват.
— Теперь-то речь не о нем, не о Мите Зайцеве, — напомнила Жаннет. — Теперь, Кеша Мигутин, речь о тебе. И о твоем Максиме.
— Вы все равно ничего не докажете! — Кеша обрел прежнюю насмешливую твердость. — Свидетелей нашей беседы не было.
Жаннет вздохнула почти ласково:
— И не надо. Послушай вот это... — Она открыла футляр "Зенита". Вытянула наушник-капсулу на длинном черном проводе. — Здесь все твои откровенности.
Кеша поверил. Послушно взял капсулу и держал ее прижатой к уху с полминуты.
— Разрешите мне выкупить кассету. Я заплачу, сколько могу.
— Да. Сколько? — непонятным тоном спросила Жаннет.
— Ну... я же сказал: сколько могу. Хотите вот эту ракетку? Стоит девяносто долларов. Японская фирма.
— В самом деле? Кассета тоже японская... — Жаннет раскрыла диктофон, взяла кассету на ладонь.
— Какая маленькая! — удивился Митя. — Дай посмотреть.
Жаннет дала ему кассету. А у Кеши взяла ракетку и стала внимательно разглядывать.
— Совсем новая... — сказал Кеша осторожно.
— Вижу... — И Жаннет с размаха, как бумеранг, пустила ракетку по дуге. Только бумеранги возвращаются, а ракетка скрылась в дремучей крапиве, которая обступала поляну. Была крапива почти в рост человека, малахитового цвета. Еще не утратившая набранной за лето жгучей энергии.
Все проследили за полетом.
— А вот это нечестно, — с гордой слезинкой в голосе произнес Кеша.
Митя и Жаннет обменялись взглядом.
— Почему же нечестно? — сказал Митя. — Очень даже честно. Вот! — И пустил за ракеткой кассету. И опять все отследили полет.
— Иди и забирай, — подвела итог Жаннет. — Ради брата. Ты ведь по-прежнему любишь его, правда?
Кеша переступал бледными худыми ногами. Зябко погладил острые локти.
— Если побежишь домой облачаться в доспехи, кто-нибудь вытащит раньше, — предупредила Жаннет. И она, и Митя были в джинсах и с длинными рукавами.
Кеша оглянулся на двух пацанят с мячиком.
— Не вздумай, — предупредила Жаннет.
Кеша был бледнее, чем раньше, сильно выступили веснушки. Но ответил он пренебрежительно:
— Не думайте, что я такой уж подонок.
Пожал плечами и пошел в заросли. И вошел в них. Темные листья и стебли сомкнулись. Было слышно, как дважды Кеша сдержанно взвизгнул.
— Идем, — сказала Жаннет.
ПИСЬМО С ГАЗЕТНЫМИ БУКВАМИ
Когда они были на краю площадки, Митя оглянулся.
— А в общем-то, может быть, и правда: не совсем он подонок. Не то, что его старший братец.
— Но Кеша любит его и такого, — заметила Жаннет.
И тогда Митя спросил прямо:
— Жанка, а что все-таки с твоим братом, со Стасиком? Он где?
И она ответила сразу, но без всяких интонаций:
— Никто не знает. Он был среди тех, кого бросили штурмовать Грозный. И его потом не нашли ни среди живых, ни среди мертвых...
— Может... в плену? — потерянно сказал Митя.
— Мама тоже так думает, хотя уже сколько лет прошло.
— Некоторые возвращаются до сих пор... Недавно в "Новостях" показывали...
— Мама так же говорит. Она три раза ездила туда, искала... Она сейчас только с виду такая боевая, энергичная. А когда приглядишься, у нее волосы наполовину седые...
— Жанка, ты прости... за этот вопрос.
— Ты сейчас куда? Домой?
— Нет, сперва к Ельке. Наверно, он уже пришел из школы. Я должен оторвать ему руки-ноги, уши и голову...
— Неужели ты стал бы сводить с ним счеты? Он же меньше нас вон насколько...
— Ну и что! Если меньше, значит можно быть таким трепачом? "Приду, приду!" Я для него эти журналы полдня из дальних углов выволакивал, а его нет да нет... Я терпеть не могу, когда человек обещает и не приходит. Я, конечно, неврастеник, поэтому мне всегда кажется: значит, что-то случилось...
— Мить, я не хотела тебя расстраивать раньше времени...
— Жанка! Что с ним?!
— Его увезли в больницу... Я сегодня забегала к нему около часа дня, у нас пустой урок был, я хотела забрать экспонометр, который забыла там на той неделе...
— Ну?!
— Пришла, а у них заперто. А соседка, та, у которой он стремянку брал, говорит: "Елика увезли на неотложке. Татьяна с ним уехала". Я говорю: "Что с ним?" А она: "Я не успела узнать, машина приехала, я вижу — Татьяна несет его на руках. И укатили..."
"Господи, неужели опять это? Значит, он по правде поменялся судьбой с Андрейкой?.. А может, не надо было клеить Нукаригву? Вдруг она тянет его в себя?.."
— В какую больницу-то увезли?
— Ну, откуда же я знаю? Да успокойся ты...
— Почему ты сразу не сказала!
— А зачем? — ответила она холодновато. — Чтобы одна проблема на другую? Чтобы ты там, на педсовете, думал не про себя, а про Ельку? Я тебя немножко знаю, ты там извелся бы раньше срока... А сейчас пойдем и все выясним...
Они не пошли, а побежали. По крайней мере, Митя. Помчался! Жаннет догнала его не сразу.
...Вот Елькин дом, лестница с запахом жареного лука, дверь — заново покрашенная, с коричневыми разводами под дерево. Звонка у Ельки и мамы Тани нет. Кулаком — бах, бах!
Тихо. Тихо... И ясно — никого там, в дощатой квартирке с облезлыми стульями и вязаными половиками, нет. Лишь на стене, раскинув свои пространства в неэвклидовой геометрии, живет своей неразгаданной жизнью страна Нукаригва...
Митя сел на верхнюю ступень. Жаннет — рядом.
И стали сидеть рядом и молчать.
И так шло и шло время.
Потом заскрипели ступени и стала подниматься мама Таня.
— Тетя Таня, что с ним?!
— Да что-что... — в голосе ее катались привычные слезинки. — Сидит теперь с гипсом и радуется: можно две недели в школу не ходить. Сколько говорила: лезешь под потолок, так ставь все как надо. А он табуретку поставил на самый краешек стола, ну и вот... Сидит на полу, слезы ручьем: "Нога, нога..." Это еще вечером. Ну, я, дура старая, сперва подумала, что просто ушиб, припарки сделала, думаю: к утру пройдет. А утром гляжу — опухоль от пятки до колена...
— Сломал? — ахнула Жаннет.
— Господь уберег, только трещина... Да сразу-то не узнаешь! Вызвала неотложку, поехали в травмпункт. Вот морока-то! Очередь там. А потом послали на рентген. А на рентгене говорят: пленки нет, езжайте, покупайте сами. Я его оставила там, а сама давай мотаться по магазинам, еле нашла. И последние деньги — на нее, на пленку эту... Снимок сделали, и опять к врачу. Он говорит: перелома нет, а гипс все равно надо... Ну, обмотали, облепили ногу, а обратно-то как? Они не везут, нету у них для этого машин. Оставила его опять, а сама сюда. Ладно, если Рая дома, займу у нее денег на такси.
Боже, какое лето сияет за лестничным окном! Какая рядом распрекрасная, разноцветная, как клумба, замечательная Жаннет! Какая добрая мама Таня у этого обормота Ельки!
— Тетя Таня, зачем такси! Давайте вашу телегу! Мы его доставим домой, как наследного принца в карете!
Когда выкатили тележку из сарая, Жаннет глянула на часики.
— Вот еще накладочка! Мне через десять минут надо быть в редакции "Школьной двери". Я обещала им сделать снимок двух гитаристов-шестиклассников из клуба "Солнечные струны". Говорят, виртуозы... Меня убьют... Ну ладно, поехали.
Митя сказал искренне, потому что хотел, чтобы всем было хорошо:
— Да иди, снимай виртуозов! Зачем усложнять жизнь? Что я, один не доставлю этого акробата?
— Наверно, тяжело все-таки...
— Да в нем тяжести в три раза меньше, чем в мешке с картошкой!.. А хочешь, я сперва тебя докачу до редакции?
— Представляю это зрелище! Нет уж, спасибо, береги силы.
...Потом катил Митя Ельку по Красногорской улице, по Заводскому бульвару, по Пушкинской, вдоль Центрального рынка. То по тротуарам, то по обочинам — там, где мало было машин. И солнечные пятна плясали на пыльном асфальте, щекотал губы пух летучих семян, и дурачились в подорожниках воробьи.
И Елька дурачился. От души.
Он опять был в своем "морском" наряде — полинялом, но все еще ярком. Свежий гипс на ноге сиял, как сахар. Через ящик на телеге была перекинута доска, и Елька восседал на ней, задрав загипсованную ногу на фанерный край. Время от времени он возглашал:
— Господа пациенты! Ловите моменты! Пользуйтесь услугами травмпункта на улице Красногорской! Круглосуточное и почти бесплатное обслуживание!
— Елька, замолчи, дубина!
— Ага!.. Не верьте, что там кошмары! Лучшие врачи и санитары! Лучшие бинты и вата, если принесете их с собой!.. Покупайте в магазине "Квант" лучшую пленку для рентгена. Тем, кто купит много — скидка и подмога! Но для этого сперва поломайте себе ноги!
Встречный народ веселился. А Мите хотелось провалиться.
— Елька! Брошу, честное слово! Вместе с телегой!
— Больше не буду... — И примолк.
Ну да, примолк. А почему у встречных прохожих все то же изумление и смех? Митя оглянулся.
Этот олух стоял на руках! Да, опирался ладонями о край ящика и о доску, а ногами писал в небе коричнево-белые кренделя. Рубашонка съехала на грудь, и поверх синей майки Митя заметил почтовый конверт — он косо торчал за резинкой пояса.
Митя сделал зверское лицо. Елька перевернулся в воздухе и ловко уселся на доске. Гипс — опять на краю коробки.
— Что за конверт у тебя на пузе?
— Письмо... Я вчера из ящика достал и теперь везде с собой ношу... Я хотел тебе показать, только не тут, а дома...
"Смотри-ка, до чего быстро сработала почта!"
— Ну-ка, дай...
— Сейчас... Думаешь, почему я веселюсь? Что в школу ходить не надо? Нет! Мить, я из-за письма.
Все было как надо, и все же сидела в Мите виноватость. С этим чувством он и достал из конверта мятый бланк телеграммы. На обороте были печатные слова. Одни — вырезанные из газеты целиком, другие — собранные из букв. Приклеенные желтым клеем. Так, что сразу ясно: письмо это человек спешно мастерил на какой-то сельской почте.
"Спасибо тебе братишкаМожет когда нибудь увидимся".
Митя сложил бланк, затолкал в конверт. Покачал письмо на ладони. Адрес был написан корявыми печатными буквами. На месте обратного адреса — пусто. А на марке — штемпель почтового отделения "Остаткино".
Позавчера, по дороге в Мокрушино, когда проезжали через Остаткино, не так-то легко было уговорить дядю Сашу, отца и маму завернуть на площадь, к почте, чтобы Митя мог бросить приготовленное заранее письмо в ящик.
Письмо ушло в ящик с коротким шелестом — будто со вздохом. И в этот же миг Митю ознобом тряхнула мысль:
"А может быть, это не я, а он отправляет письмо?" — "Как же так?" — "Или... он и я — это одно и то же... Он — это я через несколько лет!" — "Нет... Нет! Лучше уж... лучше уж как Жанкин брат Стасик!" — Это Митя крикнул себе с тем же, наверно, ужасом, что Елька свое: "Пусть живет Андрейка!" — "А ты уверен, что это л у ч ш е?" — "Я... не знаю... А может, и он, и Стасик, и я — все одно?" — "Но почему?" — "А почему на свете вообще есть т а к о е?"
Он передохнул, прислонился лбом к теплому железу ящика.
"Нет! Я — Митя Зайцев. Я буду жить и писать сказки!"
"Да? — словно услышал он со стороны. — Ну... живи...". — И пришло непрочное облегчение.
...Конечно, лучше было бы отправить письмо из какого-нибудь приморского города, но Остаткино годилось тоже. Ведь Елька слышал про эту станцию от Домового...
...Неизвестно, сколько продлится Митина и Елькина дружба. Может быть, всю жизнь. А может быть, разведет их судьба (не хотелось бы, конечно!). Но никогда, ни при каком случае, Митя не признается Ельке, как появилось это письмо. Тем более, что в письме — все равно правда!
Если Домовой жив — он обязательно думает так, как написано. А если... если нет его, то все равно они с Елькой когда-нибудь встретятся. На дорогах страны с придуманным названием Нукаригва.
Опубликовано в журнале "Костер" за апрель 2000 года