Рассказы для детей
Цветы для принцессы
Рассказ
Белая метель разметала всюду снежную муть. И ветер жалобно заныл в трубе, и стало все вокруг точно таким, каким должно быть под Новый год — сказочным и чудесным.
Зай надышал дырочку в стекле и посмотрел. А вьюга увидела огонек и разозлилась — ударила изо всех сил в окно — и распласталась. Так странно: всего лишь тоненькое стекло, но по одну его сторону светло, тепло и уютно, а по другую — холодно и бесприютно. Там целый огромный мир, которому нет дела до Зая. Там, загадочная и злая, насмешливая и прекрасная, носится по бескрайним просторам вьюга, и не знает ничего о том, что Зай грезит о ней.
А Зай сидел на кровати и скучал. А вьюга бесилась. А совсем рядом, в клубе, елка-красавица оттаяла в тепле и напоила воздух сладостным духом, и закружила вокруг себя новогодний бал-маскарад. И Зай мог бы там быть, но невидимой преградой, словно прозрачное стекло, вставало между ним и радостью бала то, что Зая наказали...
Прибыв в зимний лагерь тридцатого декабря, Зай очень быстро сообразил, что за те полгода, пока его тут не было, ничего не изменилось и что если ему и его друзьям хочется приключений, то эти приключения следует найти самим. Экспедицию по поиску приключений возглавил Зай.
Спустя некоторое время исследовательский дух предприятия привел компанию на хоздвор. И вот там, на свалке, парни увидели их. Новогодние елки! Высокие. Разлапистые. Просто чудесные.
— Ага! — высказался по этому поводу Зай.
— Одна в клуб, другая в столовку, а третья... — проговорил Антон и по своей привычке крепко задумался.
— А третья к нам в палату! — уверил друзей Зай.
— Больно уж большая... — пробормотал Антон, который вечно во всем сомневался.
— Из большого сделать маленькое — раз плюнуть, — назидательно сказал Зай и надломил ствол, даже не успев подумать о том, что уродовать красоту в общем-то не в его правилах.
И вот теперь Зай сидел наедине с верхним обломком той елки, вокруг нижнего обломка которой плясали сейчас Антон и другие ребята.
Вьюга бросилась в окно, взорвалась белым всполохом и заплакала от обиды. И так вдруг тяжело стало Заю наедине с тоскующим в печной трубе ветром, что он не выдержал и ушел на праздник. "Ну выгонят — так выгонят", — решил Зай.
В клубе лучики-взгляды сверкнули из глаз красивых нарядных девочек и пронзили Зая насквозь. Серьезно! Легкий запах духов нежным прикосновением толкнул его в грудь, и тут же забылась тоскующая вьюга и одиночество.
В это время Дед Мороз уже раздавал малышне подарки, которые он только что отбил в бою у посрамленного Волка и вредной Бабы-Яги. Волк поклялся больше не безобразничать и был милостиво прощен малышней. В раскаяние Бабы-Яги никто не поверил, поэтому прощения она не удостоилась и была с позором прогнана. Тогда Мороз раздал подарки и сотворил небольшое чудо — зажег лампочки на елке. После этого второе чудо случилось само собой. Из добродушного, любящего всех детей на земле старика, Дед Мороз превратился в Георгия Георгиевича, старшего воспитателя лагеря — неумолимого деспота. Он стал безжалостно выпроваживать малышню спать, невзирая ни на какие мольбы.
Тут Гор-Гор увидел жмущегося к стеночке Зая и рванулся к нему.
— А ты-то что здесь делаешь? — прорычал он.
Но взгляд Зая был столь чист, что Гор-Гор, озаренный им, на мгновение потерялся, потом махнул рукой и сказал:
— Ну, черт с тобой! Оставайся, — и непонятно было, то ли угроза прозвучала в его словах, то ли удивление.
Назойливый свет неоновых ламп сменился таинственным полумраком теней и приглушенного света. Под потолком закрутился зеркальный шар, зазвучала музыка, и стало очень даже романтично и душевно. За окном вьюга — злая, проглотившая весь мир, за окном холодная пустыня, а здесь светло и красиво. Здесь все настраивает на лирический лад. И вспыхивают лучики-взгляды, проникают прямо в душу и оживляют ее. Да, ожила душа, и внезапно странное чувство завладело Заем. Какую-то древнюю память разбудили в нем эти взгляды. И зазвучал в этой памяти звук — неизвестный, таинственный... и вдруг — понятный и знакомый до слез. И кажется, бряцание рыцарских доспехов послышалось в этом звуке.
Оборвался грохочущий ритм, заиграл медленный танец. А взгляд вновь пронзил Зая. И воздух вдруг стал прозрачен. И неожиданно прозрачным стал сам Зай.
И Таня пригласила его на танец. Почему-то больше не была она Танькой, которую необходимо презирать и дергать за косички. А была она тем самым — волшебным, отчего старинный знакомый звук становился все сильней и сильней.
— Потанцуй со мной, Зай, — улыбнулась она.
Они закружились по залу, и мысли у Зая затуманились. Глаза его увидели, как летит по воздуху Красота и волшебно очаровывает все, к чему прикасается своим волшебным очарованием.
Вдруг грубой рукой зажжен свет. Что это?! Гор-Гор гонит (вот именно — гонит!) всех в корпус — спать. Были лучики-взгляды чудесных глаз. Был рыцарь, танцующий с королевой, и такою замечательной казалась лохматая, пусть даже и без верхушки, елка. Но вспыхнул свет, и ничего не осталось, а "рыцарей" считают по головам. "Куда же это ушло? — смутно подумал Зай, — была красота, и вдруг не стало...". А потом Зай расстроился. И разозлился. И по пути в корпус думал совсем о другом — например, о том, что девчонок надо мазать зубной пастой, а не раскисать и не влюбляться. И вдруг он услышал:
— Зай!
И обернулся.
Ночь и мороз. И два фонаря выбеливают, выискривают снег под собой. Тишина. Искренность. Да вот же она — Красота.
— Спокойной ночи, Зай! — сказала Таня. Сказала, улыбнулась и пошла за всеми.
А Зай посмотрел на заснеженную елку и очаровался. А потом он посмотрел на сугроб и очаровался опять. И засмеялся. Улыбаясь всему, очаровавшись всем, он шел вперед без цели, без желания куда-либо прийти. И он оставался среди снега и очарованных образов. Он не чувствовал холода и был счастлив.
Весть о том, что "Заяц — влюбился", распространилась необыкновенно быстро. И в палате мальчиков первого отряда горячо обсуждали эту интересную тему. Одним из вопросов, обсуждавшихся шепотом в тишине, был вопрос: "А куда он, вообще, делся и не пора ли Зайца спасать?"
Прибежал Гор-Гор. Воспитатель был не просто зол — он был свиреп. Он вбегал и выбегал из комнаты, ругался. И ругался, и ругался.
— Этот ребенок — ненормальный! — высказался старший воспитатель и опять убежал.
Наконец, Зай добрел через сугробы и кружащиеся снежинки в свою комнату. Очарование окончательно затопило его — он двигался и сам не знал, как это происходит. Все ему казалось прекрасным... как музыка.
И вот, бешеный и совершенно страшный, ворвался в палату Гор-Гор. Гор дышал громко, и руки у него тряслись. Зай удивленно посмотрел и улыбнулся. Он не понимал причин бешенства воспитателя. Гор-Гор хватанул воздух ртом, истерически хохотнул, пожал плечами и выговорил:
— Ха! Прогуливается! Завтра же домой! — Гор топнул ногой и опять убежал.
— Чего это он? — удивился Зай.
А Антон подмигнул ребятам и сказал:
— Так вот, я и говорю, что ежели ты любишь женщину, то нужно подарить ей цветы. Факт — общеизвестный. Особенно, если Новый год. Такого и быть просто не может, если женщину мужчина любит, а на Новый год — она без цветов. Чухня это все, а не любовь! А мужик этот — не мужик вовсе.
— Так если негде достать? Вон Горыныч бегает за своей Настасьей Иванной, а где он здесь цветы найдет? — изрек Витек из своего угла, уловив подначку Антона и решив поддержать товарища.
— А вот где он их достанет, сколько он за них заплатит, это его дело. Женщину это вообще и касаться не должно, пусть хоть из города везет, или сам в горшке выращивает. На то он и мужчина. Новый год, — женщина без цветов. Все! Кончено! Она-то ведь как думает: "Цветов нет? Нет! Значит, не любит, а все врет, и гонит фуфло"! Так ведь? Ты, Зай, если не спишь, чего думаешь?
Зай ничего не думал, потому что уже спал. И что-то очень хорошее снилось Заю. Снежинки в этом сне улыбались и танцевали в свете фонарей. И фонарь неожиданно говорил: "Спокойной ночи, Зай" и превращался в невиданной красоты принцессу, которая начинала вдруг ни с того ни с сего плакать. "Никто меня не любит", — говорила принцесса, и золотая корона на ее голове переставала сверкать. "Почему ты так думаешь?", — изумлялся Зай, испытывая невыносимую боль от ее слез и слов "Никто не подарил мне цветов на Новый год, значит никто и не любит меня". "Э! Да все это глупости, — отвечал ей во сне Зай, — это все Антон придумал, чтобы меня подзудить, не расстраивайся!". "Так-то оно так, — вздыхала принцесса, — а цветов все равно ведь нет", и неожиданно превращалась обратно в фонарь. "Очень странным светом разговаривает этот фонарь, то ли боль в его слове-свете, то ли не боль", — думал во сне Зай...
И вдруг проснулся. Мгновенно. Ясно. Полностью.
Разбудила Зая острая, не позволяющая отмахнуться от себя вспышка-мысль.
— Ты, Зай, сейчас заснешь, а утром, конечно же, проснешься. И, наверное, снова захочешь посмотреть в ее глаза, и взять ее за руку, и, может быть, даже рассказать о том, как вдруг вспомнилось тебе что-то знакомое, как звук рыцарских доспехов послышался в тишине. Но как сможешь ты, не соврав самому себе, принять это, помня о том, что был благоразумен, что ничего не сделал, не попытался, не погиб в стремлении сделать это несмотря ни на что, а заснул спокойно?
Так выражалась в словах эта мгновенная, бессловесная вспышка-мысль.
Зай поднялся, натянул штаны и свитер, пошел в коридор за курткой. По пути проверил двери. Они, конечно, оказались запертыми. Одевшись, Зай подошел к Антону и стал энергично трясти его. Но Антон пробуждаться не хотел.... И не хотел, и не хотел... но пришлось.
— Ну, чего, чего тебе надо? — заворчал друг.
— Вставай. Просыпайся.
— Чего?
— Сейчас пойдешь со мной в умывалку. Выпустишь меня в окно, и потом закроешь. А когда вернусь, я постучу, и ты откроешь. А уснешь — убью!
— А ты куда?
— За цветами, — ответил Зай.
— Шутишь?
Нет, Зай не шутил. Он думал теперь о том огромном мире, куда он сейчас идет. Там воет вьюга, там река, белая-белая, и звезды, там опасность, и вообще — жизнь. И очень сложно понять, что есть такой вот Зай — просто человек, и есть все остальное. Огромный мир "всего остального" непонятен, сложен, загадочен. Но разве прост и понятен мир Зая? И почему он, Зай, должен идти в опасность и во вьюгу, если можно остаться в тепле?
— Ну, все! Я — пошел, а ты не спи. А то я замерзну, понял?
Друг кивнул в ответ, а Зай выпрыгнул в окно. Холод ударил в лицо Антону, и до него, наконец, дошло, что Зай собирается ночью, в десяти километрах от ближайшей деревни (до городка — пятьдесят) где-то искать цветы. Антон вспомнил, как сам подбивал на это Зая, и ему стало стыдно и страшно. Он вскинулся, хотел Зайца остановить, крикнул что-то во тьму, но тьма равнодушно проглотила его слова.
А Зай уже месил снежно-белую муть. И ветер, кружась и плача, тоже месил ее. Перепутав все границы, он стер все грани — и оказалось, что всюду только снег. Теперь и небо — снег, и земля — снег. И куда идти Заю, если снег везде, и кроме него ничего в мире нет? А Зай шел. Он задыхался порывами ветра, он содрогался от ледяных потоков, прорвавшихся через одежду, но шел вперед. Ему было страшно, но чем больше бесилась вьюга — тем увереннее становился Зай, черпая силу в своем упрямстве.
Вдруг что-то всхлипнуло под ним, и совершенно дикий холод схватил его за ноги, а потом за пояс и грудь. "Полынья", — успел подумать Зай.
Когда с привычным обходом в палату вошел Гор-Гор, Антон все еще немного дрожал и с ужасом думал о том, каково сейчас приходится Заю.
— Где?! — рявкнул воспитатель. — Где этот ненормальный?
— Что? Что случилось? — послышались сонные голоса.
— Зайцев! Зайцев, черт возьми, где? Где?!
— Что? Зай? Где Зай? Что, Зайцев пропал? Да, может, он в туалете, чего вы будите всех!
Георгий Георгиевич мгновенно нагнулся под кровать. Выпрямился. Поднялся. Стремительно рванулся к шкафчикам с одеждой и бесцеремонно вытряхнул эту одежду вон. Ни под кроватями, ни в шкафах Зайца не оказалось, и Гор-Гор побежал в туалет, потом — в умывалку, потом — в "чемоданку"... Зая не было.
— Так, ну ладно, — сдерживая себя, сказал Гор-Гор. — Значит так. Кто слышал, видел, куда ушел Зайцев. Быстро все думайте! Обещаю, что Зайцу ничего не будет... Или куда мог, скажем, пойти. Да ведь он же замерзнет сейчас к свиньям, если он на улице! — не выдержал воспитатель и снова заорал.
— За цветами, — хихикнул подленький голос в углу.
— Ну, не до шуток ведь. Неужели не понятно?
— Зай, видимо, на ту сторону реки пошел, — негромко сказал Антон.
— Куда? Что? Но зачем?
— Зачем, это он вам сам скажет, если захочет. Я вам говорю про Зайца только потому, что он и правда замерзнуть может. Да еще — полынья посреди реки. Мы с Заем видели ее, но сейчас темно и вьюга — он может не заметить. Надо бы его вернуть.
Гор-Гор побежал по коридору в свою комнату. Там он быстро накинул свое черное пальто, и выбежал на улицу. И вьюга, конечно, сразу набросилась на него.
Георгий Георгиевич рвался сквозь ветер и тьму, утопал в снегу и не чувствовал холода. Он даже и не думал ни о чем. Лишь одна забота беспокоила его — как разыскать в этой снежной мгле пропавшего ребенка и при этом не угодить в полынью, о которой говорил Антон.
Вдруг ветер донес обрывок стона, потом еще, и явственно послышался крик о помощи. Но вьюга тут же заглушила его. Георгий Георгиевич рванулся на голос, а ветер толкнул его в спину, небо на мгновение просветлело, и Гор-Гор увидел парня, в двух метрах от себя, болтающегося в ледяной воде. Воспитатель распластался на льду, и, вглядываясь изо всех сил в тьму, стал подползать к краю.
Зай хватался за лед, но тот ломался, и ломался, и ломался. Зай отчаянно рвался из воды, напрягая все свои силы, и вдруг увидел черного Гор-Гора, подползающего к нему. Зай не узнал воспитателя. Он увидел только черного человека с искаженным лицом — ползущего из снежного тумана прямо к нему. Зай так перепугался, что забыл все на свете. Он невероятным усилием рванулся в сторону, почувствовал, как в бок ему уткнулось что-то твердое, схватился за это твердое, подтянулся на нем, и выпрыгнул на лед. Он сделал несколько шагов в сторону, все еще не вполне понимая всего, что произошло, и побежал. Прочь от черного человека! Его охватил безумный страх, и он побежал в сторону дома. А ветер сек мокрую одежду, и та, замерзая, каменела.
...Зай почувствовал, что силы у него больше нет, что снежное месиво ему не перемолоть, и что этот скафандр изо льда он не сможет вынести на себе. Но сдаться Зай не мог.
— Беги! Беги, не останавливайся, — услышал Зай рядом с собой крик. Он узнал воспитателя и вдруг почувствовал, что в душе больше нет страха, а есть глубокое доверие к этому человеку.
— Беги! Быстрее! Не останавливайся! Ни на секунду. Беги! Замерзнешь!
Бежать в ледяной одежде было очень тяжело. Но теперь Зай знал, что нужно слушаться большого человека, потому что в его силе и самоотверженности — спасение Зая. Зай почувствовал, как его руку схватила сильная рука, которая потащила его вперед, мощно и уверенно.
В комнатке воспитателя было уютно. С Зая была сорвана закаменевшая одежда, он был растерт спиртом и одет в теплые, огромные вещи Гор-Гора.
— Зайцев, — выдохнул Гор-Гор и посмотрел на парня укоризненно, — скажи мне, пожалуйста, ну какого черта тебя понесло на реку? Просто ради любопытства, а? Ты же нормальный парень. Или нет?
— За цветами я ходил, — буркнул Зай.
— Ну! Ты, ты... цветы... там леса десять километров! — Гор, выпучив глаза, хватал воздух ртом.
— Да, правда, же! Там, на другой стороне реки, тростник очень красивый растет, с метелочками. Он и зимой есть, сухой только. А на этой стороне — такого нет. Ну, вот я и пошел.
— Пошел, значит? За метелочками?
— Да...
— А зачем тебе, Заинька, тростник этот? Да еще и с метелочками? — ласково спросил Георгий Георгиевич.
— Я — нормальный. Нечего мне тут сюсюкать, — ответил Зай. — Вот вы своей Настасье Ивановне какие цветы завтра подарите?
— Ты, Зай, в чужие дела лезешь. Никаких цветов я ей дарить не буду, и тебя это не касается, — но воспитатель уже начал что-то понимать.
— Мужчина должен цветами поздравить женщину с Новым годом. Должен, и все! Для своей Настасьи Ивановны. Каждый — для своей. Наплевать мне, что вы думаете, что я псих. Психом обозвать просто... Проще всего. Выгоняйте меня из лагеря, оставайтесь с непсихами.
— А ты знаешь, Зай, ведь на Новый год не очень-то принято дарить цветы? Не знаю я, откуда ты это взял. Зимой цветы трудно достать всегда было. Цветы весною, на Восьмое марта дарят.
— А какой смысл дарить, когда их легко достать?
— Да....
Гор-Гор замолчал. Задумался. И через минуту сказал:
— Ну пойдем, Зай. Одевайся и пойдем.
— Куда это?
— За цветами, — сказал он и пожал плечами, — я для Насти своей, а ты уж и не знаю для кого.
— Вы, Егор Егорович, не в свое дело лезете, — передразнил Зай и получил увесистый подзатыльник.
Они пошли вдоль корпуса по заметенной дороге. И тут Зай свернул налево, полагая, что они опять пойдут на реку, но Гор-Гор взял его за руку, и повел в сторону гаражей.
— Мне, знаешь, несолидно всякие там метелки дарить, — сказал он, — бери лопату и откапывай гараж. Поедем в город.
Утром первого января в детском зимнем лагере очень красивая девочка Таня проснулась не от крика: "ПОДЪЕМ!", не от скрипа горна, несущегося из радиорепродуктора, она проснулась от шорохов и вздохов — от внимания, окружившего ее. Подняв голову от подушки, первое, что увидела Таня — были восхищенные лица девочек.
— Что такое? — спросила она.
И, не дожидаясь ответа, обернулась назад — вслед всеобщему вниманию.
Там, на ее тумбочке, в трехлитровой банке, на высоких стеблях, стояли три розы.
Опубликовано в журнале "Костер" за ноябрь-декабрь 2002 года