Рассказы для детей
Л. Богачук
Врагу не сдается
Историческая повесть
Окончание. Начало повести здесь.
Командир "Варяга" отправился на "Тальбот" и заявил протест. Бейли пообещал немедленно передать протест японскому адмиралу. Через несколько минут катер англичан ходко затарахтел, ныряя в мелкой злой волне, устремился к японскому крейсеру "Нанива", над которым развевался флаг адмирала.
Уpиy тотчас принял командира английского крейсера. Он без конца улыбался, рассыпался в любезностях. Иногда с шумом втягивал воздух сквозь зубы, что означает у японцев высшую степень восхищения. Бейли был мрачен:
— Имею распоряжение своего адмиралтейства не препятствовать вашим военным действиям против русских, — говорил он. — Однако меня беспокоят два обстоятельства. Первое: если вы намерены напасть на русские корабли здесь, то неизбежно пострадают и другие иностранные суда. Газеты Европы поднимут шум. Вы останетесь в одиночестве. Второе: договор между Британией и Японией секретный, я же здесь вынужден действовать открыто... Значит, указание адмиралтейства буду выполнять лишь в той мере, в какой это не уронит честь офицера и джентльмена.
Бейли сухо откланялся. Уже в дверях адмиральской каюты он обернулся:
— Мое командование просило напомнить вашему превосходительству, что нейтралитет Великобритании на Дальнем Востоке будет благожелательным к Японии...
— Беда в том, — быстро ответил Уриу, — что вы, господин Бейли, больше дипломат, чем военный.
— Я буду точно следовать принятым международным правилам...
— Японцы высоко чтят всяческие условности. Скажем, в чайной церемонии. Жаль, что вы так торопитесь. Я хотел расспросить вас о Трансваале, о войне с бурами... Вы бывали там? Говорят, Англия бросила против бурских фермеров регулярные части? Это не смущает столь строгих в вопросах чести британских джентльменов? Жаль, что вы так спешите...
Дряблые щеки Бейли налились тяжелым румянцем.
Уриу задел англичанина. Бейли был не против того, чтобы Россию хорошенько потрепали. Он только не мог согласиться, когда азиаты били европейцев. Четыре поколения мужчин из рода барона Бейли служили в колониях. Он с детства знал: азиаты и африканцы достойны только презрения. Господин Бейли не мог вежливо разговаривать с азиатом, даже если тот носил адмиральский мундир.
Всю ночь на "Варяге" команда держала котлы под парами. Комендоры дежурили у орудий.
В пять часов утра японские транспорты снялись с якоря и ушли. Затем рейд покинули два миноносца. В семь часов все японские корабли оставили Чемульпо.
В восемь команды русских кораблей построились для подъема флага.
Мичман Нирод, провожая взглядом медленно ползущий вверх флаг, заметил, что к "Варягу" направляется вельбот с французского крейсера.
"Минуты две ходу, — прикинул он. — Значит, развод произвести успеем. Не встречать же француза свем экипажем. Матросы и так устали."
— Вольно! Разойдись!
Мичман неторопливо зашагал на ют. У трапа следовало появиться в ту же секунду, когда шлюпка подойдет к борту. Бросить руку к фуражке в одно мгновение с визитером, приветствующим флаг корабля. Детали незначительные, но именно они определяют, насколько хороша служба на крейсере.
По трапу поднялся командир "Паскаля" капитан второго ранга Сэне, за ним — молоденький лейтенантик. Лицо его покрывала зеленоватая бледность. Нирод встретился с ним взглядом. И вдруг мичмана охватило какое-то предчувствие надвигающейся беды. Сердце в груди на миг замерло, потом тяжело и редко забилось.
Он машинально делал все, что полагалось в таких случаях: постучал в дверь каюты, доложил о визите, отступил на шаг в сторону, пропуская гостей, четко повернулся и вышел.
Уже стоя на верхней палубе, Алексей попытался понять, отчего его охватила такая тревога...
— Ваше благородие, их высокоблагородие командир корабля к себе требуют!
Всеволод Федорович читал какой-то документ. Напротив в напряженных позах застыли в креслах гости.
— Граф, — спокойно и размеренно начал Руднев, — ведь теперь ваша вахта?
— Моя, Всеволод Федорович.
— Нам послан ультиматум японского адмирала Уриу. В нем говорится, что между Россией и Японией началась война. "Варягу" и канонерской лодке предложено сегодня до полудня покинуть Чемульпо. В противном случае сюда войдут японские корабли и расстреляют нас на якоре.
— Играть боевую тревогу? — мичман даже повеселел. Закончилось томительное ожидание. Теперь все предельно ясно — предстоит бой!
— Не горячитесь. Я отправлюсь на "Тальбот". Попробую решить дело миром. У господина Сэне есть связь с Шанхаем, а у Шанхая с Петербургом. Сообщений об объявлении войны не поступало. Быть может, Уриу торопится, делает это на свой страх и риск. Попробую осадить молодца. Я приказал готовить корабль к бою. Кают-компанию занять под лазарет. Все, что способно гореть — за борт!
В десять Руднев вернулся на крейсер и приказал немедленно собрать офицеров "Варяга" и "Корейца".
— Сегодня нами получен ультиматум японского адмирала Уриу о том, — начал он, — что между Россией и Японией начались неприязненные действия. Нам предложено до полудня покинуть Чемульпо. В противном случае неприятельская эскадра войдет в гавань. Мы можем принять бой и здесь, но в таком случае пострадают мирные корабли. Меня предупредили, что военные иностранные суда уйдут из Чемульпо, чтобы не подвергаться опасности. Мой протест о том, что таким образом грубо нарушается нейтралитет Кореи, в порту которой мы находимся, поддержан капитаном первого ранга Бейли для вида. Он дал мне понять, что ссориться с японцами его правительство не намерено.
О предложении сдать корабли я упоминаю только для того, чтобы вы точно знали содержание ультиматума. Считаю, что предложение о сдаче обсуждаться не будет. По флотской традиции — прошу вас изложить свое мнение. Начните вы, Губонин.
Руднев был спокоен и собран. Очевидно он уже принял решение.
— Думаю, что мы должны принять бой. Но не на рейде. За своих комендоров я спокоен, стреляют они точно, но японцы могут в суматохе и по городу ударить!
Остальные поддержали Губонина.
Руднев встал:
— Приказываю! Корабли примут бой с любым по численности противником. Чтобы у неприятеля ни на минуту не возникло сомнения в нашей решимости драться, поставить к флагу храбрейшего из матросов. Передайте ему мой строжайший приказ — под огонь не вылезать, внимательно следить за флагом — если собьют, немедленно поднять новый! Ревизор-мичману занять пост в пороховом погребе. В случае угрозы захвата корабля — взорвать крейсер! Остальные свои обязанности знают. Старший офицер, постройте команду!
Через десять минут команда крейсера замерла на шканцах. Всеволод Федорович обошел строй.
— Матросы! Японцы начали против России военные действия! Нам они предложили сдачу! Надеются получить в подарок наш "Варяг", чтобы потом из его же пушек расстреливать русские корабли в Порт-Артуре или Владивостоке. Офицеры корабля приняли решение дать неприятелю бой! Мы идем на прорыв и вступим в бой с эскадрой, как бы она сильна ни была. Мы не сдадим кораблей и будем сражаться до последней возможности, до последней капли крови. Исполняйте ваши обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры. Помните — каждый снаряд должен нанести вред неприятелю! У нас в лазарете трое больных. Я распорядился перевести их в госпиталь Красного Креста в Чемульпо. Там они будут в безопасности!
Старший офицер сделал шаг к командиру, сказал вполголоса:
— Уже сутки больных на крейсере нет. Сбежали в свои роты.
Руднев коротко кивнул, потом сказал:
— Командуйте.
— Разойдись! По местам стоять, корабль к бою и походу готовить!
ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА:
"Вторник 27 января 1904 года. На якоре на рейде Чемульпо до полуночи.
11 ч. 10 м. Все наверх, с якоря сниматься.
11 ч. 20 м. Крейсер снят с якоря и направлен мимо английского и итальянского крейсеров к выходу с рейда, имея лодку "Кореец" в кильватере на расстоянии одного кабельтова. На английском и итальянском крейсерах команда и караулы наверху провожали криками "Ура!" На итальянском крейсере играли наш гимн.
11 ч. 25 м. Пробили боевую тревогу. Японская эскадра в числе шести крейсеров и восьми миноносцев была расположена у острова Иодольми, прикрывая оба выхода в море. Миноносцы держались за крейсерами..."
Крейсер "Нанива" под адмиральским вымпелом шел четвертым в строю.
Адмирал Уриу безотлучно находился на мостике. Он увидел, как с рейда Чемульпо показался "Варяг", а за ним и канонерская лодка. Послышались быстрые шаги. По трапу поднялся капитан второго ранга Наита.
— Я вызвал вас, — сказал Уриу, — чтобы вы помогли мне в процедуре принятия капитуляции русского крейсера. Все формальности должны быть соблюдены строжайшим образом. Мы покажем всему миру, что неуклонно чтим рыцарские законы почетной сдачи в плен. С первого же дня войны эти русские поймут, что имеют дело с людьми этикета, знающими, что такое честь офицера. А ведь вы — знаток дипломатических тонкостей, не так ли?
Наита с улыбкой поклонился.
— Как вы думаете, — продолжил адмирал, — когда же можно ожидать спуска флага? После пристрелочных выстрелов или чуть позже?
— Европейцы вообще умеют проигрывать... — замялся Наита, — но эти русские... Руднев — храбрый офицер!
— Тем более сдача корабля не должна стать унизительной для него! Впрочем, спустить флаг перед столь мощной эскадрой — и благоразумно, и почетно. Но если крейсер не сдадут?
— Тогда мы увидим прекрасный спектакль. Русские как-то показывали мне травлю медведя, который был прикован цепью. Собаки разорвали его в полчаса! Здесь тоже есть цепь — узкий фарватер...
— Может быть, вы вспомните заодно, сколько собак осталось лежать с переломанным позвоночником? — холодно поинтересовался адмирал. — Я тоже охотился на медведя...
Адмирал поднял к глазам бинокль.
— Молите бога, господин капитан, чтобы русские сдались, — пробормотал он, — иначе мы утопим их корабли в десять минут...
Уриу обернулся, увидел недоумение в глазах Наиты: почему он, кадровый военный, моряк, разведчик и дипломат, должен молиться за какой-то русский крейсер? Да чем больше их потопят, тем лучше!
— Вы еще не знаете, капитан, — с улыбкой заметил он, — в случае захвата крейсера командовать им будете вы! Только взгляните: красавец! И кочегары у них просто великолепные: над трубами ни дымка! Такой корабль в открытом море, да еще в сумерках обнаружишь, только когда он приставит орудия прямо к твоему виску. Очень опасен!
Наита почтительно осклабился. Командовать крейсером в его годы? Совсем неплохо!..
— Однако идут довольно уверенно... — пробормотал Уриу, не отрываясь от бинокля. — Прикажите дать первый залп.
На адмиральском корабле взвился сигнал — и тут же ударили орудия крейсера "Асама", идущего головным.
— Что же они медлят, эти русские? — адмирал начинал чувствовать некоторую растерянность. — Ага, вот кажется... Что это?
Наита и без бинокля увидел, что на стеньге "Варяга" поднимался боевой красный флаг.
— Огонь открыть всем кораблям эскадры. — Казалось, адмирал потерял всякий интерес к бою. Он даже отошел в глубину рубки к штурманскому столику. — Через пять минут от них останется решето... Сумасшедшие!
Беренс стоял на верхнем мостике, откуда был виден весь крейсер. Стройное, стремительное тело корабля легко вспарывало форштевнем волну. "Варяг" чуть дрожал на ходу, сдерживая еще нерастраченную мощь своих стальных мускулов. Механики-матросы и офицеры работали ночь напролет, ремонтируя подшипник. Теперь очень недолго крейсер мог двигаться полным ходом.
Минувшая ночь преобразила не только корабль. Еще несколько дней назад штурмана буквально приводил в отчаяние своей непонятливостью флегматичный и медлительный сигнальщик Гаврила Миронов, раздражала показная угодливость писаря Оськина, злила замкнутость подшкипера Шкертника. Сегодня в штурманской рубке, где все эти люди находились по боевому расписанию, Беренс вдруг обнаружил, что они ловки и подтянуты, спокойно и сноровисто делают свою работу.
Эту перемену в команде лейтенант заметил еще утром, когда Руднев объявил перед строем о решении принять бой...
— Руль влево пять! — доносилось из рубки. Беренс поднял к глазам бинокль. Мощная оптика приблизила серые борта броненосных крейсеров японской эскадры, жерла орудий, направленные в сторону "Варяга". Носовая башня "Асамы", идущего головным, блеснула багровой вспышкой — выстрел! У Евгения сжалось сердце: "Показалось? Почему же нет разрыва? Почему не слышно самого выстрела?"
Послышался спокойный доклад сигнальщика:
— Перелет, слева сто пятьдесят, расстояние триста саженей.
Обернувшись, Беренс увидел опадающий султан воды, потом услышал негромкий, а потому кажущийся таким нестрашным хлопок взрыва, а еще через секунду до его слуха докатился звук уже виденного им залпа...
Нирод, стоящий рядом, склонился к дальномеру.
— Эх! Дозволил бы командир по "Чиоде" наводить! Уж очень у него мачты хорошо видны — курсовой угол без приборов определить можно...
Из боевой рубки донесся голос Руднева:
— Мичман, давать расстояние по головному. Весь огонь сосредоточить на "Асаме"! Господин лейтенант, отправляйтесь на грот-марс. Будете командовать вторым дальномерным постом.
Когда Беренс уже поднимался к дальномерщикам кормового мостика, у самого борта разорвался второй снаряд.
— Брать расстояния по головному крейсеру! — распорядился он.
Но его слова заглушил ударивший в уши грохот. Японская эскадра открыла огонь по "Варягу" из всех орудий.
Русский крейсер шел вперед, не отвечая на вражескую канонаду. Разрывы ложились, всё ближе. На корабль обрушивались потоки поднятой взрывами воды. Брезентовые обвесы, спасательные вельботы, обшивку палубы рвали и секли осколки снарядов.
Орудия "Варяга" наведены на "Асаму".
Залп!
Евгений не отрываясь смотрел на японский крейсер, артиллерийские башни которого выплевывали дымки выстрелов.
Лейтенант не замечал, что уже несколько минут он шепчет, как заклинание: "Точнее, братцы, точнее..."
Команды офицеров можно было расслышать только в двух шагах. Впрочем, команд и не требовалось: каждый комендор или матрос аварийной партии знали, что нужно делать.
— Есть! — радостно крикнул дальномерщик. — Ваше высокоблагородие, кормовая башня, кажись...
— Дай-ка посмотреть...
Матрос отстранился, деликатно протерев подолом форменки скользкую от пота резину наглазника дальномера...
В эту минуту страшный удар потряс "Варяг". Лейтенанта отбросило к борту, и он увидел, как медленно вращаясь в воздухе, падают на палубу куски правого крыла мостика, сорванные взрывом.
"Там же Руднев!" — пронеслось в голове Беренса.
— Попадание в мостик! Данные на стрельбу давайте и на носовые орудия! — крикнул он. — Я к командиру!
Беренс скатился по трапу, на бегу успев окинуть взглядом кормовые батареи, шканцы. У третьей трубы горел командирский вельбот, занимались ящики с зарядами. Умолкло несколько пушек — расчеты помогали аварийным партиям тушить пожар.
Беренс рванул за плечо пробегавшего мимо комендора:
— Назад! К орудиям!
— Сейчас, ваше благородие! Только вот заряды за борт бросим.
Лейтенант ожидал увидеть на лице комендора растерянность, страх, но тот был спокоен.
— Не извольте беспокоиться! Наши пушки-то пока не достают. Шестидюймовки пусть поработают, а нам бы еще саженей на двести подойти — вот тогда и постреляем...
Комендор ухватил ящик с пороховыми зарядами и, отворачивая лицо от летящих искр, поволок его к борту, чтобы сбросить в воду.
Пушки "Варяга", кроме нескольких, утопленных в тяжелую сталь бортов, стояли открыто. Все флоты мира уже несколько лет назад спешно укрыли их за щитами. Новые же корабли строились только с орудийными башнями. Однако в России у новшества нашлись противники. Шеф флота великий князь Алексей считал это выдумкой глупой и вредной, — как весело бывало на учебных стрельбах и на парадах видеть заученные движения: "заряжай! прицел! пли!". Скрытые броней комендоры, казалось, уходили из-под власти офицеров.
...От пятого орудия ковылял, опираясь на обломок шлюпочного весла, комендор. Беренс вспомнил его: тот самый гигант, у которого Алексей несколько дней назад в кают-компании допытывался, будет ли война с Японией.
— Давай помогу, братец, — наклонился к нему лейтенант.
— Спасибо, ваше благородие, — с трудом проговорил комендор, — чуток только подтолкните...
Только тут Беренс увидел, что матрос двигается к элеватору, подающему снаряды из артиллерийского погреба.
— Подносчика в руку зацепило, — словно оправдываясь, шептал комендор прерывисто дыша. — Какой без руки подносчик?
Вдвоем они подняли скользкую от смазки гильзу. Один из комендоров кормового орудия подбежал, принял из рук заряд.
— Ваше благородие! — взмолился он. — Еще только три снарядика и подайте... Вот-вот трюмные на подмогу прибегут. Где-то пожар тушат! Три снарядика! А?
Комендор вогнал в зарядник бронебойный снаряд, дослал его в ствол банником, следом — гильзу, жирно чавкнул смазкой замок.
— Готово!
Наводчик, не отрываясь от прицела, медленно вращал маховик, выждал секунду, убеждаясь, что крейсер неприятеля прочно утвердился в перекрестии прицела, махнул рукой.
— Пли! — скомандовал себе комендор и рванул шнур.
Беренс уже бежал с пятым снарядом, когда чьи-то сильные руки бережно и ловко приняли у него тяжелую гильзу.
— Спасибо, ваше благородие!
Нет, положительно, что-то сместилось в мире: лейтенант заслужил благодарность нижнего чина!
С грот-марса, где находился первый дальномерный пост, мичману Нироду был отлично виден и рейд и фарватер, по которому шел "Варяг". Вот из-за небольшого островка Иодольми показался остров Ричи. Около него в строю — шесть крейсеров японской эскадры. Они тотчас дали ход, построились в три кильватерные колонны. Первая пара крейсеров во главе с броненосцем "Асамой" — самым сильным по вооружению и бронированию в эскадре — двинулась малым ходом наперерез "Варягу". Вторая пара, которую возглавил "Нанива" под флагом адмирала, быстро шла, уже пересекая фарватер, чтобы в случае прорыва "Варяга" ударить по нему перекрестным огнем. Третья пара держалась мористее. За ней маячили силуэты восьми миноносцев.
— Ого! Тройной заслон! — протянул мичман. — Не прорваться! Ну, ничего! На этаком пятачке драться удобнее. У нас четырнадцать целей — у них только две...
Страха, растерянности или тревоги мичман не испытывал. Понимая, что на пристрелку нужно истратить как можно меньше времени и снарядов, он был занят расчетами.
После первого выстрела "Варяга" Нирод сам приник к дальномеру, чтобы увидеть всплеск взрывов, а затем дать поправку к прицелам.
Гулко ударили двухсотмиллиметровые орудия "Корейца".
— Молодцы! — отметил про себя Нирод. — Выждали ровно столько, чтобы нельзя было спутать разрывы.
Третий залп "Варяга", и — попадание!
— Ну теперь дело пойдет! — Нирод заломил фуражку. — Только счисляй поправку на ход — и пали...
Он оглянулся. В трехстах саженях по корме крейсера катилось по воде белое пушистое облако. Из него торчали мачты канонерки. "Кореец" стрелял дымным порохом.
— Как же они целятся? — подумал мичман, но тут же вспомнил, как в детстве, в Петербурге, он часто стоял у окна, наблюдая из-за кружевной занавески гуляющие по набережной пары, сам при этом оставаясь невидимым.
— "Эффект кружевной занавески", — пробормотал он, — отличное название для ученой работы по теории орудийной стрельбы!
В это время на мостике под ним разорвался снаряд. Осколки ударили по площадке марса. Взрывной волной его ударило о тумбу дальномера, содрало лоскут кожи на лбу. Левый рукав потемнел от крови. Нирод услышал стон. На досках настила лежал дальномерщик. Правая нога его выше колена была иссечена осколками. Под матросом медленно расплывалось кровавое пятно. Мичман склонился над ним.
— Эк тебя, братец, зацепило!
Нирод расстегнул китель, оторвал кусок белоснежной рубашки. Стал перевязывать ногу раненого. Матрос открыл глаза, застонал.
— Чего это ты, братец, недоволен? Рубашечка свеженькая: перед боем только и надел... Сейчас санитаров позову...
Он поднялся на ноги, и вдруг в лицо ему ударили раскаленные газы близкого разрыва, смяли его тело, бросили о мачту. Горячие осколки впивались ему в грудь, рвали лицо и руки, но Алексею Нироду было уже не больно.
ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА:
"Вторник 27 января 1904 года. На якоре на рейде Чемульпо под вымпелом до полуночи.
Одним из снарядов японцев, попавших в крейсер, разрушено правое крыло переднего мостика, произведен пожар в штурманской рубке, перебит фок-ватр, причем был убит младший штурман, определявший расстояние, мичман граф Алексей Нирод и убиты или ранены все дальномерщики станции N 1.
После этого выстрела снаряды начали попадать в крейсер чаще, причем недолетавшие снаряды разрывались при ударе об воду и осыпали осколками и разрушали надстройки и шлюпки.
Последующими выстрелами было подбито шестидюймовое орудие N 3, причем вся прислуга орудия и подача убиты или ранены, одновременно тяжело ранен плутонговый командир мичман Губонин, продолжавший командовать плутонгом...
Непрерывно следовавшими снарядами произведен пожар на шканцах, который был потушен... горели патроны с бездымным порохом, палуба и вельбот N I... От снаряда, разорвавшегося на палубе, подбиты шестидюймовые орудия N 8 и 9 и 75-мм орудие N 21, 47-мм орудия N 27 и 28. Другими снарядами снесен боевой грот-марс, уничтожена дальномерная станция N 2, подбиты орудия N 31 и 32, произведен пожар в рундуках жилой палубы, вскоре потушенный..."
Ожесточение боя нарастало. Над носовым мостиком "Асамы" взвились клубы дыма — попадание. Загорелась палуба. "Асама" покатился влево, застопорил ход. Вперед вырвался крейсер "Такачихо". Комендоры "Варяга" перенесли огонь на него.
Расстояние между эскадрой неприятеля и "Варягом" сокращалось. Беренс уже без бинокля видел фигурки людей на палубах японских кораблей. Он поднимался на полубак, когда рядом с бортом разорвался шестидюймовый снаряд. Беренс упал.
"Кажется, цел". Превозмогая головокружение, поднялся на ноги. У второго орудия лежали комендоры, — весь расчет был убит.
Командир батареи мичман Губонин, отброшенный взрывом, поднялся и, припадая на раненую ногу, ковылял к пушке.
В двери рубки показался старший офицер. Китель его был разорван, выпачкан кровью, обгорел в нескольких местах.
— Мичман! — крикнул он. — Немедленно в лазарет!
Губонин упрямо двигался к орудию, дотянулся до шнура, дернул его — выстрел! Потом покачнулся и упал на палубу лицом вниз.
Старший офицер подошел к Беренсу.
— Вернитесь на шканцы, голубчик, там часть прислуги перебита. Организуйте огонь по миноносцам, — видите? — Степанов указал в сторону острова. Прикрываясь его берегом, справа в атаку на "Варяг" заходили два миноносца.
— Скорее, лейтенант!
Мимо них пронесли в лазарет окровавленного дальномерщика. Следом — завернутое в серый брезент тело. Блеснули погоны.
— Приятель ваш... граф Нирод, — мрачно отвернулся от вопросительного взгляда Беренса старший офицер. — Одним из первых...
На корме жарко пылали мостик и дальномерный пост.
— Наводите по миноносцу! Бронебойным! Прицел двадцать! Пли!
С шестого залпа снаряд тяжелой стопятидесятидвухмиллиметровой пушки взорвался прямо под мостиком неприятельского миноносца.
Японский корабль не сбавляя хода ушел под воду.
Вот над "Такачихо" поднялся огненный столб. Крейсер замедлил ход. В это время "Варяг" стал поворачивать вправо. Евгений понял замысел командира. Маневр позволял ввести в бой не действовавшие до сих пор орудия левого борта.
Корабли уже сблизились настолько, что в бой вступили расчеты самых малых калибров.
Еще в начале боя Руднев понял, что прорваться в открытое море будет очень сложно. Узкий фарватер не позволял крейсеру маневрировать.
И все-таки Всеволод Федорович решился. План его был прост — обрушить весь огневой удар на "Асаму". Затем — ударить по "Наниве", где находился Уриу.
Бой длился уже полчаса. Под ураганным огнем противника "Варяг" шел вперед. Руднев вел крейсер на сближение. Ударить минами и артиллерией на предельно близком расстоянии! Потопить хотя бы один крейсер. Внести растерянность в ряды неприятеля.
Вот уже командир отдал приказ готовить к бою минные аппараты...
Но в эту минуту рядом с боевой рубкой разорвался вражеский снаряд.
ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА:
"Вторник. 27 января 1904 года на якоре на рейде Чемульпо под вымпелом с полудня.
12 час. 05 мин. Пройдя траверз острова Иодольми, была перебита на крейсере труба, в которой проходили рулевые приводы, одновременно с этим осколками другого снаряда, разорвавшегося у фок-мачты и залетевшими в броневую рубку через проход, были: контужен в голову командир крейсера, убиты наповал стоявшие около него по обеим сторонам штаб-горнист и барабанщик, ранен тяжело в спину стоявший на штурвале рулевой старшина Снегирев и легко ранен в руку ординарец командира Чибисов..."
Всеволод Федорович очнулся минуты через три, обвел взглядом боевую рубку и не узнал ее: двери сорваны, компас и штурвал искорежены. Раненый рулевой повис на штурвале...
— Руль заклинило, ваше высокоблагородие... Руль заклинило... — повторял он слабеющим голосом.
Тихон Чибисов перевязывал командиру голову. На стене висели корабельные часы. Руднев машинально взглянул на циферблат. Стекло разбито. В самом центре циферблата осколок артиллерийского снаряда. Но стрелки чудом сохранились. 12 часов 16 минут.
Правое плечо Чибисова потемнело — форменка пропиталась кровью.
— Ты ранен, Тихон! Ступай в лазарет!
— Нет, нет, — совсем не по-уставному ответил вестовой, — я вас не оставлю.
Руднев поднялся.
— Ступай в носовой пороховой погреб... Передай мичману Черниловскому быть готовым взорвать крейсер!
В эту минуту в дверях рубки показался старший офицер. Когда он увидел стоящего на ногах командира, лицо его просветлело.
— Всеволод Федорович, перебило тросы рулевого управления.
— Руль прямо. Управляться будем машинами, — морщась от боли проговорил Руднев.
Сильный удар потряс корабль. По левому борту взметнулся столб воды. Крейсер стал заметно крениться на левый борт.
Старший офицер бросился к месту пробоины. Но там уже Беренс руководил аварийной партией — заводили пластырь, откачивали воду.
Наита вышел на правое крыло мостика. Победа уходила из рук! Японские корабли с самого начала боя затеяли сложный хоровод — тремя кильватерными колоннами, постоянно меняя курс и скорость, они совершали сложный маневр, чтобы русский крейсер и канонерка постоянно находились под огнем трех-четырех кораблей — и заигрались! Через три минуты их эскадра окажется в таком положении, что крейсеры "Асама" и "Чиода" закроют от огня остальных кораблей "Варяг"... Тот свернет к острову Ричи, даст "самый полный" и, ворвавшись в строй миноносцев, размечет их огнем своих пушек. Наита хорошо видел, как, почти не отвлекаясь от артиллерийского боя с крейсерами, "Варяг" несколькими выстрелами одного орудия потопил миноносец.
Итак, половина миноносцев будет утоплена, другая деморализована. А русский крейсер тем временем уйдет... Вот он уже положил руль вправо!
А комендоры "Асамы" и "Чиоды", которые почти весь бой держались к русским ближе всех и уже с трудом выдерживали губительный огонь "Варяга", стреляли все хуже и хуже.
Наита стиснул зубы. В створе между передовыми японскими крейсерами он увидел, как "Варяг", положив руль вправо, стал уходить вдоль берега острова Иодольми!
Но вдруг русский крейсер окутался паром. Попадание в машину или в котельное отделение!
Наита перевел дух. Это победа! Теперь русские не уйдут...
"Варяг" с заклиненными рулями несло на прибрежные камни. Обе машины работали "полный назад". Крейсер замедлил ход, но сила инерции и течение еще тянули его к берегу. До камней оставалось саженей четыреста...
В это время, замедлив ход и положив руль вправо, чтобы стать бортом к неприятелю и иметь возможность стрелять всеми тремя крупнокалиберными орудиями, канонерская лодка вырвалась несколько вперед. Усилившийся ветер срывал с обрезов орудийных стволов клубы белого дыма. "Кореец" вел беглый огонь. Маленький боевой корабль отвлекал японскую эскадру на себя. Но крейсеры противника по-прежнему не стреляли в канонерку — их целью по приказу адмирала Уриу был только "Варяг".
Беляев, командир канонерской лодки, приказал держать пары на пределе и готовить единственный минный аппарат. "Кореец" готовился к атаке на передовой крейсер "Асама".
Канонерская лодка не приспособлена для нанесения таких ударов — и скорость хода и маневренность ее значительно уступали миноносцам, но команда и офицеры "Корейца" решили пожертвовать собой, если положение "Варяга" станет критическим.
Медленно-медленно, словно нехотя, крейсер двинулся назад. Кормовые орудия "Варяга" вели огонь по "Асаме" и "Чиоде". Беренсу показалось, что 75-миллиметровая пушка, которая стояла на кормовой надстройке, стреляет редко и неуверенно. Лейтенант бросился к этой пушке.
Орудийная прислуга была цела. Но комендоры, прильнув к прицелам, не стреляли...
Увидев гневное лицо Беренса, матрос, стоящий на подаче снарядов, пояснил:
— В минные аппараты японца целит, ваше высокоблагородие. Ежели попадет — конец "Чиоде"!
Звонко ударила пушка. Но, видно, в последнюю секунду волна слегка приподняла корму крейсера, и снаряд прошел между мачтами японского корабля чуть выше надстройки.
— Вы что, братцы, — почти растерянно спросил лейтенант, — на учениях? Этак вы еще начнете по иллюминаторам палить! Круши ему надстройки — и все дела. Огня, огня побольше!
— За командира нашего, Всеволода Федоровича, ваше высокоблагородие, хотели отомстить! — в глазах комендора стояли слезы.
— Да жив Всеволод Федорович, жив! Ранен только в голову...
— Дак ведь все равно не пропал выстрел-то. Как раз за "Чиодой" адмиральский крейсерок маячил. Так что попали, не извольте беспокоиться, — кричал подносчик, подавая один за другим снаряды заряжающему.
Наита ликовал! Теперь "Варягу", лишенному хода, остается только выброситься на камни... Потом, после ремонта, через месяц-другой капитан второго ранга Наита вступит в командование превосходным кораблем!
Что бы там ни говорили, а адмирал Уриу — великолепный флотоводец. Сейчас эскадра тремя парами крейсеров зажмет русских в клещи...
Наита напряженно всматривался, стараясь на фоне темного берега острова разглядеть "Варяг". Сейчас спустят флаг... Только маневр "Чиоды" на несколько секунд закрыл русский крейсер! Наита хотел сам своими глазами видеть, как покорный крейсер отдается на милость победителя...
В эту минуту снаряд разорвался у стены боевой рубки. Крупный осколок бронебойного снаряда ударил Наиту в левый бок. Другой перебил фалы сигнальных флагов.
На мостике флагманского корабля японской эскадры корчился в агонии, пачкая кровью настил, несостоявшийся командир крейсера. Его руки судорожно мяли упавшие на него сигнальные флаги, которые еще минуту назад на стеньге означали приказ адмирала потопить русские корабли...
Руднев с трудом держался на ногах.
— Команда думает, что вас убило, Всеволод Федорович, — тихо сказал Чибисов.
Командир, морщась от боли, натянул на бинт, покрывающий голову, фуражку, вышел на уцелевшее крыло командирского мостика:
— Братцы, целься вернее!
Огонь "Варяга" усилился. Но положение русского крейсера было отчаянным: затоплено несколько котлов машинного отделения, рули не действовали, многие орудия побиты.
— Всеволод Федорович! — поднялся на мостик старший офицер. — Хоть на несколько минут выйти бы из огня! Отремонтировать рули — и снова на прорыв. А? Возьмем команду "Корейца" себе на борт — там тоже отличные комендоры... Канонерку и "Сунгари" сделаем брандерами! Добровольцы найдутся...
Руднев улыбнулся. Старший офицер словно прочел его мысли. В самом деле: нашпиговать канонерку и русский почтовый пароход "Сунгари", который случайно оказался в эти дни в Чемульпо, взрывчаткой и, направив на корабли неприятеля, взорвать, а самим пойти на прорыв. Верная идея!
— Сигнал "Корейцу": "следовать за мной", — скомандовал он. — Лечь на обратный курс.
ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА:
"Вторник, 27 января 1904 года на якоре на рейде Чемульпо под вымпелом с полудня.
...Серьезные повреждения заставили выйти из сферы огня на более продолжительное время, почему и пошли полным ходом на рейд, продолжая отстреливаться левым бортом и кормовыми орудиями.
В продолжение боя одним из выстрелов шестидюймового орудия N 7 был разрушен кормовой мостик крейсера "Асама" и произведен на нем пожар, причем "Асама" временно прекратил огонь. Кормовая башня, по-видимому, была повреждена, так как до конца боя больше не действовала".
"Варяг", накренясь, медленно входил в гавань Чемульпо.
Над "Тальботом", а затем и над другими иностранными кораблями взвились дымки выстрелов — корабли салютовали "Варягу".
Русский крейсер не отвечал. Отдав оба якоря, он замер на прежнем месте стоянки. Стал на якорь и "Кореец". Комендоры на русских кораблях не отходили от орудий.
Подошли шлюпки с французского, итальянского и английского кораблей, чтобы забрать раненых.
Руднев отправился к "Тальботу".
Когда он вошел в кают-компанию, капитан первого ранга Бейли встал. Отдавая дань уважения мужеству русских моряков, поднялись остальные.
— Я принял решение взорвать крейсер и канонерскую лодку. "Варяг" утратил боеспособность. У нас разбита половина орудий... потеряно управление... много убитых и раненых...
Бейли сделал попытку что-то сказать, но Всеволод Федорович движением руки остановил его:
— Мы безусловно отвергнем любые предложения о сдаче!
— Я вовсе не об этом, командир, — сказал Бейли, — мы только опасаемся, что взрыв может повредить иностранным кораблям... Не могли бы вы изменить решение? Кроме того, — торопливо добавил Бейли, — мы возьмем на борт не только больных и раненых, но и здоровых членов вашего экипажа... Попасть в плен к каким-то азиатам не позволим...
— Лично я не имею никаких инструкций от своего правительства, — заявил Митчел, командир американского корабля. — Мы не сможем принять русских у себя на борту! Но готовы помочь продовольствием, медикаментами...
— Благодарю вас, — ответил Руднев, усмехнувшись. — Все это мы имеем в достаточном количестве... Я готов пойти вам навстречу, господа. Как только команда покинет крейсер, он будет потоплен. А сейчас я должен отбыть на "Варяг".
Всеволод Федорович направился к выходу, офицеры встали.
В шесть часов пополудни "Варяг" скрылся в холодных водах залива. Еще через несколько минут мощный взрыв тысячи пудов пороха разметал корпус "Корейца".
Команды иностранных кораблей были построены. Русские моряки не стыдились слез.
Судьба, а вернее личный приказ царя, разбросает их по разным экипажам.
В последний раз они собрались все вместе в 1905 году в Петербурге на торжественной процессии по Невскому проспекту. Петербург аплодировал героям "Варяга". Их забрасывали цветами.
Царское правительство и войска терпели в войне с Японией одно поражение за другим. Пример "Варяга" должен был по замыслу царя вдохновить русских солдат и матросов на новые подвиги во славу царского дома. Но Россия уже начала понимать, кто виновен в этих поражениях.
Прошло несколько лет. Однажды у министра иностранных дел Российской империи остановилась карета японского посла. Он прибыл сюда, чтобы вручить высшую воинскую награду своей страны бывшему командиру крейсера "Варяг".
Руднева срочно вызвали из деревни Савино Тульской губернии, где он жил после ухода в отставку.
Николаю II, в свите которого некоторое время состоял Руднев, не нравилась его прямота. Особое бешенство царя вызвало то, что в 1905 году Руднев отказался арестовать матросов-агитаторов в своем экипаже. Однако наказать героя, которого знал весь мир, Николай не решился. Всеволоду Федоровичу была предложена отставка с повышением в чине.
Руднев ожидал японских дипломатов в небольшой гостиной на втором этаже. Он просил министра иностранных дел провести вручение награды без всякой официальной церемонии. Министр с облегчением согласился. Ему тоже хотелось, чтобы человек, который вызвал гнев царя, получил награду иностранной державы тихо и незаметно. Журналистов не приглашали.
Посол сказал, что флот Японии был восхищен героизмом русских моряков, что эта медаль — признание высочайшего воинского мастерства команды русского крейсера. Потом он попросил несколько минут для беседы неофициальной. Руднев согласился.
— Скажите, — осторожно начал посол, — вы не испытываете горечи... обиды на свою страну? Ведь ваша отставка — почетное изгнание. Так поступают обычно с теми военачальниками, кто бездарно и трусливо вел себя в боях. О вас этого не скажешь.
— Нет, господин посол. Обиды, как вы говорите, на свою страну у меня нет. История со временем все рассудит правильно.
— Меня поражает в вас, русских, ссылки на историю. Стоит ли думать о поколениях, которые придут после нас? У них будут свои заботы. Обратятся ли они к вашему примеру?
— Конечно. Сейчас, я знаю, вы боитесь нашего усиления на Дальнем Востоке. Хотите, я подскажу вам, как можно избавиться от этого страха?
— Буду вам признателен, господин адмирал, — глаза Курино весело блеснули.
— Мирная политика наших двух стран в этом районе — вот залог безопасности! Не так ли?
— Я знал, что вы так скажете. Именно так. — Помолчал. — Мужественные и храбрые люди обычно не воинственны... Но давайте оставим решение этих вопросов нашим потомкам.
Посол попрощался.
Всеволод Федорович ощутил на ладони холодный металл японской медали. Он взглянул на нее.
И вспомнил все. Свой израненный, но не сдавшийся крейсер. Людей "Варяга", которые не дрогнули под лавиной вражеского огня. Дым и кровь, холодный расчет и слепую ярость, страдания и радость этого боя.
Опубликовано в журнале "Костер" за январь, февраль, март 1982 года.