Рассказы для детей

Блокадная корова

Рассказ

В одном дачном поселке под Ленинградом стоит двухэтажный дом. Он ничем не выделяется среди других домов, даже вид его не вызывает интереса у прохожих, разве что заглядится кто на высокие толстые березы, которые растут вместо сада, и подумает: "Чудак, видно, тут какой-то живет. Сада не имеет. От сада какая выгода была бы". Дом этот не блещет новизной. Стены его давно не красились. За оградой растут малоухоженные кусты, нет цветов и ягодных грядок. Но всегда полна водой между берез яма-пруд, в которой водятся караси.

Случайно мне довелось познакомиться с хозяином этого дома и многое услышать из его рассказов как о доме, так и о цветах, росших когда-то вокруг, о березах и давних обитателях этого дома.

Хозяин дома уже пожилой человек. Я с интересом слушал его собственные песни, которые он поет под гитару на собственный мотив. А еще этот человек прекрасный рассказчик. Не одну историю услышал я от него, вместе с которыми была и история про блокадную корову.

— Мой отец был человеком с некоторыми странностями. Когда у него были деньги, то он покупал вещи и различные предметы, совершенно не нужные дома. Так он накупил штук двадцать пил, с две дюжины топоров, множество настольных принадлежностей: чернильных приборов, ламп, пепельниц, статуэток, часов и много прочей всячины. И сейчас еще в сарае валяются кирки, заступы, кувалды, безмены, как в лавке древностей. Не посвященному в эти дела трудно разгадать причину скупки барахла. Тут можно подумать, что этот дом держал разные артели: пильщиков дров, досок, каменотесов, мостильщиков мостовых, тут же находилась бронзовая мастерская и часовых дел мастер работал. А все объясняется проще простого.

Отец мой был добрым человеком. Просили у него денег в долг, он не отказывал. Но мастеровой люд не любил отдавать из своих рук деньги. Один сделал одну вещицу, другой другую, уговорил отца принять, хоть она и стоила дороже тех денег, навязывал как бы за доброту. Один так-то отплатил, второй. Слава прошла, что этому человеку можно за деньги и вещью отплатить, ну и потекло к нему: и черный металл, и цветной, и мрамор, и дерево редких пород. У него долго стоял даже револьверный станочек. Бывало встретит отца человек с пилой или топором, тот умоляет купить за бесценок, плачется, что у него несчастье случилось, нужны деньги, а взять негде, вот и продает пилу, а то и косу или другой какой инструмент. Отец дает пилу и уходит, не принимая вещи. Продавец идет следом до дома, вешает или кладет эту вещь за калитку и уходит с чистой совестью.

В сороковом году он приобрел совсем негодную ни на что покупку: привел корову. Пришел он с ней и говорит: "Кос много, трава растет кругом — без коровы жить стыдно". Посмотреть на эту скотинку и не рассмеяться или заплакать, надо было иметь крепкое сердце. Если рисовать эту животину с хвоста, как делают иногда опытные художники-анималисты, то на хвост краски тратить не пришлось бы, хвоста почти не было; однорогая и хромая. Ну, а взглянуть на бока, кострецы, то это ни с чем, кроме, не сравнишь, как с козлами для пилки дров. Помню, как заплакала мать и запричитала бабушка. На что кому такая корова годится? У отца было оправдание, что корову он купил не для молока и не на мясо, а на употребление сена. Никто так и не узнал, где купил отец этот живой коровий скелет, сколько заплатил и как ему навязали его, но можно было догадываться, что упросил его кто-нибудь выручить — он выручил. Нам ничего не оставалось, как готовить сено. Тогда-то и пошли в ход косы, вилы, грабли, в которых по известной уже причине недостатка не было. На зиму мы наготовили столько сена, что все наша животина и не поела. Если сказать, что не одолела она сготовленное сенцо по случаю беззубия, жевать нечем было, то это было бы неверно. К весне, считали все в поселке, мы сволокем ее собакам, а она вышла на траву такой справной, что, как говорят, воды взлей — скатится и не намочит шерсти. Ну, и представь себе, еще и теленка она нам принесла. Теленка, правда, держать не стали, быстро сбыли его. Выпросил кто-то продать. Порода хорошая открывалась в нем. Тут дело знатоков по коровам. Они не промахнутся, что зря не возьмут, как мой батюшка, как казалось сперва...

Рассказчик замолчал.

— А что дальше? — спросил я.

— Дальше то. Сейчас сообразим чайку, а потом будет дальше, — ответил он.

Мне не терпелось узнать до конца эту коровью историю, и я заставил-таки продолжать его за чаем.

— В этой истории главное то, что я живу пока благодаря этой корове. Сам знаешь, что в следующее лето началась война. Фашист попер к Ленинграду. Отец ушел на войну. Но нам он наказал беречь корову, не жалеть сил, потому что она, как он сказал, может в трудную минуту очень пригодиться. Так оно и вышло. Ленинград оказался в блокадном кольце. Начался голод. У нас, должен сказать, были грядочки с овощами, кое-какой запас сложился. Но дом наш заполнили родственники. Я тогда не знал, что они были у нас, а тут вдруг столько объявилось, съехались жить сообща, потому что так, решили они, легче выжить. В доме делилось все на всех. Делилось прежде всего наше: лучок, морковка, свеколка — и молоко. Каждый получал в день свою чашку молока. Голодно было, но жили.

Можно представить, что значила тогда чашка парного молока. Корову мы охраняли, словно военный склад, каждую ночь дежурили посменно. Я усердствовал больше всех. Исполнял наказ отца. Но родственнички наши стали лениться ухаживать, вернее-то, караулить корову. Молоко поддерживало жизнь, но в брюхе не чувствовалось. Голодом подводило животы, есть хотелось постоянно. Стали подговаривать — зарезать корову на мясо, — отказались от дежурства. Я и простудился тогда, слег. Мать добыла за молоко у военных лекарства, убавила от взрослых долю молока, кипятила мне и давала горячее, да с пенками. Выкарабкался я из болезни. Отец тогда заехал, пайком своим поддержал. А вскоре несчастье случилось. Мать отправилась хлеб добывать и не вернулась, попала под бомбежку. На меня легли все заботы. Бабка уже соображать плохо стала. Родственники наши стали меня отстранять потихоньку от дел, за хозяев вступали в разные дела.

Однажды я проснулся от какого-то знакомого запаха. Давно не вдыхал такой аромат. Продрал глаза и понял: жарится мясо! Раздетый, слетел я вниз, а там на плите жарится и парится, за столом сидят все объедаются жарким.. Какая-то тетушка бросилась ко мне, залепетала, что кто-то залез ночью в стойло и прирезал корову, но не унес, помешали ему...

Я не поверил. Выскочил босиком на улицу, заглянул в сарай, а там пусто. Рассказать, как я ревел, как хотел сбежать из дома куда-нибудь на фронт да побоялся бросить бабку, остался. Праздник длился недолго, прошел быстро, начался настоящий голод. Мясо прошло быстро. Овощишки были съедены давно. Оставалось, как говорят, положить зубы на полку, вытянуть ноги да закрыть глаза. Но тут снова пришел отец. Когда он узнал, что корова съедена, он чуть не перестрелял всех родственников. Помню его слова: "Вы сами себя приговорили к смерти. Капля молока спасла бы вас. Первобытный человек приручил тура, чтобы жить молоком, а вы, цивилизованные граждане, уничтожили это достижение и теперь поплатитесь за это".

Меня он отправил на Большую землю, эвакуировал. Многое пришлось мне там хлебнуть. И все время вспоминал я ту блокадную корову, часто плакал о ней. Я боялся возвращаться домой. А вернулся — узнал, что отец погиб при прорыве блокады, бабушка умерла. Меня тогда скоро взяли в армию добивать фашистов. На фронте был ранен. По ранению вернулся домой, стал налаживать хозяйство. Наладил — живу, как видишь. Вот и вся история. Задумывал я когда-то тоже купить корову, но такой не нашлось красавицы, а нормальную покупать не захотел...

— Не сказал, что же с родней стало? — спросил я.

— Родня не выжила. Все! Не будем продолжать разговор дальше. Давай пройдемся. Скоро ужин наступит. Надо что-нибудь прикупить.

— Да, печальная история, — сказал я.

— Сколько печальная, столько и поучительная, — заключил хозяин. — Если сможешь написать об этом, то пожалуйста. Может быть, кому и пригодится.

Опубликовано в журнале "Костер" за январь 1982 года.