РАССКАЗЫ О ПРИРОДЕ

Спокойная птица

Не встречал птицы более спокойной — даже бесстрашной! — чем вальдшнеп. Да и вы, наверное, не раз наталкивались на него, собирая грибы или ягоды: взлетал он всегда чуть ли не из-под самых ног. Прямо вверх, прошибая затылком листья, или уносился, вихляя между стволами и ветками. Острокрылая бурая птица с голубка, со свисающим длинным носом.

Поражает его бесстрашие — сидит до последнего! Бывает, топчешься рядом, поворачиваешься, шумишь, а он лежит и терпит. И ждет, когда уйдешь. И только тогда взлетит, когда почувствует, что ты увидел, или когда уж ты прямо к нему шагнешь. Тихий взлет, мелькание бурых крыльев, свисающий длинный нос. И покачивание папоротникового листа-пера, под которым он только что беспечно лежал. Примятое местечко, на котором он дремал: хочется положить ладонь — не теплое ли еще?

Вот это нервы! Смог ли бы ты вот так сидеть, если бы рядом медведь топтался? Сердце бы заколотилось или зашлось, и кинулся бы ты бежать сломя голову, хотя, конечно, сломать на бегу можно скорее ноги. Не выдержал бы ты, хоть большой и сильный, а он, слабый и маленький, выдерживает. От разрыва сердца не пострадает.

И на гнезде наседка подпускает вплотную. В открытую, у ней на виду, я ставил вблизи свою съемочную палатку, а то не таясь ползал на коленях на расстоянии вытянутой руки, щелкая аппаратом, и даже отводил мешающие травинки и веточки у самого вальдшнепиного носа. И вальдшнеп хоть бы глазом моргнул, хоть бы этот самый нос повернул! Главное было не дергаться и не суетиться.

Через видоискатель я видел в круглых его глазах свое же шевелящееся отражение! И зубчатые вершины леса.

Поразительное спокойствие — вот бы такое мне!

А ведь мог бы заранее улететь или незаметно уйти: ведь по лесу чаще идешь дером, напропалую — тебя далеко слыхать. Понятно еще такое поведение в клетке, там птица часто теряет всякий интерес к жизни, становится равнодушной и безразличной: лишь бы отключиться от гнусной действительности. Но на воле!

Из укрытия я подолгу наблюдал за вальдшнепом на гнезде. Часами вальдшнепиха лежала на кладке без движения, уткнув длинный нос в землю. Только изредка поворачивалась ко мне то боком, то задом. И что бы ни происходило вокруг — ни на что не обращала внимания.

Я, человек, и то каждый раз вздрагивал, когда вблизи слышалось вдруг хрустение или шуршание. Хорошо, если лось или кабан, а вдруг медведь? Впрочем, и медведь, учуяв, кинется в сторону. Синички иногда цеплялись к брезенту, царапая его коготками и жужжа крылышками. Заползла безобидная ящерица. А все равно как-то тревожно. А вальдшнепиха лежит — и никаких тревог!

Но однажды "птичник", как называют везде орнитологов, уговорил меня подложить в гнездо вальдшнепа крохотный микрофончик, чтобы записать на ленту все гнездовые звуки. Скоро должны были вылупиться птенцы, и ему нужно было знать, как они станут переговариваться с мамой. Очень интересно; я сам мечтал когда-нибудь опустить микрофон в медвежью берлогу и послушать издали, что в ней происходит. С медведями не удалось — послушаю хоть вальдшнепят. "Птичнику" не пришлось меня уговаривать, и мы подложили с ним микрофон в гнездо, протянув провод в мою ухоронку. Словно я ухо свое положил в гнездо!

Вальдшнепиха ничего не заметила. Осторожно, пригибаясь, с остановками подошла она к гнезду, постояла над ним не шевелясь, потрогала клювом яички, словно пересчитала, потом как клуха взъерошилась, опустилась на яйца, поерзала, притираясь, и легла. И теперь, уж я знал, надолго. Тени и блики станут гладить ее струйчатое перо, делая ее неотличимой от лесной опади.

Микрофон донес шорохи — возню птицы в гнезде. Потом все утихло. И в наступившей этой тишине я услышал чуть различимое тиканье, словно вальдшнепиха не яйца насиживала, а часы! Не я ли свои забыл?

Стучало птичье сердце!

Стучало спокойно, ровно, уверенно. Закаленное сердце лесной дикой птицы, привыкшее к потрясениям.

А впрочем...

В наушниках вдруг застучало с перебоями: тише, тише, почти замерло — сердце "затаило дыхание". Притих и я, потому что свободным ухом услышал за ухоронкой шаги. Шаги зверя: они всегда какие-то неуверенные и настороженные: не то что шаги человека, идущего всегда дером, напрямик.

И хоть некого мне бояться, а чувствую, как и мое сердце притаилось и чуть стучит. А когда шаги стихли — застучало, как дятел на барабане!

...И птичье сердце в динамике затрепыхалось, как ночная бабочка о стекло! Словно и птица, как и я, облегченно вздохнула и расслабилась.

Да ведь так и есть!

И теперь о приближении посторонних я узнавал по стуку птичьего сердца в динамике — до того еще, как слышал шорох шагов. И скорей приникал к прорези в ухоронке, стараясь увидеть или услышать прохожего. Из-за куста, смешно переваливаясь, явился заяц. Сел на пяточки, уши поставил на караул, потянулся к травинке и быстро-быстро задвигал пухлыми губками, блестя усами. У меня при виде зайца сердце не екнуло, а у наседки застучало: для нее и заяц зверь. Шарахнется сдуру и потопчет яички.

Сойка, тихо покрякивая, вороватой тенью мелькнула в подросте — снова сердце у вальдшнепихи затрепыхалось. Вот тебе и спокойная птица, хладнокровная и бесстрашная! Да у нее от всего сердце екает и заходится. Только вида не показывает и терпит — хоть все внутри сжимается и обмирает.

И когда я у гнезда на коленях ползал, наводя аппарат, и когда грибники и ягодники проходят вблизи, и когда шаги зверя или шорох ястребиных крыльев. Терпит, надеясь на незаметность своего струйчатого пера. Вот испытание: не взлетишь — поймать могут, взлетишь — гнездо выдашь. Сердце разрывается и стучит.

А мне в ухоронке теперь совсем спокойно. О всем, что происходит вокруг, я слышу по стуку сердца. Человек еще только в лес войдет, а сердца у его обитателей уже то замирают, то колотятся. Волна сердечного стука раскатывается по зарослям. А мы удивляемся тишине и ломимся напрямик.

В очередной раз сердце наседки неистово застучало! Я вскинулся и выставил в прорезь ухо. Ни звука. А сердце в динамике то колотится, то замирает. Выглядываю во все оконца — никого! Смотрю в окуляр фоторужья, нацеленного на наседку, Может, змея подползла к гнезду?

В гнезде вылупился первый вальдшнепенок!

Вальдшнепиха трогала его, еще мокрого, клювом и отодвигала пустые скорлупки. Вот, оказывается, отчего еще может стучать птичье сердце! Совсем от другого волнения.

Так вот и живут обитатели леса — спокойно и беспокойно. И сердца их то обмирают, то спешат. Как и у нас...

Опубликовано в журнале "Костер" за июль 1989 года