МОЙКА, 14
Тесно прижавшись друг к другу, стоят на набережной Мойки два дома: № 12 и № 14.
Истории было угодно как бы замкнуть ими круг, в котором уместилась целая эпоха — Пушкинский Петербург.
Первый из них связан с нашей неослабевающей болью, неизбывной горькой памятью о предсмертных часах великого поэта.
От второго начинались первые прогулки двенадцатилетнего Саши Пушкина по нашему городу, потому что в этом доме жил его друг.
Клонится к осени лето 1811 года. До начала занятий в Лицее еще много дней. Есть время, чтобы любоваться Невой и даже покататься по ней на ялике, набегаться по аллеям Летнего сада, охватить восторженным мальчишеским взором огромные площади и необычайно просторные проспекты. И не одному, а вместе с новоявленным "первым", "бесценным" другом, другом на всю жизнь — Иваном Пущиным.
Много лет спустя Иван Иванович Пущин напишет свои знаменитые "Записки о Пушкине". В них будут строчки и об этом внезапно и навсегда родившемся чувстве душевной близости. "Мы... оказались в зале, которая почти наполнилась вновь приехавшими нашими будущими однокашниками... У меня разбежались глаза: кажется, я не был из застенчивого десятка, но тут как-то потерялся — глядел на всех и ничего не видел. Вошел какой-то чиновник с бумагой в руке и начал выкликать по фамилиям. Я слышу: — Александр Пушкин! — выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый, тоже несколько сконфуженный. По сходству ли фамилий, или по чему другому, несознательно сближающему, только я его заметил с первого взгляда... Я узнал, что он живет у дяди на Мойке, недалеко от нас. Мы положили часто видеться".
Записки и письма Пущина утверждают: часто, очень часто озарялись его дни в сибирском заточении лучом лицейского братства.
Срок дружбы Пушкина и Пущина исчисляется днями. Но они уже не верят этому. Им кажется, что всегда-всегда они были вместе. И так поразившая их созвучность фамилий только подчеркнет их сердечное родство. Скоро наступит 19 октября. И по счастливой случайности на шесть счастливейших лет их комнаты в Лицее окажутся рядом.
Первый, бесценный друг об этом не забудет в своих "Записках":
"Над дверью была черная дощечка с надписью: № 13. Иван Пущин; я взглянул налево и увидел: № 14. Александр Пушкин. Очень был рад такому соседству..."
Что-то было в этой цифре 14. Наверное, она явилась для Пущина неким символом, неким обозначением встреч и разлук. Иначе зачем же через многие годы, вспоминая о страшной вести, долетевшей в зимние сибирские сумерки 1837 года, он напишет, он подчеркнет, что ворвалась она к нему в 14 номер (номером, по свойственной ему иронии, Пущин называл свою камеру в Петровском заводе — Г. Г.). Офицер из Петербурга "упоминает" дорогое для Пущина имя. "Где он с ним встретился? Как он поживает?.." И офицер решится ответить: "Нечего от вас скрывать. Друга вашего нет. Он ранен на дуэли Дантесом и через двое суток умер..."
"Слушая этот горький рассказ, я сначала решительно как будто не понимал слов рассказчика, — так далека от меня была эта мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд... Размышляя тогда и теперь очень часто о ранней смерти друга, не раз я задавал себе вопрос: "Что было бы с Пушкиным, если бы я привлек его в наш союз и если бы пришлось ему испытать жизнь, совершенно иную от той, которая пала на его долю?".
Безответный вопрос...
За несколько месяцев до смерти, в августе 1858 года, Пущин закончил свои прекрасные "Записки". Каждая, даже мельчайшая подробность из жизни великого поэта будет освещена в них лучом мудрой любви.
В "Записках", увы, так мало страниц. И к нашей читательской благодарности примешивается, как тут сказать-то получше... растерянное чувство внезапного расставания. Что-то недоговорено, что-то недописано. Должно быть, таким щемящим чувством был полон и сам автор. Ведь не случайно, поставив отточие, он сумел преодолеть тяжелую болезнь, и вновь — уже в последний раз — поехал из подмосковного Марьино по тяжелой осенней дороге в город своей юности, в город, где ему было навсегда запрещено жить, в город, где растревоженная память могла подарить ему столько внезапных картин.
Два дома на Мойке. Они стоят плечо в плечо, словно поддерживая друг друга. И нет более тихого участка на всей набережной. Как будто сама история, заботясь о нас, о том, чтобы чувства и мысли наши не вспугнули городские шумы, распахнула над домами прозрачные крылья тишины.
Рассказ опубликован журнале "Костер" за март 1999 года.
