ПОЭЗИЯ

БАРАТЫНСКИЙ Е. А.

• "Благословен святое возвестивший!.."
• "Болящий дух врачует песнопенье..."
• "Были бури, непогоды..."
• Водопад
• Две доли
• Истина
• "К чему невольнику мечтания свободы..."
• "Когда исчезнет омраченье..."
• "Когда твой голос, о поэт..."
• "Мой дар убог и голос мой не громок..."
• Муза
• "На что вы, дни! Юдольный мир явленья..."
• "Наслаждайтесь: все проходит!.."
• Последняя смерть
• Приметы
• Осень
• Родина
• "Сначала мысль, воплощена..."
• Стансы
• Эпиграмма

Я возвращуся к вам, поля моих отцов,
Дубравы мирные, священный сердцу кров!
Я возвращуся к вам, домашние иконы!
Пускай другие чтут приличия законы;
Пускай другие чтут ревнивый суд невежд;
Свободный наконец от суетных надежд,
От беспокойных снов, от ветреных желаний,
Испив безвременно всю чашу испытаний,
Не призрак счастия, но счастье нужно мне.
Усталый труженик, спешу к родной стране
Заснуть желанным снам под кровлею родимой.
О дом отеческий! о край, всегда любимый!
Родные небеса! незвучный голос мой
В стихах задумчивых вас пел в стране чужой,
Вы мне повеете спокойствием и счастьем.
Как в пристани пловец, испытанный ненастьем,
С улыбкой слушает, над бездною воссев,
И бури грозный свист, и волн мятежный рев,
Так, небо не моля о почестях и злате,
Спокойный домосед в моей безвестной хате,
Укрывшись от толпы взыскательных судей,
В кругу друзей своих, в кругу семьи своей,
Я буду издали глядеть на бури света.
Нет, нет, не отменю священного обета!
Пускай летит к шатрам бестрепетный герой;
Пускай кровавых битв любовник молодой
С волненьем учится, губя часы златые,
Науке размерять окопы боевые —
Я с детства полюбил сладчайшие труды.
Прилежный, мирный плуг, взрывающий бразды,
Почтеннее меча; полезный в скромной доле,
Хочу возделывать отеческое поле.
Оратай, ветхих дней достигший над сохой,
В заботах сладостных наставник будет мой;
Мне дряхлого отца сыны трудолюбивы
Помогут утучнять наследственные нивы.
А ты, мой старый друг, мой верный доброхот,
Усердный пестун мой, ты, первый огород
На отческих полях разведший в дни былые!
Ты поведешь меня в сады свои густые,
Деревьев и цветов расскажешь имена;
Я сам, когда с небес роскошная весна
Повеет негою воскреснувшей природе,
С тяжелым заступом явлюся в огороде;
Приду с тобой садить коренья и цветы.
О подвиг благостный! не тщетен будешь ты:
Богиня пажитей признательней Фортуны!
Для них безвестный век, для них свирель и струны;
Они доступны всем и мне за легкий труд
Плодами сочными обильно воздадут.
От гряд и заступа спешу к полям и плугу;
А там, где ручеек по бархатному лугу
Катит задумчиво пустынные струи,
В весенний ясный день я сам, друзья мои,
У брега насажу лесок уединенный,
И липу свежую, и тополь серебренный;
В тени их отдохнет мой правнук молодой;
Там дружба некогда сокроет пепел мой
И вместо мрамора положит на гробницу
И мирный заступ мой, и мирную цевницу.

Дало две доли провидение
     На выбор мудрости людской:
Или надежду и волнение,
     Иль безнадежность и покой.

Верь тот надежде обольщающей,
     Кто бодр неопытным умом,
Лишь по молве разновещающей
     С судьбой насмешливой знаком.
	 
Надейтесь, юноши кипящие!
     Летите, крылья вам даны;
Для вас и замыслы блестящие,
     И сердца пламенные сны!

Но вы, судьбину испытавшие,
     Тщету утех, печали власть,
Вы, знанье бытия приявшие
     Себе на тягостную часть!

Гоните прочь их рой прельстительный;
     Так! доживайте жизнь в тиши
И берегите хлад спасительный
     Своей бездейственной души.

Своим бесчувствием блаженные,
     Как трупы мертвых из гробов,
Волхва словами пробужденные,
     Встают со скрежетом зубов, —

Так вы, согрев в душе желания,
     Безумно вдавшись в их обман,
Проснетесь только для страдания,
     Для боли новой прежних ран.

О счастии с младенчества тоскуя,
	Все счастьем беден я,
Или вовек его не обрету я
	В пустыне бытия?

Младые сны от сердца отлетели,
	Не узнаю я свет;
Надежд своих лишен я прежней цели,
	А новой цели нет.

Безумен ты и все твои желанья —
	Мне первый опыт рек;
И лучшие мечты моей созданья
	Отвергнул я навек.

Но для чего души разуверенье
	Свершилось не вполне?
Зачем же в ней слепое сожаленье
	Живет о старине?

Так некогда обдумывал с роптаньем
	Я дольний жребий свой,
Вдруг Истину (то не было мечтаньем)
	Узрел перед собой.

"Светильник мой укажет путь ко счастью! —
	Вещала.— Захочу —
И, страстного, отрадному бесстрастью
	Тебя я научу.

Пускай со мной ты сердца жар погубишь,
	Пускай, узнав людей
Ты, может быть, испуганный, разлюбишь
	И ближних и друзей.

Я бытия все прелести разрушу,
	Но ум наставлю твой;
Я оболью суровым хладом душу.
	Но дам душе покой".

Я трепетал, словам ее внимая,
	И горестно в ответ
Промолвил ей: "О гостья роковая!
	Печален твой привет.

Светильник твой — светильник погребальный
	Всех радостей земных!
Твой мир, увы! могилы мир печальный
	И страшен для живых.

Нет, я не твой! в твоей науке строгой
	Я счастья не найду;
Покинь меня, кой-как моей дорогой
	Один я побреду.

Прости! иль нет; когда мое светило
	Во звездной вышине
Начнет бледнеть и все, что сердцу мило,
	Забыть придется мне,

Явись тогда! раскрой мне очи,
	Мой разум просвети,
Чтоб, жизнь презрев, я мог в обитель ночи
	Безропотно сойти".

Как сладить с глупостью глупца?
Ему впопад не скажешь слова;
Другого проще он с лица,
Но мудреней в житье другого.
Он всем превратно поражен,
И все навыворот он видит:
И бестолково любит он,
И бестолково ненавидит.

Есть бытие; но именем каким
Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;
Меж них оно, и в человеке им
С безумием граничит разуменье.
Он в полноте понятья своего,
А между тем, как волны, на него,
Одни других мятежней, своенравней,
Видения бегут со всех сторон,
Как будто бы своей отчизны давней
Стихийному смятенью отдан он;
Но иногда, мечтой воспламененный,
Он видит свет, другим не откровенный.

Созданье ли болезненной мечты
Иль дерзкого ума соображенье,
Во глубине полночной темноты
Представшее очам моим виденье?
Не ведаю; но предо мной тогда
Раскрылися грядущие года;
События вставали, развивались,
Волнуяся, подобно облакам;
И полными эпохами являлись
От времени до времени очам,
И наконец я видел без покрова
Последнюю судьбу всего живого.

Сначала мир явил мне дивный сад;
Везде искусств, обилия приметы;
Близ веси весь и подле града град,
Везде дворцы, театры, водометы,
Везде народ, и хитрый свой закон
Стихии все признать заставил он.
Уж он морей мятежные пучины
На островах искусственных селил,
Уж рассекал небесные равнины
По прихоти им вымышленных крил;
Все на земле движением дышало,
Все на земле как будто ликовало

Исчезнули бесплодные года,
Оратаи по воле призывали
Ветра, дожди, жары и холода,
И верною сторицей воздавали
Посевы им, и хищный зверь исчез
Во тьме лесов, и в высоте небес,
И в бездне вод, сраженный человеком,
И царствовал повсюду светлый мир.
Вот, мыслил я, прельщенный дивным веком,
Вот разума великолепный пир!
Врагам его и в стыд и в поученье,
Вот до чего достигло просвещенье!

Прошли века. Яснеть очам моим
Видение другое начинало:
Что человек? что вновь открыто им?
Я гордо мнил, и что же мне предстало?
Наставшую эпоху я с трудом
Постигнуть мог смутившимся умом.
Глаза мои людей не узнавали;
Привыкшие к обилью дольных благ,
На все они спокойные взирали,
Что суеты рождало в их отцах,
Что мысли их, что страсти их, бывало,
Влечением всесильным увлекало.

Желания земные позабыв,
Чуждаяся их грубого влеченья,
Душевных снов, высоких снов призыв
Им заменил другие побужденья,
И в полное владение свое
Фантазия взяла их бытие,
И умственной природе уступила
Телесная природа между них:
Их в Эмпирей и в Хаос уносила
Живая мысль на крылиях своих;
Но по земле с трудом они ступали,
И браки их бесплодны пребывали.

Прошли века, и тут моим очам
Открылася ужасная картина:
Ходила смерть по суше, по водам.
Свершалася живущего судьбина.
Где люди? где? Скрывалися в гробах!
Как древние столпы на рубежах,
Последние семейства истлевали;
В развалинах стояли города,
По пажитям заглохнувшим блуждали
Без пастырей безумные стада;
С людьми для них исчезло пропитанье;
Мне слышалось их гладное блеянье.

И тишина глубокая вослед
Торжественно повсюду воцарилась,
И в дикую порфиру древних лет
Державная природа облачилась.
Величествен и грустен был позор
Пустынных вод, лесов, долин и гор.
По-прежнему животворя природу,
На небосклон светило дня взошло,
Но на земле ничто его восходу
Произнести привета не могло.
Один туман над ней, синея, вился
И жертвою чистительной дымился.

Судьбой наложенные цепи
Упали с рук моих, и вновь
Я вижу вас, родные степи,
Моя начальная любовь.

Степного неба свод желанный,
Степного воздуха струи,
На вас я в неге бездыханной
Остановил глаза мои.

Но мне увидеть было слаще
Лес на покате двух холмов
И скромный дом в садовой чаще
Приют младенческих годов.

Промчалось ты, златое время!
С тех пор по свету я бродил
И наблюдал людское племя
И, наблюдая, восскорбил.

Ко благу пылкое стремленье
От неба было мне дано;
Но обрело ли разделенье,
Но принесло ли плод оно?..

Я братьев знал; но сны младые
Соединили нас на миг:
Далече бедствуют иные,
И в мире нет уже других.

Я твой, родимая дуброва!
Но от насильственных судьбин
Молить хранительного крова
К тебе пришел я не один.

Привел под сень твою святую
Я соучастницу в мольбах —
Мою супругу молодую
С младенцем тихим на руках.

Пускай, пускай в глуши смиренной,
С ней, милой, быт мой утая,
Других урочищей вселенной
Не буду помнить бытия.

Пускай, о свете не тоскуя,
Предав забвению людей,
Кумиры сердца сберегу я
Одни, одни в любви моей.

Шуми, шуми с крутой вершины,
Не умолкай, поток седой!
Соединяй протяжный вой
С протяжным отзывом долины.

Я слышу: свищет аквилон,
Качает елию скрыпучей,
И с непогодою ревучей
Твой рев мятежный соглашен.

Зачем с безумным ожиданьем
К тебе прислушиваюсь я?
Зачем трепещет грудь моя
Каким-то вещим трепетаньем?

Как очарованный, стою
Над дымной бездною твоею
И, мнится, сердцем разумею
Речь безглагольную твою.

Шуми, шуми с крутой вершины,
Не умолкай, поток седой!
Соединяй протяжный вой
С протяжным отзывом долины!

Мой дар убог и голос мой не громок,
Но я живу, и на земле мое
Кому-нибудь любезно бытие:
Его найдет далекий мой потомок
В моих стихах: как знать? душа моя
Окажется с душой его в сношенье,
И, как нашел я друга в поколенье,
Читателя найду в потомстве я.

Не ослеплен я музою моею:
Красавицей ее не назовут,
И юноши, узрев ее, за нею
Влюбленною толпой не побегут.
Приманивать изысканным убором,
Игрою глаз, блестящим разговором
Ни склонности у ней, ни дара нет;
Но поражен бывает мельком свет
Ее лица необщим выраженьем,
Ее речей спокойной простотой;
И он, скорей чем едким осужденьем,
Ее почтит небрежной похвалой.

К чему невольнику мечтания свободы
Взгляни: безропотно текут речные воды
В указанных брегах по склону их русла,
Ель величавая стоит, где возросла,
Невластная сойти. Небесные светила
Назначенным путем неведомая сила
Влечет. Бродячий ветр не волен, и закон
Его летучему дыханью положен.
Уделу своему и мы покорны будем,
Мятежные мечты смирим иль позабудем,
Рабы разумные, послушно согласим
Свои желания со жребием своим —
И будет счастлива, спокойна наша доля.
Безумец! не она ль, не вышняя ли воля
Дарует страсти нам? и не ее ли глас
В их гласе слышим мы? О, тягостна для нас
Жизнь, в сердце бьющая могучею волною
И в грани узкие втесненная судьбою.

Наслаждайтесь: все проходит!
То благой, то строгий к нам,
Своенравно рок приводит
Нас к утехам и к бедам.
Чужд он долгого пристрастья:
Вы, чья жизнь полна красы
На лету ловите счастья
Ненадежные часы.
Не ропщите: все проходит,
И ко счастью иногда
Неожиданно приводит
Нас суровая беда.
И веселью и печали
На изменчивой земле
Боги праведные дали
Одинакие криле.

Когда исчезнет омраченье
Души болезненной моей?
Когда увижу разрешенье
Меня опутавших сетей?
Когда сей демон, наводящий
На ум мой сон, его мертвящий,
Отыдет, чадный, от меня
И я увижу луч блестящий
Всеозаряющего дня?
Освобожусь воображеньем,
И крылья духа подыму,
И пробужденным вдохновеньем
Природу снова обниму?
Вотще ль мольбы? напрасны ль пени?
Увижу ль снова ваши сени,
Сады поэзии святой?
Увижу ль вас, ее светила?
Вотще! я чувствую: могила
Меня живого приняла,
И, легкий дар мой удушая,
На грудь мне дума роковая
Гробовой насыпью легла.

Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть. 

Душа певца, согласно излитая,
Разрешена от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И мир отдаст причастнице своей.

И вот сентябрь! замедля свой восход,
	Сияньем хладным солнце блещет,
И луч его в зерцале зыбком вод
	Неверным золотом трепещет.
Седая мгла виется вкруг холмов;
	Росой затоплены равнины;
Желтеет сень кудрявая дубов,
	И красен круглый лист осины;
Умолкли птиц живые голоса,
Безмолвен лес, беззвучны небеса!

И вот сентябрь! и вечер года к нам
	Подходит. На поля и горы
Уже мороз бросает по утрам
	Свои сребристые узоры.
Пробудится ненастливый Эол;
	Пред ним помчится прах летучий,
Качаяся, завоет роща, дол
	Покроет лист ее падучий,
И набегут на небо облака,
И, потемнев, запенится река.

Прощай, прощай, сияние небес!
	Прощай, прощай, краса природы!
Волшебного шептанья полный лес,
	Златочешуйчатые воды!
Веселый сон минутных летних нег!
	Вот эхо в рощах обнаженных
Секирою тревожит дровосек,
	И скоро, снегом убеленных,
Своих дубров и холмов зимний вид
Застылый ток туманно отразит.

А между тем досужий селянин
	Плод годовых трудов сбирает;
Сметав в стога скошенный злак долин,
	С серпом, он в поле поспешает.
Гуляет серп. На сжатых бороздах
	Снопы стоят в копнах блестящих
Иль тянутся вдоль жнивы, на возах,
	Под тяжкой ношею скрыпящих,
И хлебных скирд золотоверхий град
Подъемлется кругом крестьянских хат.

Дни сельского, святого торжества!
	Овины весело дымятся,
И цеп стучит, и с шумом жернова
	Ожившей мельницы крутятся.
Иди, зима! на строги дни себе
	Припас оратай много блага:
Отрадное тепло в его избе,
	Хлеб-соль и пенистая брага;
С семьей своей вкусит он без забот
Своих трудов благословенный плод!

А ты, когда вступаешь в осень дней,
	Оратай жизненного поля,
И пред тобой во благостыне всей
	Является земная доля;
Когда тебе житейские бразды,
	Труд бытия вознаграждая,
Готовятся подать свои плоды
	И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты, —

Ты так же ли, как земледел, богат?
	И ты, как он, с надеждой сеял;
И ты, как он, о дальнем дне наград
	Сны позлащенные лелеял...
Любуйся же, гордись восставшим им!
	Считай свои приобретенья!..
Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским
	Тобой скопленные презренья,
Язвительный, неотразимый стыд
Души твоей обманов и обид!

Твой день взошел, и для тебя ясна
	Вся дерзость юных легковерий;
Испытана тобою глубина
	Людских безумств и лицемерий.
Ты, некогда всех увлечений друг,
	Сочувствий пламенный искатель,
Блистательных туманов царь — и вдруг
	Бесплодных дебрей созерцатель,
Один с тоской, которой смертный стон
Едва твоей гордыней задушен.

Но если бы негодованья крик,
	Но если б вопль тоски великой
Из глубины сердечныя возник,
	Вполне торжественный и дикой, —
Костями бы среди своих забав
	Содроглась ветреная младость,
Играющий младенец, зарыдав,
	Игрушку б выронил, и радость
Покинула б чело его навек,
И заживо б в нем умер человек!

Зови ж теперь на праздник честный мир!
	Спеши, хозяин тороватый!
Проси, сажай гостей своих за пир
	Затейливый, замысловатый!
Что лакомству пророчит он утех?
	Каким разнообразьем брашен
Блистает он!.. Но вкус один во всех
	И, как могила, людям страшен;
Садись один и тризну соверши
По радостям земным твоей души!

Какое же потом в груди твоей
	Ни водворится озаренье,
Чем дум и чувств ни разрешится в ней
	Последнее вихревращенье —
Пусть в торжестве насмешливом своем
	Ум бесполезный сердца трепет
Угомонит и тщетных жалоб в нем
	Удушит запоздалый лепет,
И примешь ты, как лучший жизни клад,
Дар опыта, мертвящий душу хлад.

Иль, отряхнув видения земли
	Порывом скорби животворной,
Ее предел завидя невдали,
	Цветущий брег за мглою черной,
Возмездий край, благовестящим снам
	Доверясь чувством обновленным,
И бытия мятежным голосам,
	В великом гимне примиренным,
Внимающий, как арфам, коих строй
Превыспренний не понят был тобой, —

Пред промыслом оправданным ты ниц
	Падешь с признательным смиреньем,
С надеждою, не видящей границ,
	И утоленным разуменьем, —
Знай, внутренней своей вовеки ты
	Не передашь земному звуку
И легких чад житейской суеты
	Не посвятишь в свою науку;
Знай, горняя иль дольная, она
Нам на земле не для земли дана.

Вот буйственно несется ураган,
	И лес подъемлет говор шумный,
И пенится, и ходит океан,
	И в берег бьет волной безумной;
Так иногда толпы ленивый ум
	Из усыпления выводит
Глас, пошлый глас, вещатель общих дум,
	И звучный отзыв в ней находит,
Но не найдет отзыва тот глагол,
Что страстное земное перешел.

Пускай, приняв неправильный полет
	И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонность утечет;
	Пусть заменит ее другая;
Не явствует земле ущерб одной,
	Не поражает ухо мира
Падения ее далекий вой,
	Равно как в высотах эфира
Ее сестры новорожденный свет
И небесам восторженный привет!

Зима идет, и тощая земля
	В широких лысинах бессилья,
И радостно блиставшие поля
	Златыми класами обилья,
Со смертью жизнь, богатство с нищетой  —
	Все образы годины бывшей
Сровняются под снежной пеленой,
	Однообразно их покрывшей, —
Перед тобой таков отныне свет,
Но в нем тебе грядущей жатвы нет!

Сначала мысль, воплощена
В поэму сжатую поэта,
Как дева юная, темна
Для невнимательного света;
Потом, осмелившись, она
Уже увертлива, речиста,
Со всех сторон своих видна,
Как искушенная жена
В свободной прозе романиста;
Болтунья старая, затем
Она, подъемля крик нахальный,
Плодит в полемике журнальной
Давно уж ведомое всем.

Благословен святое возвестивший!
Но в глубине разврата не погиб
Какой-нибудь неправедный изгиб
Сердец людских пред нами обнаживший.
Две области — сияния и тьмы —
Исследовать равно стремимся мы.
Плод яблони со древа упадает:
Закон небес постигнул человек!
Так в дикий смысл порока посвящает
Нас иногда один его намек.

Были бури, непогоды,
Да младые были годы!

В день ненастный, час гнетучий
Грудь подымет вздох могучий;

Вольной песнью разольется,
Скорбь-невзгода распоется!

А как век-то, век-то старый
Обручится с лютой карой,

Груз двойной с груди усталой
Уж не сбросит вздох удалый,

Не положишь ты на голос
С черной мыслью белый волос!

Пока человек естества не пытал
	Горнилом, весами и мерой,
Но детски вещаньям природы внимал,
	Ловил ее знаменья с верой;

Покуда природу любил он, она
	Любовью ему отвечала,
О нем дружелюбной заботы полна,
	Язык для него обретала.

Почуя беду над его головой,
	Вран каркал ему в спасенье,
И замысла, в пору смирясь пред судьбой,
	Воздерживал он дерзновенье.

На путь ему выбежав из лесу волк,
	Крутясь и подъемля щетину,
Победу пророчил, и смело свой полк
	Бросал он на вражью дружину.

Чета голубиная, вея над ним,
	Блаженство любви прорицала.
В пустыне безлюдной он не был одним,
	Нечуждая жизнь в ней дышала.

Но, чувство презрев, он доверил уму;
	Вдался в суету изысканий...
И сердце природы закрылось ему,
	И нет на земле прорицаний.

На что вы, дни! Юдольный мир явленья
	Свои не изменит!
Все ведомы, и только повторенья
	Грядущее сулит.

Недаром ты металась и кипела,
	Развитием спеша,
Свой подвиг ты свершила прежде тела,
	Безумная душа!

И, тесный круг подлунных впечатлений
	Сомкнувшая давно,
Под веяньем возвратных сновидений
	Ты дремлешь; а оно

Бессмысленно глядит, как утро встанет,
	Без нужды ночь сменя,
Как в мрак ночной бесплодный вечер канет
	Венец пустого дня!

Когда твой голос, о поэт,
Смерть в высших звуках остановит,
Когда тебя во цвете лет
Нетерпеливый рок уловит, —

Кого закат могучих дней
Во глубине сердечной тронет?
Кто в отзыв гибели твоей
Стесненной грудию восстонет,

И тихий гроб твой посетит,
И, над умолкшей Аонидой
Рыдая, пепел твой почтит
Нелицемерной панихидой?

Никто! — но сложится певцу
Канон намеднишним Зоилом,
Уже кадящим мертвецу,
Чтобы живых задеть кадилом.