Февраль 2002 года
…
Писателя Евгения Львовича Шварца (1896 —1958гг.) называли "добрым волшебником". Сколько прекрасных сказок вышло из-под его пера! Вы наверняка читали и "Два брата", и "Сказку о потерянном времени", а кто-то смотрел в театре его пьесу-сказку "Два клена". А уж фильмы "Золушка", "Снежная королева", "Тень", "Убить дракона", "Обыкновенное чудо", поставленные по его произведениям, точно видел каждый. Ваши родители наверняка вспомнят повесть Шварца "Первоклассница" и замечательный одноименный фильм о девочке Марусе Орловой, впервые отправившейся в школу. Евгений Львович Шварц был одним из первых авторов "Костра". В прошлом году наши читатели отметили сразу два славных юбилея — 65-летие "Костра" и 105-летие со дня рождения Е. Л. Шварца. А сегодня в рубрике "Аптека для души" предлагаем вам рассказ "доброго волшебника" о книгах, которые он читал в детстве и которые помогли ему стать мудрым и чутким сказочником.
Книги. Как и когда научился я читать, вспомнить не могу. Кое-какие сказки ступинских изданий я не то знал наизусть, не то умел читать. Толстые книги мама читала мне вслух... В жизнь мою вошла на долгое время, месяца на три-четыре, как я теперь соображаю, книга "Принц и нищий". Сначала она была прочитана мне, а потом прочтена мною. Сначала по кусочкам, затем вся целиком, много раз подряд. Сатирическая сторона романа мною не была понята. Дворцовый этикет очаровал меня. Одно кресло наше, обитое красным бархатом, казалось мне похожим на трон. Я сидел на нем, подогнув ногу, как Эдуард VI на картинке.
В 7 лет мне выписали журнал "Светлячок", издаваемый Федоровым-Давыдовым. Он меня не слишком обрадовал. Был он тоненький. От номера до номера проходило невыносимо много времени, неделя в те времена казалась бесконечной. А кроме всего, я жил сложно, а журнал был прост.
В октябре 1904 года исполнилось мне 8 лет. Доктор Островский подарил мне книгу Свирского "Рыжик", а папа — "Капитана Гаттараса" Жюля Верна. Обе эти книги надолго стали любимыми. Что я читал в то время? У Вёрисгофер "Образовательное путешествие". Ее же "В стране чудес". Этот роман я любил особенно. Там действие происходило в Индии. Злодействовали туги. Предавал доброго Гассана карлик Типо. Спасал героев слон Джумбо. Прочел я к этому времени и Майна Рида. В хрестоматиях — отрывки из "Детства и отрочества", где удивило меня и обрадовало описание утра Николеньки Иртеньева. Значит, не один я просыпался с ощущением обиды, которая так легко переходила в слезы. Там же прочел я "Сон Обломова". С того далекого времени всегда поражало меня стихотворение Некрасова: "Несжатая полоса". Самый размер наводит тоску, а в те дни иногда и доводил до слез. Бесконечно перечитывал я и "Кавказского пленника" Толстого. Жилин и Костылин, яма, в которой они сидели, черкесская девочка, куколки из глины — все это меня трогало, сейчас не пойму уже чем. В то же время, к моему удивлению, я выяснил, что "Робинзонов Крузо" было несколько. От коротенького, страниц в полтораста, которого я прочел первым, до длинного, в двух толстых книжках. Этот "Робинзон" мне не нравился — в нем убивали Пятницу. Неожиданно разросся, к моему восторгу, и "Гулливер", знакомый мне по коротенькой ступинской книжке с цветными картинками. Там рассказывалось только о его путешествии к у лилипутам, а в издании "Золотой библиотеки" — и обо всех других приключениях Гулливера. Однажды у папы на столе я нашел книгу, на корешке которой стояла надпись: "Том второй". Я обрадовался, думая, что как "Робинзон" и "Гулливер", так и "Принц и нищий" имеет продолжение. Надпись на корешке я отнес к Тому Кенти. Но, увы, раскрыв книжку, я увидел, что она медицинская. Подарили мне и тоненькую книжку "Давид Копперфильд". Это было сокращенное издание: в книжечке история мальчика заканчивалась его появлением у бабушки и изгнанием Мердстонов. Только через много лет я был приятно поражен, узнав, что прочел только начало романа.
Как-то летом я прочел впервые в жизни "Отверженных" Гюго. Книга сразу взяла меня за сердце. Читал я ее не отрываясь, доходя до одури, до тумана в голове. Больше всех восхищали меня Жан Вальжан и Гаврош. Когда я перелистывал последний том книги, мне показалось почему-то, что Гаврош действует и в самом конце романа. Поэтому я спокойно читал, как он под выстрелами снимал патронташи с убитых солдат, распевая песенку с рефреном "... по милости Вольтера" и "... по милости Руссо". К тому времени я знал эти имена. Я восхищался храбрым мальчиком, восхищался песенкой, читал спокойно и весело, — и вдруг Гаврош упал мертвым. Я пережил это, как настоящее несчастье. "Дурак, дурак", — ругался я. К кому это относилось? Ко всем. Ко мне, за то, что я ошибся, считая, что Гаврош доживет до конца книги. К солдату, который застрелил его. К Гюго, который был так безжалостен, что не спас мальчика. С тех пор я перечитывал книгу много раз, но всегда пропускал сцену убийства Гавроша.
Потом я прочел томик рассказов о Шерлоке Холмсе и вдруг полюбил его отчаянно, больше "Отверженных". С месяц я думал только о нем. В саду стоял тополь, на котором, усевшись между тремя ветвями, идущими круто вверх, скрывшись в листьях, я читал и перечитывал Холмса. Я читал Гюго и Конан Дойля с одинаковым восторгом.
Итак, читал я много. На вопрос: "Кем ты будешь?"— мама обычно отвечала за меня: "Инженером, инженером! Самое лучшее дело!" Не знаю, что именно привлекало маму к этой профессии, но я выбрал себе другую. Однажды я вдруг признался, что не хочу идти в инженеры. "А кем же ты будешь?" Я от застенчивости ответил полушепотом: "Романистом". В смятении своем я забыл, что существует более простое слово: "писатель". Услышав мой ответ, мама нахмурилась и сказала, что для этого нужен талант. Строгий тон мамы меня огорчил. Но не отразился никак на моем решении. Почему я пришел к мысли стать писателем, не сочинив еще ни строчки, не написавши ни слова по причине ужасного почерка? Но решение мое было непоколебимо. Однажды меня послали на почту. На обратном пути, думая о своей будущей профессии, встретил я ничем не примечательного парня в картузе. "Захочу и его опишу", — подумал я, и чувство восторга перед собственным могуществом вспыхнуло в моей душе. Я просто и не сомневался, что буду писателем. Детство и молодость — время роковое. Угаданное верно — определяет всю жизнь.
