Октябрь 2015 года

Нонна ЕРМИЛОВА

К 205-летию создания бронзовой скульптуры «Девушка с разбитым кувшином» П. П. Соколова

Если вы любите прогуливаться по паркам Петергофа, то, конечно же, замечали многочисленных белок, которые бегают по траве и дорожкам, легко прыгают с ветки на ветку, стремительно взбираются по стволам деревьев. Им известны все самые отдаленные уголки парка, и, конечно, они знают все о том, что здесь происходит и когда-либо происходило. Эти милые, веселые и приветливые зверьки нравятся и детям, и взрослым. Белки, как известно, существа удивительно общительные, и у них много друзей и знакомых, которые рассказывают им разные интересные новости о том, что происходит даже далеко за пределами парков. И вот однажды Петергофская Белка приехала погостить к двоюродной тетушке в Царское Село. И первым долгом — как вы думаете, о чем спросила тетушку Петергофская Белка, ну, конечно, после того, как они поговорили о здоровье родственников и прошлогоднем урожае желудей и грибов?

Конечно, первый вопрос ее был о фонтанах! Ведь выросшая в Петергофском парке Белка просто обязана поинтересоваться, как обстоит дело с фонтанами в тех местах, куда она попадает. Белку еще живо интересовало то, что было связано с юностью горячо любимого ею поэта Александра Сергеевича Пушкина, которая протекала в Царскосельском Лицее, но, прежде всего — фонтаны.

Тетушка тут же пообещала, что фонтан, который она покажет племяннице, не только необычайно красив, но и связан бессмертными строками с именем великого поэта.

Белка уже знала один фонтан, связанный с именем Пушкина — знаменитый Бахчисарайский фонтан в Бахчисарайском дворце крымских ханов, который был воспет в поэме Александра Сергеевича Пушкина. Фонтан был установлен по приказу хана Кырым-Гирея в память о его любимой жене в 1764 году иранским мастером Омером. Фонтаны такого типа, называемого «сельсебиль», испокон веков на Востоке устанавливаются мусульманами в священных для них местах и местах поминовения.

Бахчисарайский фонтан недаром назван «фонтаном слёз» — печальный звук падающих из одной мраморной чаши в другую тонких струй невольно навевает грусть и раздумья о вечном и высоком.

Александр Сергеевич Пушкин посетил дворец в 1820 году, и спустя четыре года написал известную поэму. А еще он в 1824 году написал стихотворение «Фонтану Бахчисарайского дворца», замечательные строки из которого стали и строками прекрасного романса. Этот романс часто исполняют на концертах, проходящих в Петергофе, поэтому все белки, там живущие, знают его наизусть.

…Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы. Люблю немолчный говор твой И поэтические слезы. Твоя серебряная пыль Меня кропит росою хладной: Ах, лейся, лейся, ключ отрадный! Журчи, журчи свою мне быль...

Сейчас, когда в бывшем ханском дворце расположился Музей истории и культуры крымских татар, его сотрудники в память об этих замечательных строках опускают в верхнюю чашу фонтана две живые розы.

А в Санкт-Петербурге «фонтан слёз» можно увидеть в Павильонном зале Малого Эрмитажа, где он был создан в 1858 году по проекту архитектора Андрея Ивановича Штакеншнейдера. В этом же великолепном зале, в котором, по воле зодчего, удивительно и гармонично смешались стили разных эпох и народов, располагаются и знаменитые часы с золотым павлином, бывшие когда-то предметом гордости коллекции князя Григория Потемкина. Птицы, часто заглядывающие в окна Эрмитажа, с большим уважением относятся к часам с павлином, и нередко специально прилетают полюбоваться ими. Они-то и рассказали Петергофской Белке и о механическом павлине, и о печальном фонтане.

— Люблю немолчный говор твой и поэтические слезы… — тоненько, но вдохновенно пропела Белка, и обратилась к тетушке: — А что же, тетушка, ваш фонтан тоже такой же грустный?

— Грустный, — подтвердила тетушка.

Белка, которая не любила долго грустить, немного приуныла.

— Но очень красивый, — утешила ее тетушка, — и история у него интересная. Да вот мы уже и пришли к нему!

Перед ними на огромном гранитном камне сидела бронзовая девушка, поджав ноги, и держала в левой руке осколок, а перед ней из разбитого кувшина стекала вниз струя воды.

Белка, привыкшая в Петергофе к яркому блеску позолоченных статуй и блистающим струям воды, взлетающим высоко в небо и ниспадающим пенными каскадами, почувствовала смущение от того, что знаменитый царскосельский фонтан выглядел так скромно.

— У нас в Петергофском парке, — сказала она, чтобы скрыть замешательство, — есть фонтаны, называемые Данаиды. Это золотые девушки, бесконечно льющие воду из золотых сосудов.

Она невольно для себя подчеркнула слово «золотые», которое еще и повторила два раза, от чего смутилась еще больше.

— Данаиды — это дочери аргосского царя Даная, — продолжала Белка, которая знала все истории фонтанов Петергофского парка, ну, или, во всяком случае, старалась их узнать. — Они прогневали греческих богов, и те, в наказание, заставили их наливать воду в бездонную бочку. А ваша девушка тоже царевна, как Данаиды?

— Вовсе нет, — отвечала тетушка-белка, — наша девушка — простая молочница, и зовут ее Перетта. Хотя, вполне возможно, что и под обличием простой девушки может на самом деле скрываться царевна или даже царица.

«Ну, это было бы и вовсе невероятно», — подумала про себя Белка, но вслух, из уважения к тетушке, ничего не сказала, а только глубокомысленно кивнула.

— И что же, эта Перетта тоже прогневала богов?

— Скорее, она стала жертвой собственного легкомыслия и излишней мечтательности! — улыбнулась тетушка. — Отправилась на рынок продавать молоко, размечталась, сколько сможет выручить от продажи и как потом распорядится прибылью, споткнулась и разбила кувшин!

— Это прямо как герой мультфильма «Падал прошлогодний снег»! — заметила Белка. — Правда, там героем был дворник, а не царевна.

— Поэтому статую и называют «Молочница с разбитым кувшином», хотя точного названия эта статуя не имеет. А басня поэта Жана Лафонтена носит название «Молочница и кувшин с молоком».

— Прочтите, тетушка! — попросила Белка. Сама она очень любила декламировать стихи, но еще больше любила слушать, как читают другие — если они умели хорошо это делать. А тетушка Белки делала это с большим мастерством и изяществом.

Тетушка для приличия начала было отказываться, но поскольку ей самой очень хотелось прочесть стихи вслух и громко, быстро согласилась. И, взмахнув лапкой, начала читать:

Удобно и легко одета, Кувшин на голову поставив с молоком, В короткой юбке, чуть не босиком, Спешила в город на базар Перетта, Себя мечтой веселой окрыляя, Молочница решила молодая, Что будет поставщик на деньги тароват: «Куплю тогда яиц и выведу цыплят, У дома, во дворе, их выкормлю прекрасно, Лисица к ним залезть попробует напрасно; Я все обдумала хитро, умно и тонко; Продав цыплят, куплю, конечно, поросенка, Чтоб вырастить свинью, расходов будет грош, Ведь поросенок мой и крупен, и хорош, А денег за него я получу не мало. Хотела бы я знать, что мне бы помешало Не нагружать себе напрасно кошелька, А выбрать в городе корову и бычка, Мне будет за труды достойная награда Смотреть, как прыгают они средь стада». Тут прыгнула она сама так высоко, Что, уронив кувшин, разлила молоко. К нему прибавились и новые утраты: Погиб бычок, свинья, корова и цыплята. С отчаяньем, полна тоски, Она глядит на черепки, На молока погубленного лужу, Боясь предстать разгневанному мужу. Все это в басню вылилось потом. Под именем «Кувшина с молоком». Кто думал только о делах насущных, Не строя замков на земле воздушных? Мечтателей везде и всюду тьма, Одни по глупости, другие от ума. Все грезят наяву; мечтать отрадно нам: Нас сладостный обман возносит к небесам. Мечтаньям нашим нет предела и конца: Для нас все почести, все женские сердца! Я в одиночестве, как все, мечтаю, Храбрейшему я вызов посылаю, В мечтах я уж король, народами любимый, Все новые венцы беру, непобедимый, — Доколе жизнь безжалостной рукой Меня не пробудит, вернувши облик мой. (Перевод Б. В. Каховского)

— Теперь понятно, почему девушка так грустна — ведь она лишилась и цыплят, и свинки, и коровы с теленком! — глубокомысленно заключила Белка, когда, наконец, чтение басни завершилось. После размышлений о Бахчисарайском фонтане она была настроена на высокую печаль, поэтому корыстные страдания молочницы были ей хотя и весьма понятны, но не очень симпатичны. Тем более и басня совсем не имела привычной слуху формы, и если бы не артистическое мастерство тетушки, слушать ее было бы чистым мучением. — Да и сам Лафонтен своей басней прямо дает нам понять, что в мечтаниях толка нет. А ведь мечтать так приятно!

— Вижу, ты разочарована! — воскликнула тетушка. — Давай же я еще прочту тебе стихи, которые звучат более ободряюще. Написал их Михаил Данилович Деларю, современник Пушкина:

Что там вдали, сквозь кустов, над гранитным утесом мелькает, Там, где серебряный ключ с тихим журчаньем бежит?.. Ты ль предо мною, Перетта? — Тебе изменила надежда, И пред тобою лежит камнем пробитый сосуд. Но молоко, пролиясь, превратилось в журчащий источник: С ропотом льется за край, струйки в долину несет. Снова здесь вижу тебя, животворный мой Гений, надежда! Так из развалины благ бьет возрожденный твой ток!

— Про надежду, которую символизирует струя воды, мне нравится гораздо больше! — обрадовалась Белка. — Хотя одну разбитую надежду, породившую другие, вполне возможно, что тоже несбыточные надежды, вряд ли бы одобрил строгий господин Лафонтен. Да и для самой молочницы слабое утешение — воду ведь не обменяешь, как молоко, на три десятка яиц.

— Тогда слушай же, что написал о Царскосельской статуе Александр Сергеевич Пушкин! — торжественно провозгласила тетушка. Она вскинула вверх лапку и буквально вскричала:

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила, Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо: не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой, Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.

Вообще-то, по мнению Петергофской Белки, эти стихи Александра Сергеевича Пушкина надо было прочесть тихо и задушевно, особенно проникновенно сказав слово «чудо»! Но тетушка, видимо, полагала иначе. Возможно, как и многие, она считала, что чем громче что-то произносишь, тем убедительнее оно звучит. А тетушке непременно надо было убедить племянницу Белку, прибывшую погостить из самой столицы фонтанов, в уникальности единственного царскосельского фонтана.

— Благодаря стихам Пушкина печаль Перетты мне более понятна, — важно сказала Белка, — во всяком случае, вода вместо молока в них не радует молочницу, что гораздо более естественно. Правда, я не понимаю, почему кувшин в стихах превратился в урну. Разве молоко хранят в урнах? И почему простая Молочница одета в греческую тунику и сидит на камне, который так похож на знаменитый Гром-камень, служащий пьедесталом для Медного Всадника?

— Что касается туники, то это мода того времени, и даже супруга царя Александра I, при котором был возведен этот фонтан, Елизавета Алексеевна, любила наряды, подобные греческим, — пояснила тетушка, — а что касается камня…

— Позвольте вмешаться в ваш поэтический диспут! — раздался чей-то голос, и белки, задрав мордочки вверх, увидели, что по камню, на котором сидела бронзовая Молочница, прогуливается большой черный ворон. И поскольку обе белки дружно кивнули, продолжал: — Безусловно, для поэта в его лирических раздумьях существуют только высокие и вечные материи. Ему нет дела до разлитого молока, яиц и поросят! Не иссякающий источник — это символ бессмертного искусства…

— Понятно, почему Перетта так расстроена! — снова догадалась Петергофская Белка, и, несмотря на то что тетушка легонько ткнула ее в бок, продолжала: — Она ведь простая молочница, и ей нет никакого дела до бессмертного искусства! Она мечтала о яйцах и поросенке! А их здесь нет!

И Белка демонстративно повертела головой во все стороны, словно стремясь убедить присутствующих, что нигде поблизости нет ни кур, ни поросят, и развела лапками.

— Однако может статься, бронзовая девушка являет собой вовсе и не простую молочницу! — в сердцах сказала тетушка, но тут же прикусила язычок и прикрыла рот лапкой.

Ворон же даже вздрогнул от этих слов и тут же воскликнул:

— Позвольте, но это же тайна!

Тетушка-белка еще больше смутилась и, чтобы скрыть замешательство, предложила продекламировать стихи Анны Ахматовой, тоже посвященные бронзовой девушке с кувшином из Екатерининского парка, и снова патетически вскинула лапку вверх:

Уже кленовые листы На пруд слетают лебединый, И окровавлены кусты Неспешно зреющей рябины, И ослепительно стройна, Поджав незябнущие ноги, На камне северном она Сидит и смотрит на дороги. Я чувствовала смутный страх Пред этой девушкой воспетой…

Петергофская Белка при этих словах невольно поежилась, хотя на ней, как и на всякой белке, была теплая пушистая шубка.

— А почему поэтесса чувствовала страх при виде бронзовой Перетты? — спросила она осторожно. В своем любимом петергофском парке она не чувствовала страха ни перед одной статуей — даже перед драконами на Шахматном каскаде. Пожалуй, один только громадный Самсон внушал ей трепет, но это чувство было сопряжено, скорее, с уважением и восхищением отвагой и мощью легендарного героя.

— Я рассуждаю так, — пояснила тетушка. — Бронзовая дева создана по модели скульптора Павла Петровича Соколова, выпускника Академии художеств. А ведь этот мастер украсил Петербург и другими, не менее знаменитыми скульптурами. Это и грифоны на Банковском мостике, и львы на Львином мостике, на канале Грибоедова, и сфинксы на Египетском мосту на Фонтанке, и те сфинксы, которые сейчас украшают набережную Малой Невки. Все они отлиты из чугуна в 1825–1829 годах. Всё это сказочные, мифологические существа, таинственные, могущественные, и даже грозные. И будучи созданными одним мастером, они словно бы являются друг другу родственниками. А при таком родстве, как львы, сфинксы и грифоны, любая, самая скромная девушка будет внушать страх!

— Но уважаемая Белка, позвольте снова заметить, что поэты мыслят высокими категориями и страх перед бронзовой девой вовсе не связан с ее всесильной родней! — учтиво заметил ворон. — Скорее можно сказать, что душевный трепет вызывает то, что это творение видел сам Пушкин, когда гулял по Царскосельским паркам.

— Тогда это радостное чувство! Узрев статую, которую видел Пушкин, мы сами как будто бы становимся ближе к великому поэту! — обрадовано подхватила Петергофская Белка, которая любила поэзию, а Пушкина из поэтов почитала прежде всех, в особенности за строчки о чудесной белке в «Сказке о царе Салтане». — А теперь к этому чувству примешивается еще и то, что прекрасную бронзовую деву видела Анна Ахматова и другие замечательные люди… Может быть, сама статуя захочет рассказать об этом? — добавила Петергофская Белка, которая уже по опыту знала, что не только статуи, но и даже каменные изваяния могут рассказать о себе много интересного, если только прислушаться к ним.

— Только боюсь, что эта статуя вряд ли сможет что-то рассказать, — развел крыльями ворон, — ведь это же копия скульптуры, которая была установлена на этом месте в 1816 году. Она слишком молода, чтобы знать всю историю царскосельской бронзовой девы, ведь ее установили в 1990 году, а настоящую бронзовую деву перенесли в фонды музея-заповедника «Царское Село».

— Значит, это младшая сестра царскосельской девы! — воскликнула Петергофская Белка.

— И при том не единственная! — сказал ворон. — Одна из копий бронзовой девы украшает собой парк замка Глинике, который расположен в юго-западной части Берлина, на границе с Потсдамом. Этот замок был летней резиденцией принца Фридриха Карла Прусского, а бронзовую деву подарила Карлу его старшая сестра, принцесса Шарлотта, ставшая императрицей Александрой Федоровной, супруга Николая I.

— В честь императрицы Александры Федоровны названо прекраснейшее место нашего Петергофа, — обрадовалась Белка, — оно так и называется — Александрия! А еще оно названо в честь императора Александра I, подарившего брату этот участок земли, и сподвижника Петра I Александра Меншикова, которому эти земли принадлежали. Понятно, что только царственные особы могли делать своим близким такие роскошные подарки!

— Положим, и не только царственные особы! — авторитетно заявил ворон. — Еще одна копия бронзовой девы была подарена Государственным музеем-заповедником «Царское Село» Берлину в 1989 году. Усадьба Бриц, где ныне проживает сестра-близнец нашей Перетты, и район Нойкёльн, в котором расположена усадьба, являются партнерами города Пушкин.

— Значит, у нашей Перетты целых три сестры-близнеца! — умилилась Белка, потому что все белки чрезвычайно семейственны. — Одна заменяет ее в Царскосельском парке, а две другие поселились в парках Германии. И это еще не считая львов и грифонов!

— И сфинксов! — подсказала тетушка. — Хотя это и мифические существа, однако, не в укор львам и грифонам будет сказано, лицом все шесть сфинксов схожи с нашей красавицей, потому что…

Тут ворон громко каркнул и так выразительно посмотрел на тетушку, что та снова закрыла лапкой рот.

— На самом деле, сестер у Перетты еще больше! — важно заметил ворон. — Во-первых, нельзя забывать, что перед тем как статуя была отлита из бронзы в литейной мастерской императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге, скульптором была сделана гипсовая модель, которая и поныне хранится в коллекции Государственного Русского музея. Во-вторых, статуя, подаренная императрицей Александрой Федоровной своему брату, во время войны была утрачена, и теперь ее тоже заменяет копия, изготовленная специалистами завода «Монументскульптура». Но есть и еще одна, самая старшая из сохранившихся копий, авторская копия бронзовой девушки с кувшином — находится она в усадьбе Суханово, в Подмосковье, в бывшем имении Волконских. Увы, судьба этой статуи сложилась печально, сейчас она сильно повреждена вандалами…

Белка, которая с большим вниманием слушала рассказ ворона, при этих словах горестно и удивленно всплеснула лапками и прижала их к груди. Ей не сразу поверилось, что кто-то мог поднять руку на прекрасное произведение искусства, о котором слагали стихи великие поэты.

— Да, да, — живо подтвердила синичка, все это время качавшаяся на веточке в листве дерева и слушавшая рассказы о статуе, — такая же печальная судьба постигла и сфинксов, сделанных по моделям Павла Петровича Соколова, долгое время стоявших на Малой Невке. Ученые считают их пробными отливками статуй для Египетского моста, а созданы они около 1826 года в Петербурге на заводе Чарльза Берда. Этой паре сфинксов пришлось много скитаться по городу, прежде чем в шестидесятые годы двадцатого века они нашли свое пристанище на набережной Малой Невки! Они стояли у дома купца Галактионова на Верейской, а затем на Можайской улице, в сквере во дворе дома 3/5. Увы, установленные у воды на слишком низкие пьедесталы, сфинксы стали доступны для хулиганов, которые испещрили их надписями, а у одного сфинкса даже оторвали диадему…

Белка от этих слов так и застыла с прижатыми к груди лапками.

— Теперь я понимаю, почему так грустна бронзовая дева Перетта! — воскликнула она. — А я-то думала, что ее расстроила неудача на рынке! А она, оказывается, переживает за своих родных! А еще я думала, что это людей надо защищать от сфинксов, а, оказывается, это сфинксов надо спасать от невежественных людей!

— И не только сфинксов, но и грифонов, и львов! Все эти чудные творения скульптора Соколова не раз подвергались нападениям хулиганов. А ведь они, как и бронзовая девушка с кувшином, давно стали символами красивейшего города на земле — Санкт-Петербурга! — горестно подтвердила синичка.

— Надеюсь, люди, неравнодушные к красоте, спасли сфинксов?! — спросила Белка, которая искренне верила в торжество добра и справедливости.

— Это так! — согласилась синичка. — Чугунные львы на Львином мостике были заново выкрашены, грифонам вернули позолоту на крылья. Сфинксы с Малой Невки тоже были спасены специалистами предприятия «Мостотрест» и в благодарность за это несколько лет охраняли здание этого предприятия на Индустриальном проспекте, а затем, в апреле 2010 года, вернулись на набережную Малой Невки. Остается только надеяться, что судьба будет к ним более благосклонна, а люди будут относиться бережно.

— Как это верно сказано! — вздохнула тетушка-белка. — Ведь в былое время, когда солдаты уходили на фронт, прощаясь, они благоговейно касались камня, на котором сидела бронзовая дева, воспетая Пушкиным. Словно таким образом присягая на верность Отечеству и давая обет сберечь красоту родных мест, сохранить их историю.

— Конечно, этот фонтан — часть истории! — пискнула синичка. — Он напоминает и о юном Пушкине, гулявшем по садам Лицея, и о зрелом поэте, вернувшемся в воспоминаниях в родное Царское Село к бронзовой музе. И об Анне Ахматовой, которая говорила, что здесь лиры висят на каждой ветви… И о времени Александра I и его супруги Елизаветы Алексеевны, прекрасные черты которой…

— Постойте, постойте, — заторопилась тетушка-белка. — Ведь это же тайна!

— Разве тайна? — удивилась синичка. — Может быть, легенда, ведь точно-то неизвестно?

Ворон досадливо каркнул.

Но тут сразу три сороки, сидевшие на ветках соседнего дерева, протрещали:

— Никакая не тайна! Об этом написаны статьи! Об этом известно на весь Интернет!

Тетушка, которая была мало знакома с новинками техники, никак не могла поверить, что важная тайна, десятилетиями в Царском Селе передававшаяся от белки к белке, не только известна, но и стала достоянием какого-то Интернета. Тетушка выразительно посмотрела на ворона. Ворон тоже был поражен.

— А ведь всего каких-то двести лет назад это было тайной! — наконец вымолвил ворон.

— Но ведь и сейчас ничего доподлинно неизвестно! — примирительно сказала синичка. — Так что все это все равно остается тайной. Только не от нас, а для нас.

— Доподлинно неизвестно! Но зато то, что известно, то известно! — заверещали сороки.

— Пусть уже синичка расскажет! А то я совсем запуталась! И сфинксы, и грифоны, и львы, и девы, а теперь и императрица Елизавета Алексеевна! А тут еще и сороки! — взмолилась Белка.

— Расскажите уже! — вынужден был согласиться с ней ворон. Тетушка-белка только развела лапками и тоже приготовилась слушать.

— Но дело-то все в том, — сказала синичка, — что есть предположение, что скульптор изобразил вовсе не молочницу Перетту из модных в то время басен господина Жана Лафонтена, а саму царицу, хозяйку Царскосельских парков, Елизавету Алексеевну. А грустит она о безвременно ушедших дочерях. Так что разбитая урна здесь служит символом скорби.

— Я так и говорила с самого начала, что это очень грустный фонтан, — пробормотала тетушка.

— Косвенным подтверждением этой версии служит памятник фавориту императрицы, молодому кавалергарду Алексею Охотникову в Александро-Невской Лавре, который был заказан ею другому скульптору — Францу Тибо. Памятник также представляет собой молодую женщину с сосудом, сидящую на скале под сломанным деревом. В нем видны мотивы скульптуры из Екатерининского парка.

— И у сфинксов тоже черты императрицы Елизаветы Алексеевны?! — поразилась Белка.

— Видимо, это означает, что эта печальная красавица — самая настоящая загадка, — вздохнул ворон.

Белка молчала, размышляя о том, как много можно рассказать о бронзовой статуе, сидящей на камне. Тысячи вопросов о вечном, о главном, теснились в ее головке, на которой торчали рыжие ушки с кисточками. Она даже и не знала, с чего начать, и неожиданно для себя задала самый что ни на есть прозаический вопрос:

— А как же из кувшина течет вода, если в Екатерининском парке нет такого перепада высоты, как у нас в Петергофе?

— Дело обстоит очень просто, как все гениальное! — авторитетно отвечала тетушка, снова почувствовав себя в своей тарелке, когда речь не шла об августейших тайнах. — По проекту известного строителя и ученого Августина де Бетанкура в фонтан был преобразован настоящий родник, который бьет в парке. Нет, конечно, ясной и простой была только сама идея поставить фонтан на роднике, а осуществление этой идеи потребовало немало труда и больших усилий инженерной мысли. И по этому поводу есть тоже стихи. Только шуточные — написал их Алексей Константинович Толстой. Он словно бы ответил ими на возвышенные строки Пушкина.

Чуда не вижу я тут. Генерал-лейтенант Захаржевский, В урне той дно просверлив, Воду провел чрез нее.

— Яков Васильевич Захаржевский — прекраснейший был человек, как сейчас помню, — вздохнул ворон. — В наполеоновских войнах участвовал. А после полвека прослужил управляющим Царского Села. Исключительной честности был человек. А парк содержал в беспримерном порядке.

Белка же была вынуждена признать:

— Ни об одном из петергофских фонтанов не сложено столько стихов! Да, наверное, ни об одном фонтане мира не слагали стихи такие знаменитые поэты!

Она слегка нахмурилась и все же добавила:

— Конечно, о фонтанах Петергофа тоже немало написано стихотворных строк и Лермонтовым, и Жуковским, и Тютчевым…

* СОКОЛОВ Павел Петрович (1764–1835) — русский скульптор-классицист, выпускник Императорской Академии Художеств. В 1810 году создал одно из наиболее знаменитых своих творений — бронзовую скульптуру «Девушка с разбитым кувшином», или «Молочница», для Екатерининского парка Царского Села, воспетую А. С. Пушкиным в стихотворении «Царскосельская статуя» (1830 г.). Мастер украсил Петербург и другими замечательными скульптурами. Это статуи златокрылых грифонов на Банковском мостике и львы на Львином мостике на канале Грибоедова, сфинксы на Египетском мосту на Фонтанке и сфинксы, которые в настоящее время украшают набережную Малой Невки. Все они отлиты из чугуна в 1825–1829 годах.

Нонна Ермилова		Художник Ольга Граблевская
Страничка автора		Страничка художника