Июль 2024 года

Елена АЛБУЛ

Поездка на авиашоу

Когда к нам приезжает бабушка, папа утром радио не включает — бабушка новости к завтраку не любит. Но в этот раз забыл, машинально повернул ручку и пока испуганно крутил её обратно, мы успели услышать, что завтра на подмосковном аэродроме состоится авиашоу. Грандиозное, к юбилею знаменитых пилотажных групп.

— Вот здорово! — воскликнул папа. — Как это я включил удачно… то есть удачно, что прямо к вашему приезду, Маргарита Семёновна, такое великолепное зрелище! — поправился он. — Завтра с утра и поедем. Отличная идея для воскресенья.

— А мне казалось, завтра с утра мы собирались на дачу, — сказала бабушка.

Бабушке не нравятся папины идеи, потому что она мамина мама. Когда она приезжает в Москву из своей Пензы, папе приходится быть дипломатом и никаких своих идей не высказывать, а поддерживать бабушкины. Впрочем, когда из Пскова приезжает другая бабушка, дипломатом становится мама.

Я должен быть дипломатом в обоих случаях.

— А на даче клубника, и у неё усы, — продолжала бабушка.

Я подумал, насколько интереснее смотреть авиашоу, чем обрезать клубничные усы. Конечно, я помогаю родителям с огородными работами, но каждый раз после них думаю, что не так уж люблю все эти овощи-фрукты. Люди, которые продают на рынке клубничные горы, наверняка любят клубнику больше.

Папа в это время искал в интернете подробности. Папа обожает самолёты. В своё время его не взяли по зрению в лётное училище, пришлось стать просто инженером, но из авиации он не ушёл — наша квартира заполнена моделями самолётов. Пыль с них регулярно вытирает мама.

— Вот, нашёл! Лучшие лётчики страны! «Русские витязи»! «Стрижи»! Уникальные фигуры высшего пилотажа!

— Да-да, — покивала бабушка, — и ещё полив.

— Ого, с участием непобедимой Светланы Маканиной! Это, знаете, кто?

Папа уткнулся носом в телефон, зачастил:

— Многократная чемпионка мира, самый титулованный пилот мировой спортивной авиации, занесена в Книгу рекордов Гиннесса. Признана лучшим пилотом столетия — представляете, Маргарита Семёновна?

— Разумеется. Не говоря уже о том, что я приехала всего на несколько дней. Так хотелось подышать воздухом на даче, а не смотреть на какие-то самолёты… — выложила бабушка не совсем честный козырь, но тут раздался требовательный крик:

— Самаёты! Я хочу самаёты!

Это пришлёпала на кухню сонная Ирка. Погасив во взгляде торжество, папа развёл руками и демонстративно склонился перед обстоятельствами непреодолимой силы.

Тема клубничных усов была закрыта. Дача дачей, но Ирка у бабушки любимая внучка.

— А подышать и на лётном поле получится, — миролюбиво закончил папа. — Там вокруг лес, воздух, птички.

Собирались обстоятельно.

— …и обязательно крем от загара!.. Воды, воды возьми побольше!.. А от комаров что-нибудь положила? — слышался периодически голос бабушки. Она руководила сборами откуда-то из ванной. — И таблетки от головы ещё. Я представляю, что это такое — два часа трястись в тесной машине…

У входной двери росла гора сумок и пакетов. Папа сидел рядом на банкетке. Губы его были плотно сжаты. Я подошёл, прислонился к косяку.

— Самое интересное — это, конечно, выступление чемпионки, — сказал папа, чтобы отвлечься от желания рявкнуть что-нибудь вроде «Хватит копаться, поехали!». — Но и единственная в мире группа тяжёлых вертолётов тоже…

Он вздохнул и посмотрел на часы. Я дипломатично этого не заметил.

В машине бабушку усадили на переднее сиденье. «На почётное место», — сказал папа. Сзади она всё равно не уместилась бы, несмотря на любовь к внучке. Ирка оказалась у неё за спиной. Ирка не любит ремни детского кресла, но ей объяснили, что она теперь второй пилот, а в самолёте без ремней никак. Мама села в стратегически важной точке — посередине заднего сиденья. Неудобно, зато и разговор поддержать можно, и Ирку успокоить — вдруг раскапризничается, — и сумки под ногами, если что. Я примостился у левого окна.

— Включаю форсаж! — воскликнул повеселевший папа, и через десять минут мы вылетели на кольцевую.

Ветерок из открытого люка приятно ворошил волосы. Ирка сразу заснула. Она всегда в машине спит. Мама в дороге любит слушать всякие семинары о том, чем увлекается (сейчас, например, она учится рисовать, всё время блокнот с собой носит), но сегодня было не до семинаров, и она даже не вынула телефон. Маме было трудно. Ей хотелось одновременно и ехать с папой на авиашоу, и обрезать с бабушкой усы. Поэтому она молчала. В дипломатии молчание всегда золото.

Над дорогой летел вертолёт. Я подумал о лётчике, который в нём сидит. Наверняка ведь знает про авиашоу, завидует тем, кто туда едет — они-то будут высшим пилотажем любоваться, а ему машины считать, передавать данные о пробках. Скучища. Пробок, правда, никаких не было.

— Жарко, — сказала бабушка вертолёту. — Пересохнет земля по такой погоде-то.

Я увидел, как вянущие клубничные усы вползают в машину через вентиляционные отверстия, тянутся к бутылке с водой у маминых ног, обматываются вокруг крышки… Увидел, понятное дело, мысленно. Папа закрыл люк и включил кондиционер. Мама протянула бабушке бутылку с водой.

Мы свернули на пригородное шоссе. Папа скосил глаза на часы, но вместо того, чтобы прибавить газу, притормозил. Шоссе было узким, а машин неожиданно много. Мы встроились в плотную колонну и поползли разноцветной змеёй через лес.

— Что-то у меня нет уверенности, что мы успеем к началу, — сказала бабушка через некоторое время.

Я подумал, что ни у кого в машине нет сейчас такой уверенности. Кроме Ирки, конечно. Но в начале там должна быть официальная часть, выступления всяких почётных гостей, а это можно и пропустить.

Мы проползли мимо придорожного кафе с огромным надувным чебуреком над входом.

— По-моему, скоро захочется есть, — сказала бабушка в сторону чебурека. — Взрослым-то что, но вот Ирочка…

— Она спит, — сказала мама и немедленно протянула бабушке дежурный бутерброд.

В машине запахло колбасой.

Скорость между тем совсем упала. Даже пешком можно быстрее идти.

— Не знаю, стоит ли ехать дальше, — сказала бабушка, обращаясь к остаткам бутерброда. — Конечно, если бы перед выездом кто-то посмотрел пробки…

— Я смотрел, — сказал папа.

Я снова подумал о вертолёте, который нам встретился над дорогой. Может, его пилот тоже мечтал участвовать в соревнованиях. Может, представлял, как он сам выступает на таком шоу, как публика ахает от восторга и машет ему флажками и у него вырастают крылья… Ну, крылья — это иносказательно. Короче, размечтался и забыл передать данные о пробке. Понятно, почему он не участник шоу — куда такому растяпе в пилотажную группу.

Правым боком я чувствовал градус маминого напряжения. Градус был высокий. Я максимально отодвинулся и прилип к окну. За окном пустовала встречная полоса. Папин профиль смотрел на неё с тоской.

— Слышь, братан! — раздалось откуда-то справа сквозь гул кондиционера.

Справа уже довольно давно ехал по обочине потрёпанный чёрный джип с тонированными стёклами. Водительское окно было открыто, и оттуда махал рукой здоровенный дядька в тельняшке без рукавов. Судя по его потному лицу, кондиционер у него был слабее нашего.

Папа опустил стекло с бабушкиной стороны.

— Братан, не в курсе, можно тут через лес срезать? Навигатор вроде показывает грунтовку какую-то, — спросил дядька, игнорируя бабушку.

— Здесь двойная сплошная, — ответил папа дисциплинированным голосом, и я понял: не было бы в машине нас с Иркой и мамы с бабушкой, он бы на эту двойную сплошную и не посмотрел, так через лес и рванул бы.

— Да нет, я не в смысле нарушения, — пошёл на попятный тельняшечный. Слова его снова перелетели к папе над монументальной бабушкиной грудью, как теннисный мячик над сеткой. — Я в смысле — вдруг дальше разрыв будет. А через лес можно успеть…

— Тоже на аэродром едете? — отбил папа, и мячик перелетел обратно.

— Да все тут на аэродром, чтоб их…

Но уточнить своё пожелание он не успел. Откуда-то издалека раздался утробный рёв. Через мгновение он накрыл шоссе. Над лесом красивым треугольником мелькнули несколько самолётов.

— Начали! Эх, не успели мы, чтоб их!.. — закричал сосед по пробке и шваркнул кулаком по клаксону.

Машины в пробке откликнулись дружным гудением. Получилось даже громче, чем у пилотажной группы.

Папа тоже занёс было руку над клаксоном, но оглянулся на нас. Ирка спала как ни в чём не бывало. Ей никогда шум не мешает. Мама смотрела на папу понимающим взглядом. Папа всё-таки убрал руку.

— Ничего, там программа длинная, — сказал он, чтобы подбодрить себя и тельняшечного соседа.

Бабушка не привыкла, чтобы её не замечали. К тому же ей не нравилась роль теннисной сетки. Она выпрямилась, но тут нас снова накрыл рёв двигателей, и её прижало к спинке кресла. Машины тоже как будто придавило к асфальту. Движение совсем остановилось.

— Это вертолётная группа была, видал? — заорал сосед, когда в небе отгрохотало. — Эх, и не выйти, не посмотреть, чтоб их!..

Я заметил, как бабушкины брови сурово сдвинулись. Она повернулась к папе, чтобы перехватить мяч, но с заднего сиденья донеслось:

— Я хочу писать!

Это проснулась Ирка.

— Вот! Доразговаривались! — торжествующе воскликнула бабушка, вколачивая мяч сразу в обе стороны. — Разбудили всё-таки ребёнка!

Папа и тельняшечный пристыженно схватились каждый за свой руль и сразу стали похожи на дошкольников с детской площадки. У нас во дворе такая, с фанерными машинками. Малыши в кабине сидят, за руль держатся, серьёзные, будто и правда едут.

— Включи аварийку, — сказала мама, и стало ясно, кто в этой партии главный. Она отстегнула второго пилота и вылезла из машины.

— Мы в лес.

Бабушка тоже отстегнулась, и со словами: «Надо помочь, а то вдруг комары», стала протискиваться следом. Тельняшечный с уважением посмотрел на её габариты и из солидарности тоже включил аварийку.

— У вас, кажется, навигатор? Посмотрите, какие там перспективы, — торопливо заговорил папа.

— Паршивые перспективы. Всё стоит. Пилотажные группы — это ладно, это и на параде посмотреть можно, а вот Маканину пропустить…

Он снова ударил кулаком по клаксону. Клаксон обиженно тявкнул.

Небо в очередной раз загудело, но звук к нам не приближался. Он оставался за лесом и то затихал, то становился громче. Я присмотрелся — вдали над ёлками мелькал небольшой спортивный самолётик.

— Это она! Чемпионка! — застонал папа.

Сосед как мог высунулся из окна и задрал голову. Без толку. «Лучше уж потом в интернете посмотреть», — подумал я.

Чемпионка взлетала над лесом, крутила хвостом, тут же камнем падала в ёлки и пропадала. Снова взмывала и снова исчезала. Никакие фигуры высшего пилотажа, которые я вчера изучал весь вечер, разглядеть было нельзя.

— Эх, а я так хотел посмотреть, как она «абракадабру» делает! — безнадёжно махнул рукой сосед.

Про «абракадабру» я не читал. Судя по названию, что-то особо замысловатое.

— Вы, очевидно, лётчик? — уважительно спросил папа.

«Вряд ли», — подумал я. Под тельняшкой соседа бугрились грудные мышцы, снизу их подпирал мощный живот. С такой комплекцией ни в один самолёт не влезешь, только если пассажиром.

— Хотя нет, наверное, вы десантник, — поправился папа, прищурившись на тельняшку.

— Не, — отмахнулся от лётчиков и десантников тельняшечный, — я — ВМФ. Ну то есть не лично я, а мы. В смысле у меня брат моряк. Двоюродный. Но мы с ним не разлей вода. В Североморске он, на авианосце.

Я задумался, как можно быть не разлей вода с тем, кто в Североморске. Причём на авианосце. Мой двоюродный брат во Пскове. Когда приезжает с родителями в Москву, мы, конечно, дружим, но временно. До отъезда. Правда, у некоторых получается дружить с помощью телефона. Я попытался представить двоюродного брата тельняшечного соседа на палубе авианосца в холодном сером море. С телефоном в руке. Корабль зарывается в волны, солёные брызги летят в лицо… Что-то было лишним — то ли телефон, то ли палуба. Хотя, может, этот брат — капитан и разговаривает из капитанской рубки.

Тут сзади требовательно загудели — оказывается, пробка перед нами начала рассасываться. Папа нервно покрутил головой, высматривая маму, но двоюродный брат возможного капитана оглянулся на гудящих и сурово сказал:

— Ничего, подождут, пока твои вернутся. Погудят, потерпят.

К счастью, бабушка уже протискивалась перед недовольными машинами. За ней шла мама с Иркой на руках.

Мы рванули с места, как спринтер с низкого старта. Пробка действительно почти рассосалась. Рёв очередной пилотажной группы снова накрыл шоссе, но папа уже ни на что не обращал внимания — аэродром был недалеко, осталось обогнуть лесок.

Бабушка сидела молча, чувствовала, что сейчас не время вспоминать про клубнику. Ирка съела банан и снова заснула. Мама смотрела то на папин профиль, то в окно, где бок о бок с нами мчался чёрный джип двоюродного брата моряка. В небе громыхало и рокотало.

За лесом был посёлок — мы проскочили его за несколько минут. Перемахнули через неширокую речку и вылетели на открытое пространство. Вон он, аэродром!

— А вместо сердца пламенный мотор! — запел папа, и я подумал, что у всех в этот момент сердце забилось быстрее, даже у бабушки. Кроме спящей Ирки, конечно. Тельняшечный от воодушевления махал нам из окна.

Парковки были переполнены, машины уже ставили где попало. Мы выгрузились. Бабушка огляделась и подняла брови.

— Так это что, ещё идти надо?

— Ну не могу же я выехать прямо на лётное поле! — ответил папа, забыв про дипломатию.

На спине у него был рюкзак, на руках — бодрая Ирка. Она умеет и засыпать быстро, и просыпаться. Я иногда ей утром завидую.

— Здесь недалеко, — поспешно сказала мама.

Двоюродный брат моряка открыл заднюю дверь, и из джипа вылезла пожилая дама потоньше нашей бабушки, а за ней мальчик постарше нашей Ирки. Надо же! За тёмными стёклами я и не заметил, что там кто-то есть.

Знакомиться было некогда. Брат моряка посадил мальчика на шею и порысил вперёд, дама заторопилась следом. Похоже, она тоже была бабушкой. Папа посмотрел на тельняшечную спину брата и тоже пересадил Ирку наверх — не стал дожидаться, пока она этого потребует. Я сам иногда её так ношу, она лёгкая.

Идти оказалось не так уж недалеко, это мама для бабушкиного спокойствия преуменьшила.

И народу вокруг много, и бежать нельзя, потому что обе бабушки были не приспособлены для бега. Папа с братом моряка всё время на них оглядывались и замедляли ход. Мы с мамой шли последними, не давали бабушкам отставать.

Сверху всё громыхало, но смотреть было некогда. Хотелось скорее добраться до трибун. Двоюродный брат моряка первым заметил удобное место у самой загородки лётного поля.

— Давай сюда, братан!

Вообще-то, никакого места там не было, но, когда он стал раздвигать полосатыми плечами толпу, оно как-то, само образовалось. Мы приткнулись рядом, подняли глаза в грохочущее небо и обомлели. Небо было затянуто низкими тучами. Начиналась гроза.

— Наверное, больше не полетят, — послышался чей-то озабоченный голос.

— Да, по такой погоде опасно, — откликнулись рядом.

— Самаёты! Где самаёты? — закричала с папиной шеи Ирка. Мальчик с соседней шеи посмотрел на неё с интересом.

— Вот! Я так и думала! Притащили ребёнка в несусветную даль, а никаких самолётов нет! — сказала бабушка, обращаясь вроде бы к другой бабушке, но на самом деле не к ней. Другая бабушка сочувственно кивала. Сверху уже летели крупные дождевые капли. Мама достала зонт — и тут ливануло!

Через мгновение толпа ощетинилась зонтами. Укрытыми оказались даже те, кто пришёл без зонта. Я глядел на свои кеды. На лётное поле смотреть было бессмысленно — дождь мутной стеной полностью закрывал обзор. Под ногами росла лужа. Кеды пока над ней возвышались — они у меня модные, на толстой подошве. Я задумался, сколько минут нужно дождю такой интенсивности, чтобы они исчезли под водой целиком? Рядом стояли бабушкины ноги в шлёпанцах. Немодных. Лучше всего, конечно, было Ирке и мальчику там, на втором этаже.

Не знаю, сколько мы так простояли. Не засекал. Сквозь дождь и гром мне казалось, что на дальнем краю аэродрома садятся самолёты. Наверное, они и садились — что теперь-то в небе болтаться?

Когда дождь ослаб, люди стали расходиться. Вода в нашей луже поднялась до верхнего края прорезиненной части кед. Интенсивности дождя хватило только на бабушкины шлёпки.

— Ну и что теперь делать? — спросила бабушка, демонстративно потопав ногами.

Мы перешли на место посуше. Половина неба ещё оставалась чёрной, но из-за туч на вторую половину выкатывалось солнце такой ослепительности, что все сразу сощурились. Мама протянула бабушке тёмные очки и убрала зонт.

— Да уж, — сказал двоюродный брат моряка и посмотрел на стремительно голубеющее небо, — съездили, чтоб их… Что тут делать — домой ехать только.

— Не хочу домой, хочу самаёты! — заверещала Ирка. Ирка, когда ей надо, может быть очень настойчивой. Папа уже снял её с шеи, и она с удовольствием топнула ногой по луже. Лужа здесь была так себе, но Ирке хватило, чтобы обрызгать всех. Я в общем разделял её чувства, но мне всё-таки не два года. И топать по лужам недипломатично. Тут хором заговорили все, кроме меня и мальчика. Но мальчик послушал-послушал и заревел, потому что заревела Ирка, когда её вытаскивали из лужи. Вдвоём они ревели не хуже пилотажной группы.

Взрослые засуетились, стали их успокаивать, предлагать бутерброды, выяснять, есть ли рядом какое-нибудь кафе. Короче, гвалт был ужасный.

Вокруг между тем никого не осталось. Последние зрители подтягивались к выходу.

— А ну-ка тихо! — рявкнул вдруг папа. Дети немедленно замолчали. Даже брат моряка от неожиданности съёжился внутри тельняшки, и она слегка обвисла у него на груди.

— Значит, хотите самолёты?

— Да! Хочу самаёты! — уверенно сказала Ирка, будто ни секунды и не плакала.

Мальчик молчал, но не сводил с неё глаз.

— Будут вам самолёты. Сейчас.

Папа обернулся — мама уже протягивала ему листок из своего блокнота для зарисовок.

За несколько секунд папа сложил длиннокрылый самолёт и пустил его в сторону лётного поля. Самолёт летел долго и плавно, постепенно снижаясь на вираже. Я перехватил взгляд брата моряка — восхищённый, но с капелькой зависти.

— Самаёт! — победно закричала Ирка и побежала его поднимать. Молчаливый мальчик зашмыгал носом, и папа мигом сложил второй. Мальчик запустил его сам, каким-то кривым движением, но самолёт выровнялся и всё-таки улетел далеко. Мальчик засмеялся, но ни слова так и не произнёс.

— Ах, какой ты молодец! — сказала ему наша бабушка. — Как тебя зовут?

Мальчик застенчиво отвернулся и пошёл за улетевшим самолётом.

— Его зовут Миша. Он у нас неразговорчивый, — ответила за мальчика его бабушка. — Не любит разговаривать… То есть не научился ещё. Даже «мама-папа» не говорит. — Она шумно вздохнула. — Что мы только не делали, к кому только не обращались! Знаете, у Мишеньки ведь и мама врач, прекрасный специалист, дочка моя… Она на дежурстве сегодня, вот зять и потащил нас в такую даль — в лесу, говорит, погуляете… Погуляли, называется.

Она бросила красноречивый взгляд в сторону двоюродного брата моряка. Наша бабушка понимающе покивала.

Ирка запустила свой самолёт, и он спланировал на дорожку вокруг лётного поля — прямо к ногам проходящего там человека в лётной форме. Форма произвела на Ирку сильное впечатление. Она разинула рот и смотрела на человека не отрываясь.

— Вот это да! Никогда не видел, чтобы бумажный самолётик так здорово летал! — сказал лётчик. — Кто ж его сделал?

— Папа! — показала Ирка на папу.

— Поздравляю! — сказал лётчик. — Твой папа настоящий авиаконструктор!

Он отдал Ирке самолёт и пошёл дальше.

— Авиакасутой, папа — авиакасутой! — завопила счастливая Ирка.

Двоюродный брат моряка умоляюще посмотрел на маму. Мама немедленно вырвала из блокнота очередной листок.

— Такому шикарному самолёту авианосец нужен, — сказал брат моряка извиняющимся тоном. Пальцы его торопливо складывали кораблик. Мы вернулись к прежней луже, чтобы авианосцу было где разгуляться, и я заметил, что тельняшка на брате снова натянулась как надо.

Внезапно небо опять наполнилось гулом. Откуда-то вынырнул маленький спортивный самолётик с оранжевыми крыльями и начал носиться над аэродромом, выделывая сумасшедшие кренделя. Я замер, и все остальные тоже. Это была чемпионка — кто ж ещё? Наверное, не налеталась из-за грозы.

Какое там видео в интернете! На это нужно было смотреть только собственными глазами. Я знал, что каждый самолётный кувырок как-то называется — вот и тельняшечный брат моряка говорил про «абракадабру», — но сейчас это было неважно. Казалось, самолётик пишет что-то на голубом фоне, как нас в первом классе учили писать по прописям. У меня до сих пор почерк не очень, но чемпионка со своим самолётом выводила буквы просто каллиграфически. Нам на литературе показывали подпись Пушкина со всякими завитушками и росчерками — так вот она вырисовывала в небе что-то в этом роде.

На прощание самолётик покачал крыльями — неужели видел нас на поле? Мы замахали ему в ответ, а Ирка кричала: «Самаёт! Самаёт!», пока звук мотора не затих окончательно.

— Амаёт, — осторожно сказал мальчик Миша.

— Боже мой! Серёжа, ты слышал? — воскликнула не наша бабушка дрожащим голосом.

— Заговорил, сынок! Заговорил! — двоюродный брат моряка схватил мальчишку на руки и закружился с ним по лужам, топая не хуже нашей Ирки. Ирка, конечно, сразу присоединилась.

— Лётчиком будет, — уверенно сказал папа.

— Ага, — кивнул счастливый отец, опуская будущего лётчика на землю, — с авианосца будет взлетать.

— Мишенька! Ну скажи ещё! Скажи «мама»! «Ма-ма»!

— Мамаёт, — сказал Миша.

— Мамаёт! Папаёт! — веселилась Ирка.

— Боже мой! А я ещё ехать не хотела! Мишенька! Ну — «ма-ма»! «Па-па»!

Наша бабушка незаметно подобрала бумажный самолётик, стёрла с крыла грязь и посмотрела на папу с некоторым одобрением.

— Ну что — по машинам, что ли? — спросил папа. И мы пошли.

Интенсивности дождя на мои кеды всё-таки хватило. Я это понял уже через десять шагов. Бабушке тоже мешали мокрые шлёпки. Она еле плелась. Я видел, что промокли все, просто не все это замечают. Не наша бабушка не обращала внимания не только на свои ноги, но и на Мишины — она держала его за руку и шла в каком-то балетном наклоне, чтобы ни на секунду не отрываться от его лица. Мише, похоже, это не очень нравилось, но он терпел.

Я остановился и снял кеды. Асфальт был тёплый и влажный, и это было очень приятно. Особенно когда попадались лужи. Бабушка оглянулась на меня — и с облегчением сбросила шлёпки.

— А дышится-то как! — сказала она, снимая очки и подставляя лицо солнцу.

— Босиком! Хотю босиком! — закричала Ирка. И мама, засмеявшись, разула её и разулась сама.

— Сиком, — сказал Миша.

— Да! Да! Все сиком! — всхлипывала от радости не наша бабушка. — Ну, дай бабушке ножку, бабушка снимет тебе ботиночки. Это ножка, скажи «ножка»!

Мы шлёпали по тёплым лужам.

Пахло дождём и травой. Папа с Серёжей, двоюродным братом моряка, обсуждали фигуры высшего пилотажа и службу на Северном флоте. Дети носились взад-вперёд и вопили, бабушки с умилением на них глядели.

Я подумал, как нам всем сегодня повезло. И мама очень кстати увлеклась рисованием — каково было бы настоящему авиаконструктору без её блокнота?

И ещё подумал, что клубнике с этим авиашоу тоже повезло. Вдруг ей не нравится обрезание усов? А так и полита, и усы на месте.

Елена Албул		Художник Елена Эргардт
Страничка автора		Страничка художника