Юбилейный выпуск 2011 года

— Там ничего нет! Ни капли! — крикнул Ивик, закрывая крышку бензобака.

И тогда раздался голос дядюшки Лерго. Это был не голос. Это был глас. Трубный глас. Так трубили допотопные пароходы лет двести тому назад где-нибудь на Волге или Миссисипи.

— Не может быть! — крикнул дядюшка Лерго.

Он подбежал к машине, оттолкнул острым локтем Ивика, крутнул крышку. Он думал ее отвинтить, но на самом деле — завернул еще туже. Потерпев это маленькое поражение, дядюшка Лерго, озадаченный, вытянулся во весь свой рост телеграфного столба. С этой внушительной высоты он уставился в светлую макушку Ивика вопросительным взглядом.

— В чем дело?!

— Ты не туда крутишь.

— Это почему же не туда?!

Ивик знал: дядюшке Лерго надо дать самому убедиться в своей оплошности.

— Вот попробуй, — сказал Ивик. Дядюшка Лерго снова накинулся на крышку и отвинтил ее.

— Ты был прав, — хмуро бросил он мальчику.

— Я часто бываю прав…

Эти слова дядюшка Лерго пропустил мимо ушей. Он сунул в горловину бака палец, который был не меньше экземпляра атлантической сельди; вынул его и понюхал. Палец пах бензином.

— Ты прав, малыш, в баке нет горючего, — удрученно сказал он.

— Придется, дядюшка, отложить твою вечернюю прогулку до завтрашнего утра.

— Такого еще не бывало! — оглушительно пророкотал дядюшка Лерго. — Не бывало и не будет!

— Но ты же сам видишь: у нас нет бензина!

В ответ на это дядюшка бросился в сарай. Там где-то, перепрятанная руками тетушки Ленн, должна была быть канистра с керосином. Тетушка Ленн заряжала им примус, когда ей приходило в голову готовить на нем, а не на плите. Сейчас дядюшка пожертвовал бы ужином ради своей обычной вечерней прогулки.

Он притащил канистру к машине и велел Ивику заправить бензобак.

Пока Ивик занимался делом, дядюшка Лерго обмахивался своей дырявой соломенной шляпой, опершись на ржавое крыло Козлика.

Козлик был не просто собственностью дядюшки, он был его радостью. Этот автомобиль с открытым верхом, если можно его так назвать, дядюшка собрал сам. Он собрал его из выброшенных на свалку детских колясок и частей ракет, которые вышли из моды. Так или иначе, Козлик заводился, ездил, поворачивал влево и вправо и, главное, останавливался. Он мог взять на свои сиденья из досок дядюшку Лерго, тетушку Ленн и Ивика — всех одновременно. Следует сказать еще об одном достоинстве Козлика. Его можно было заправлять бензином, керосином, соляркой, топливом для ракет, нефтью и даже отстоянной сырой водой. Правда, о том, чтобы заправлять водой, дядюшка Лерго еще не догадывался.

— Готово, — сказал Ивик.

Мальчик залез в машину и включил зажигание.

В ту же минуту дядюшка накинул свою шляпу на голову Ивика и бросился прочь. Он помчался туда, где по низкой траве распласталась его гордость. Гордость называлась Ласточкой. Но по сути дела это был двухместный планер — существо мужского рода. И если позволительно сравнить планер с тестом, то он был замешан на сосновых и бамбуковых палках, на полиэтиленовой пленке и мешковине; на стараниях Ивика и на возвышенной любви дядюшки Лерго к полетам. Когда планер был готов, оставалось украсить его борт надписью: «Ласточка». Но в самую последнюю минуту дядюшка передумал. «Нет, Малыш, — сказал он Ивику, — не будем из Ласточки делать рекламный щит». Ивик согласился…

…Не успел дядюшка Лерго вскочить в кабину и надеть мотоциклетные очки, как Козлик подал голос. Это Ивик давил грушу клаксона, предупреждая о том, что вот-вот тронется. Дядюшка поспешно набивал свою глиняную трубку табаком, закуривал и давал отмашку рукой.

Ивик включал скорость. Толстый резиновый жгут, соединявший Козлика с Ласточкой, натягивался, планер — трогался. Он долго полз по траве с печально-утробным скрипом. В этом звуке, напоминавшем треск разрываемого полотна, казалось, таилась угроза пилоту. Но когда Козлик, окутанный паром и дымом, развивал скорость перепуганного страуса, планер отрывался от земли.

Дядюшка Лерго быстро находил восходящий поток воздуха и приступал к тому, что он называл: «Спокойно выкурить вечернюю трубку». Но перед этим он еще раз бросал взгляд под крыло. Там, внизу, стоял притихший, остановившийся Козлик. А рядом — Ивик. С высоты дядюшка не видел усиженного веснушками, запрокинутого к небу лица мальчика. Он видел только, как тот машет ему шляпой. И, как бы давая понять, что с ним все благополучно, дядюшка орал:

— Эй ты, Ивик! Не забудь поставить Козлика в сарай!

…Дядюшка Лерго парил над землей. Он думал о жизни. О том, как она прекрасна.

Иногда одна-другая искра из его трубки попадала ему за пазуху, но это не омрачало его чудесного настроения.

Вечернее солнце клонилось к закату. Его лучи нежно касались обшарпанных крыльев Ласточки. Внизу, под этими крыльями, простирались родные зеленые холмы дядюшки Лерго. Когда-то эти поросшие травами земли были бескрайними. Но теперь, теснимые растущими городами, они превратились в лужайки. В жалкие остатки былого величия природы.

Дядюшка Лерго бросил взгляд на землю. Туда, где неподалеку от его хижины был маленький виноградник. Дядюшка возделывал его всю жизнь. Плоды этого труда приносили в его дом хлеб и веселье.

Вид виноградника был каплей, которая переполнила душу дядюшки Лерго. Он запел. На земле дядюшка не сочинил ни одной стихотворной строки. Но когда он поднимался в воздух, он складывал целые поэмы. Лишь ветер и Ласточка понимали их смысл до конца. Человеческого уха коснулись бы только обрывки: «Милая, милая Ласточка, твои крылья стали крыльями моего сердца… Мой старый, старый друг виноградник, пусть твои лозы еще долго тянутся к солнцу… Мы еще поживем с тобой, поживем и повеселим друг друга

И только в сторону Бокомстауна не хотелось смотреть дядюшке Лерго. А ведь это был город, на окраине которого он родился. От некогда маленького пыльного городишки, состоявшего из деревянных домов, остались лишь две хижины. Одна — дядюшки Лерго. Другая принадлежала многочисленной семье Моупсов. Моупсы тоже владели небольшим клочком земли. Они крепко за него держались. Каждый год они распахивали его и сажали только репу. Так делали их прапрадеды, прадеды, деды. Так делали и они. Эта угрюмая, неколебимая верность памяти давно ушедших поколений отличала Моупсов от прочих бокомстаунских обывателей. Все остальные дома были уничтожены человеческой страстью ломать старое и строить новое. Как курица отряхивает с себя пыль, так и город покончил с древесной шелухой прежних строений. Теперь на их месте возвышались стоэтажные бетонные коробки. Своими каменными лбами они упирались в небо, будто хотели его проломить и показать свое величие другим мирам. С борта дядюшкиной Ласточки можно было увидеть, как тучи удушливого смрада вьются вокруг этих серых, чудовищно огромных камней Бокомстауна. Город и дядюшка Лерго вели между собой великую войну, и потому дядюшке не хотелось сейчас смотреть в его сторону. Он делал круг за кругом, напевая: «Мой старый виноградник, какое счастье! Какое счастье — мы с тобой живы!.. »

И было действительно чудом, что холмы под крыльями Ласточки еще зеленели. Бокомстаунский Муниципальный Совет не раз выносил решение: «Покончить с этим зеленым безобразием!» Но каждый раз дядюшка Лерго поднимался в небо и бросал в сторону Бокомстауна: «Только попробуйте!.. Тьфу! Тьфу, на ваше решение!..» От этих громогласных «Тьфу!» Муниципальный Совет содрогался. Совет знал: от дядюшки Лерго можно всего ожидать. И потом, среди членов Совета были и такие, которые считали, что городу надо иметь «пару лужаек с естественным покрытием». К их голосам приходилось прислушиваться. Все-таки они не были лишены смысла. И только в одном вопросе члены Муниципального Совета были горячо единогласны: этот допотопный планер, этот образ жизни старого Лерго, один его внешний вид наносят удар по благопристойному лицу Бокомстауна. Воспоминание о дядюшке лишало сна городских обывателей. А каково им было, когда их город наводняли экскурсанты из других, таких же цивилизованных городов? Тогда обыватели всячески старались скрыть от приезжих существование дядюшки Лерго. Но это не всегда удавалось. И когда какой-нибудь из очень любознательных показывал пальцем в небо:

— Смотрите! Смотрите! Что это там за чучело?!

— Это не чучело. Это кусок шифера. Его сорвало ветром с крыши портового пакгауза, — мрачно объясняли бокомстаунцы, давая понять приезжим, что кроме ракетодромов у них есть еще и морской порт.

Экскурсанты, в своих личных ракетах, стаями, как саранча, налетали на Бокомстаун по весне. Потом осенние дожди смывали эти полчища с улиц города. И тогда городские газеты переходили в открытый рукопашный бой с дядюшкой Лерго.

Самых значительных и авторитетных газет было две. «Сытость» и «Красивая Жизнь». Если в «Сытости» появлялась статья «Зловещая тень Лерго», то в тот же день «Красивая Жизнь» печатала передовую статью «Он позорит наш город». Так продолжалось до самой весны. До прилета первой стаи экскурсантов.

Дядюшка Лерго не выписывал ни одной газеты. Но недостатка в них не испытывал. Многие обыватели, потрясенные очередной статьей, спешили оседлать свои ракеты и мчались к дому дядюшки. Они громко изливали свое негодование, трясли перед его носом статьями и уходили прочь, бросая под ноги привезенные газеты.

Дядюшка деловито сгребал их в кучу и топил ими баню, которая стояла во дворе за сараем, ожидая ремонта…

…Вечерняя трубка была выкурена, и пора было на посадку. Снижаясь, дядюшка Лерго увидел свою жену — тетушку Ленн. Она стояла на высокой куче картофельной ботвы, что-то кричала и грозила небу кулаком. Дядюшка понял, что это касается его. Надо было что-то отвечать, и он протрубил:

— Ты опять вышла без платка! Марш домой! Не хватало мне, чтобы ты простудилась!

Тетушке Ленн было трудно перекричать мужа, и она решила, что сейчас правильнее будет выполнить его наставление.

Дядюшка посадил планер у бани. Он вылез из кабины, снял очки и растер затекшие ноги.

— Теперь не плохо бы перекусить, — сказал он, и, словно в зеркальце, заглянул в подслеповатое окошко бани.

На кухне ждал ужин. В том, что он готов, дядюшка Лерго не сомневался.

Он сел за стол, молча взял каравай хлеба и, прижав его к груди, начал резать.

Пробил час тетушки Ленн.

— Где керосин? — спросила она без обиняков.

— А где Ивик? — ответил дедушка.

— Я его накормила и отправила домой. Я спрашиваю тебя: где керосин? — спокойно повторила тетушка Ленн.

Она знала, что только такими незамысловатыми клещами можно было вытащить из простодушного мужа гвоздь правды. И своего она добилась.

— Я заправил им Козлика, — отведя глаза в сторону, признался дядюшка Лерго.

— А ты не подумал о том, что мне пришлось идти одалживаться у Моупсов? Ты что забыл, что вчера их курица забрела в наш огород?!. Я ее погнала прутиком, а Моупсы это увидели. И теперь они со мной не разговаривают. Забыл?..

— Ну, вот! Вспомнила! Завтра наша курица залезет к ним в огород. Они ее выгонят, а ты, если захочешь, перестанешь с Моупсами разговаривать. Вот и будете квиты, — рассудил дядюшка Лерго.

В конце концов, тетушка Ленн находила такое решение мудрым и начинала думать о том, за что бы еще отчитать своего мужа, пока он занят едой.

— Да. Я вот что хотела сказать, — неожиданно вспомнила она. — Приходила мать Ивика.

Она сказала, что больше не пустит мальчика к нам. Что ей надоело слушать со всех сторон упреки…

— Знаю, знаю, — нетерпеливо буркнул дядюшка Лерго. — Сотый раз это слышу. Чего она хочет? Мальчик уже не маленький, понимает, что к чему. Сама знаешь, у нас не медом мазано. Ходит, значит ему здесь хорошо.

— Разве в этом только дело?! Понять не можешь. В школе его клюют, как гадкого утенка.

— Ничего. Малыш умеет за себя постоять. Если бы было не так, его бы давно заклевали. И потом, вспомни: из гадкого утенка иной раз кто вырастает?.. То-то же.

От этих слов сердце тетушки Ленн наполнилось грустью, и она вздохнула. Вздох этот дядюшка понял по-своему.

— Ведь говорил: не выходи на улицу без платка.

После ужина дядюшка Лерго отправлялся на виноградник.

— Пойду, полежу под лозами, — говорил он.

На винограднике дядюшка проводил все дни с утра до вечера, исключая время воздушных прогулок и прочих хозяйственных забот. Туда же к нему частенько приходил Ивик. Лежа на шерстяном одеяле, бездельничая, болтая о веселых пустяках, они наслаждались славными часами отдыха. Разумеется, прежде чем заняться отдыхом, они занимались делом.

Однажды Ивик прибежал на виноградник уж очень чем-то встревоженный.

— Дядюшка Лерго, дядюшка Лерго!

— Что случилось, малыш? Опять?!.

— Да, дядюшка! Только на этот раз сам мистер Сфинкс!

— О, черт! — с досадой бросил дядюшка и посмотрел по сторонам: то ли спрятаться в бане, то ли в гуще виноградника?.. Но неожиданно ему пришло на ум подурачиться, и он бодро произнес:

— Передай, малыш, что я иду.

Мистер Сфинкс, Председатель Муниципального Совета Бокомстауна, элегантно одетый, с орденом «Поборник Прогресса» в петлице пиджака, ожидал во дворе дядюшку Лерго. Его маленькая ракета с опознавательными знаками стояла невдалеке.

Подошел дядюшка. По пути он согнулся в три погибели. Так, видно, сказался на нем вид высокого представителя власти. Однако в глазах дядюшки можно было прочесть и чувство собственного достоинства, и даже некоторое наплевательство на высокий статус прилетевшего гостя.

— Здравствуйте, мистер Сфинкс, — начал он еще издали.

У Председателя Муниципального Совета была заготовлена целая обличительная речь. Но неожиданно ему стало любопытно узнать, что может сказать этот темный, необразованный старик — осколок исчезнувшего времени. Поэтому мистер Сфинкс лишь снисходительно ответил на приветствие.

— Я не затем оставил дела на винограднике, чтобы сказать вам добрый день, — продолжал дядюшка Лерго. — Сейчас я соображу, что хотел сказать. В моем возрасте туго соображается, не правда ли?

— Я вас слушаю, — сказал Председатель, стараясь не смотреть в грубое крестьянское лицо дядюшки. Его раздражали эти дядюшкины уши, похожие на резиновые лопасти домашнего вентилятора.

«Весь он — действительно отвратительное пятно.» — подумал мистер Сфинкс.

— Да, так вот, господин Сфинкс. Вчера я прочел в «Сытости» статью «Грязное пятно на костюме джентльмена».

— Простите, Лерго, — с неприязнью перебил Сфинкс, — статья была напечатана в газете «Красивая Жизнь», а не в «Сытости».

— Разве?! Ивик, иди-ка сюда. Дядюшка подозвал мальчика.

— В какой газете, малыш, была статья про пятно?

— В «Сытости», дядюшка.

— Ну вот. Двое против одного. Значит вы, господин Сфинкс, ошибаетесь. Но перейдем к сути.

— Нет, позвольте! — мистер Сфинкс нетерпеливо помахал пальцами перед носом дядюшки. — Статья была напечатана на прошлой неделе. Это во-первых.

— Как на прошлой неделе?!

— Да. Представьте!

— Быть того не может! Малыш, когда была напечатана статья, скажи господину председателю.

— Дядюшка, она была напечатана ВЧЕРА, а ПОЗАВЧЕРА ты ею растапливал баню, — выпалил мальчик.

Мистер Сфинкс почувствовал, что в глазах у него забегали полосатые зайчики.

— Какая баня?! При чем тут баня?! — взорвался он.

— Да плюньте вы на баню! Сдалась вам эта баня! — гудел дядюшка Лерго. — Захотите, покажу вам ее в другой раз! Выслушайте меня, господин Председатель. Я о статье. Правильная статья.

От этих слов мистер Сфинкс на некоторое время пришел в себя.

— Что вы сказали?! — воскликнул он. — Повторите!

— Я говорю: хорошая, дельная статья. Я начал ее читать, устал и попросил Ивика читать дальше. Потом я задремал, и мне показалось, что статья про меня. Не приснилось ли мне это?..

— Нет, не приснилось, дорогой Лерго! Наконец-то вы сказали дело.

— Сейчас я вам скажу еще одно дело, — продолжал дядюшка Лерго. — Я думаю, что если дело в костюме какого-то джентльмена, то его надо сдать в химчистку. Я имею в виду костюм, а не почтенного джентльмена.

— Опять вы не о том! Вот что значит ваш преклонный возраст и отсутствие полноценного образования. Все дело в пятне! — с досадой сказал мистер Сфинкс.

— Тогда тем более!! — воскликнул дядюшка.

Мистер Сфинкс чувствовал приближение полосатых зайчиков в глазах. Но тут, из сострадания к нему, дядюшка вышел на прямую дорогу:

— Господин Председатель, статья заставила меня задуматься… — Шевеля усами, похожими на осколок сапожной щетки, тронутый сединой, дядюшка Лерго печально смотрел в глаза мистера Сфинкса. Это был красноречивый взгляд. Председатель Муниципального Совета забыл про заготовленную речь. Он поспешил улететь, чтобы сообщить всему Высокому Совету: «Кажется, Лерго меняется в положительную сторону». Словом, еще немного, еще чуть-чуть.

Высокие головы Бокомстауна редко наведывались к дядюшке. Зато почти каждый день появлялся полицейский по имени Храпвел. Он походил на бегемота, которого по недоразумению засунули в тесный мешок синего цвета с блестящими пуговицами. Пыхтя и постанывая, Храпвел выбирался из своей полицейской ракеты. Делал несколько шагов по двору. На боку у него висела служебная сабля. Конец ее волочился по земле, как игрушечный автомобиль за ребенком.

У дверей хижины Храпвел останавливался и требовал:

— Эй, Лерго! Выйди для разговора!

Появлялся дядюшка Лерго, с трудом скрывающий огромное желание забросить Храпвела на какую-нибудь далекую, малопривлекательную планету, уже изрядно загаженную самоуверенными обитателями Земли, из чьих рядов и выходили исполнительные Храпвелы.

— Эй, Лерго! Выйди на разговор! Появлялся дядюшка Лерго. Они долго стояли один напротив другого.

Молча. Казалось, Храпвел пересчитывал морщины на смуглом лице дядюшки, а дядюшка без интереса рассматривал, уже порядком надоевший, нос полицейского. Нос напоминал размерами крупную картофелину, а цветом — спелый баклажан.

В квадратной голове Храпвела терлись мысли. Шершавые, как коровий язык: «Надо начать… Начать надо так… Лерго… Что ж это такое, старина Лерго? Правильно, так и надо сказать… Во! Хватит быть бельмом на глазу! На чьем глазу?.. Ах, да! На глазу Бокомстауна. Повторим сначала, пока не забыл. Значит, так. Лерго, ты бельмо. Нет, так не годится.»

Эти мысленные потуги отражались на лице Храпвела: картофелина елозила из стороны в сторону, словно искала удобное место, где бы ей прорасти.

Наконец на лбу полицейского выступал пот, и он сдавался.

— Присядем, — выдыхал он.

— Присядем.

И они садились за стол под платаном.

Дядюшка Лерго еще некоторое время изучающе смотрел в лицо Храпвела. Не раскроет ли он свой рот? Но полицейский оставался нем как рыба.

— Ивик, — командовал дядюшка. — Кувшин вина из подвала для мистера Храпвела.

— Несу, дядюшка!

Убегая, Ивик смеялся, потому что знал, какое сейчас начнется представление.

На столе появлялись вино, хлеб и сыр.

Время от времени дядюшка спрашивал мальчика:

— Ну, как?

Ивик бросал взгляд на нос полицейского и говорил:

— Еще!

— А теперь?

— Еще!

— Ну, а сейчас?

— Теперь красный! Готов!

— Займи пока гостя, поведай ему что-нибудь веселое. Я скоро вернусь.

В ожидании дядюшки Ивик травинкой щекотал за ухом мистера Храпвела. Такое развлечение, хоть и вульгарное, было единственным, соответствующим духу служителя закона.

— Отставить! — вяло сердился полицейский. — Отставить!

Возвращался дядюшка Лерго. На нем было старое платье тетушки Ленн. Поверх платья — передник. Из кармана передника торчал сковородник.

И только тогда полицейский Храпвел по-настоящему раскрывал рот:

— Здравствуйте, тетушка Ленн! — пытался он приподняться. — Вы уж извините нас. Мы тут с вашим мужем по стаканчику остаканились… А может, двумя… Кстати, где он? Он ведь только что тут был.

— Он улетел, — отвечал дядюшка Лерго своим громоподобным басом.

— Как так улетел? Без моего разрешения?!.

— Без разрешения.

— А-а, понимаю! Улетел в подвал за вином. Это хорошо. Это надо. Вы извините, тетушка Ленн, но я все же когда-нибудь его оштрафую. Или арестую. Уж точно!

— За то, что в подвал улетел?

— Нет. За то, что улетел на своей этажерке. Это позор: в наше время поголовных ракет летать на таком транспорте.

Пытаясь что-то вспомнить, Храпвел умолк.

— Ах, да! — спохватился вдруг он. — Ваш муж это… как его… бельмо…

— Сами вы изрядное бельмо.

— Я?!

— Ну да, вы!

В растерянности Храпвел захлопал глазами.

— Мне раньше это никто не говорил.

— Выпейте стаканчик еще и сразу вспомните, что об этом вам говорят чуть ли не каждый день.

— Странно… Ну, хорошо, тетушка Ленн, я выпью. Только за ваше дамское здоровье. Выпью, раз вы настаиваете. Так. Теперь по долгу службы мне необходимо знать: за что вы любите этого шалопая.

— Какого еще шалопая?

— Как какого?! У нас в Бокомстауне только один.

— Лерго, что ли?

— Вот именно! И вы его, похоже, любите. А за что?

— Да за то, что он не похож на всех вас, дураков!

— На всех нас, молодцов?

— Верно. На всех вас, дураков.

— Тетушка Ленн, как вы не понимаете, что это как раз и плохо! Ну, то, что он не похож на всех нас, молодцов.

Уставший от смеха Ивик, наконец, кричит:

— Дядюшка, все. Созрел!

Теперь нос мистера Храпвела имел цвет изрядно переспелого баклажана.

Дядюшка Лерго и мальчик с трудом тащат полицейского к ракете. Они заталкивают его в кабину вместе с саблей. Через минуту оттуда доносится молодецкий храп. Полицейский Храпвел продолжал находиться при исполнении служебных обязанностей.

В конечном счете все эти посетители не столько веселили дядюшку Лерго, сколько утомляли.

— Мне семьдесят два года, — с возмущением говорил он тетушке Ленн. — Я хочу прожить все сто, но этот Бокомстаун считает, что с меня хватит и моих прожитых. И вот стараются! Во все лопатки.

И Бокомстаун действительно старался.

Дядюшку Лерго охватил панический страх, когда Ивик, тоже порядком расстроенный, прибежал на виноградник и сообщил о прилете миссис Стопкран. Колючий ком растерянности скатился на дно широкой души дядюшки. Его большие уши как-то сразу увяли и стали походить на жухлые осенние листья платана. Жесткие, всегда бодро ощетиненные усы вмиг стали гладкими, как кошачий мех. Кроме того, что миссис Стопкран была Членом Попечительского Совета учебного заведения, которое посещал Ивик, она была еще и дамой. А с дамами дядюшка Лерго разговаривать не умел. Впрочем, это его неумение распространялось на всех женщин. И потому затруднительно сказать, как, при каких обстоятельствах дядюшка женился когда-то на тетушке Ленн. Теперь это похоже на тайну. Во всяком случае, понятна гордость тетушки, когда она говорила: «Если бы не я, Лерго остался бы холостяком, и никогда бы не знал вкуса домашних обедов.» Обычно в подтверждение этих слов дядюшка кивал головой.

И вот теперь эта миссис… Да еще миссис Стопкран.

Но мало-помалу к дядюшке Лерго возвращалось присутствие духа. Он взял мальчика за руку и сказал:

— Пошли.

Миссис Стопкран прилетела на изящной дамской ракете.

Вне ракеты она была худощава, как вязальная спица. Гораздо точнее о ней можно было бы сказать так: это была пара огромных очков на высоте человеческого роста.

При виде двоих босоногих, державшихся за руки, в стеклах очков миссис Стопкран вспыхнули маленькие молнии негодования. Одна из этих молний, видимо, задела дядюшку Лерго.

— Здравствуйте, — шепотом произнес он и потупился.

— Я по поручению Попечительского Совета, — произнесла миссис Стопкран голосом, напоминавшем перебор гитарных струн. — Мне бы хотелось начать с главного. Все наши мальчики и девочки, все дети летают на занятия в своих ракетах. Я понимаю, у мамы этого мальчика, — очки повернулись в сторону Ивика, — недостаточно средств.

— Мисс Стопкран! — вырвалось у Ивика. — Я езжу на велосипеде, но ведь я не опаздываю к первому уроку?!

Миссис Стопкран словно ударило током.

— Вот! Вот, видите?!

И она вытянула в сторону мальчика палец, сухой, тонкий и длинный, как указка.

Дядюшка Лерго испуганно посмотрел на Ивика.

— А в чем, собственно, дело? — с недоумением спросил он.

— Это ваше влияние, мистер Лерго. Он перебивает старших. Слыханное ли дело?!.

— Простите, миссис Стопкран, — дядюшка старался говорить как можно вежливее и как можно тише, — мальчику показалось, что вы не совсем правы. Он не сдержался, это так понятно. Он еще маленький, но ведь и у него уже есть самолюбие. Поймите, пожалуйста.

— Это кто?! Я — не права?! — взвилась миссис Стопкран. — Я! Я — не права?! Какой-то босоногий мальчишка смеет говорить мне — члену Попечительского Совета, что я не права?!

Дядюшка Лерго заметался, как последний матрос на тонущем корабле.

— Миссис Стопкран! Миссис Стопкран! Успокойтесь, прошу вас!

Но миссис Стопкран слышала только себя. Она продолжала токовать. Как глухарь на заре.

— Пошли, дядюшка, на виноградник, — чуть не плача, сказал Ивик, — пусть она тут остается и кудахчет себе.

— Негодник, как тебе не стыдно?! — взорвался дядюшка Лерго. — С человеком истерика, а ты?! Живо за тетушкой Ленн!

На крыльцо, подбоченясь, вышла тетушка.

Надо сказать, что в плечах она была раз в девять шире дядюшки Лерго. И потому она не без оснований сказала:

— Кто тут обижает моего мужа?

Сразу было видно, что тетушка Ленн умеет разговаривать с дамами. Мисс Стопкран подняла очки и внезапно успокоилась.

— Здравствуйте, миссис… миссис… — пролепетала она.

— Миссис Ленн, жена мистера Лерго. А вы?

— Очень приятно. Я член Попечительского Совета.

— Мне тоже немного приятно, — перебила тетушка. — Так в чем тут дело? Чего не поделили?

От всего пережитого несколько минут назад миссис Стопкран никак не могла вспомнить причину своего расстройства. И окончательно она нашлась только тогда, когда ей на застекленные глаза попались босые ноги Ивика.

— Вы только полюбуйтесь, — с надеждой на сочувствие, обратилась она к тетушке Ленн. — Мальчик ходит босиком, как последний оборвыш. Это в нашем-то передовом городе. Возмутительно!

— Ничего возмутительного в этом не вижу, — твердо и спокойно отвечала тетушка. — Что может быть приятнее для ног, чем теплая земля — наша родительница? Особенно мальчишке.

— Это даже полезно, — обиженно вставил дядюшка.

— Помалкивай! — бросила в его сторону тетушка Ленн.

Миссис Стопкран смутилась.

— Это вы мне?

— Это я мужу.

— Да, ваш муж и впрямь недостаточно воспитан. Он не умеет разговаривать с дамами. А вместе с тем, — спохватилась миссис Стопкран, — существует же кожаная обувь…

Тетушка Ленн недоверчиво посмотрела на свое отражение в больших очках миссис Стопкран.

— Вы насчет воспитания или о чем? — переспросила она.

— Вообще-то я всю жизнь посвятила воспитанию детей. Я член Попечительского…

— Ну, это вы говорили, — спокойно прервала тетушка Ленн. — А сейчас-то о чем?

— Я? Об обуви. Ходить в ней, во-первых, прилично. А во-вторых, она предохраняет ноги от повреждений.

— Это вы очень здорово сказали насчет повреждений. Прямо в самую точку попали.

— Правда?! — впервые улыбнулась миссис Стопкран.

— Да. Просто красиво сказали. Мне так не сказать… Только чего ж это мальчишке, — продолжала тетушка Ленн, — напяливать на ноги ботинки, когда он сам не хочет? Надо полагать, успеется еще.

— Что значит «не хочет»? В нашем городе давно покончено с бедностью. У нас в Бокомстауне, — не без гордости произнесла миссис Стопкран, — в современном цивилизованном городе такого не должно быть, чтобы дети ходили босиком. Это — стыд и позор!..

— Ах, у вас в Бокомстауне. Ну, там-то да! До чего же вы хорошо и правильно говорите. Я бы вас так и слушала, жаль, у меня грудинка на сковороде жарится.

Миссис Стопкран показалось, что ее визит можно назвать удачным. Она снисходительно кивнула в сторону незадачливых мужчин, и, сопровождаемая тетушкой Ленн, направилась к своей ракете.

— Рада была с вами познакомиться, — сказала она тетушке Ленн на прощанье.

— Проваливай, проваливай, голубушка, — ответила тетушка Ленн под шум заработавших на малых оборотах двигателей.

Тетушка поспешила в дом, к плите, на которой варилось, жарилось и парилось. Поднимаясь по ступеням, она бросила дядюшке Лерго и Ивику:

— Эх, вы. мужчины называется. Вечером, во время ужина, дядюшка сказал жене с грустью:

— Сдается мне, отберут у нас Ивика.

— Ешь давай, — с суровой сердитостью ответила тетушка.

Предчувствия не обманули старого Лерго.

— Ну?! Что я говорил?!. Они своего добились! — кричал дядюшка, вбегая как-то в дом. — Иди, убедись собственными глазами!

Тетушка Ленн поспешила во двор.

Она увидела, как из приземлившейся маленькой ученической ракеты выскочил Ивик. Однако лицо его сияло от радости.

Оба они — и дядюшка, и тетушка — сразу почувствовали себя глубокими стариками.

— Теперь он нас забудет, — сказала тетушка, промокая заслезившиеся глаза краешком фартука.

— Тетушка Ленн! Дядюшка Лерго! Видите ракету?! Это моя! От Попечительского Совета, — весело выкрикивал Ивик, подходя к крыльцу.

— Видим, малыш, — грустно и не сразу произнес дядюшка, — видим.

— Ну, что вы оба какие-то сегодня? Случилось что?

— Случилось, малыш. А ведь такую ракету и мы бы с тетушкой могли бы тебе купить. Только бы сказал. Уж мы бы поднатужились.

— Да! Ждите! Так я и променял свой велосипед на эту тарахтелку.

Дядюшка Лерго и тетушка Ленн переглянулись.

— Так чему же ты, малыш, радуешься?

— Как чему?!. Дядюшка! Ведь это сколько запчастей! — Ивик с прежней веселостью оглянулся на свою новенькую ракету. — Ведь это же!.. И Козлика починить можно! И в Ласточке кое-что заменить! Да мало ли?!.

Тетушка Ленн плакала, уткнувшись в плечо мужа. Плакала от счастья.

— Мальчик, но что скажет твоя мама?.. — голос дядюшки дрожал, как дрожит голос опечаленного контрабаса.

— Мама уже сказала. Она сказала: «Отстань! Я от тебя устала. Делай с этой ракетой что хочешь. С меня хватит того, что ты не приносишь двоек».

И в тот же день подарок Попечительского Совета был разобран нетерпеливыми руками дядюшки Лерго и Ивика. Он превратился в нужную груду гаек, болтов и отдельных узлов. Во время работы дядюшка Лерго чувствовал себя куда счастливей, чем, скажем, мистер Сфинкс при получении ордена «Поборник Прогресса». А тетушка Ленн в эти минуты поворачивалась у плиты с такой расторопностью, словно с ее плеч свалилось несколько прожитых десятилетий.

Покончив с делами, она сказала:

— Вот что, ребятишки, я вчера вас катала, но мне хочется покатать вас и сегодня.

Эти слова тетушки Ленн были встречены шумным восторгом. Потому что обычно тетушку Ленн надо уговаривать и уговаривать.

Особенно радовался Ивик.

И вот… тетушка Ленн за рулем Козлика. Надо сказать, что чувствовала она себя на этом месте не менее уверенно, чем на кухне.

Тетушка Ленн за рулем Козлика, а дядюшка Лерго и Ивик — в кабине Ласточки.

Мальчик взмахнул рукой, и — тетушка Ленн включила первую передачу.

В считанные минуты дядюшка и Ивик вознеслись на небо. Они махали тетушке руками. Тетушка отвечала им взмахами дядюшкиной шляпы.

Дядюшка Лерго передал управление Ласточкой Ивику, а сам прислушался к закипавшей в груди песне. Невольно он бросил взгляд туда, где щетинились каменные громады Бокомстауна. Песня была забыта.

— Эй, вы, сытые бокомстаунцы! — крикнул вдруг дядюшка Лерго. — Вы хотели отнять у нас мальчика! Но у вас ничего не вышло! Вы глупы и самодовольны, как пробки! Вы не любите жизнь! Вы не умеете ее любить! С утра до вечера вы только и делаете, что куете свое благополучие! Вы умеете только покупать и печься о своей благопристойности! Вы…

Неожиданно дядюшка Лерго умолк.

Ивик даже испугался внезапно наступившей тишины. Он обернулся: не вывалился ли дядюшка?

— Дядюшка, что случилось? Почему ты замолчал?

Лицо старого Лерго сияло блаженной улыбкой восторженного изумления.

— Тихо, малыш. Вот сейчас тихо. Посреди огромной костлявой ладони сидела стрекоза.

Солнце играло радужным светом на ее отдыхающих крыльях.

Свободной рукой, не шевелясь, дядюшка потянулся и достал свою «воздушную бутыль». Это была простая темная бутылка, оплетенная ивовым прутом.

— Я пью за это прекрасное создание, так доверчиво сидящее на моей руке, — сказал дядюшка Лерго и отхлебнул из «воздушной бутыли».

— Она еще не улетела? — оборачивался Ивик.

— Нет, малыш, она еще с нами.

— И сейчас еще здесь?

— Нет, малыш. Теперь ее нет, — грустно вздохнул дядюшка Лерго.

— Жаль.

— Мне тоже… — не сразу ответил дядюшка.

— Ей было хорошо с нами.

— И нам было хорошо с ней… Я вижу, малыш, нам пора на посадку.

— Ну, дядюшка!.. Еще немного! Ведь я давно не летал.

— Задаст нам тетушка.

— Ничего. Я скажу, что это я все.

Видимо, Ивик уговорил дядюшку, если тот вспомнил вдруг о другом.

— Малыш, — сказал он, — теперь у нас много всяких железяк. С чего мы начнем?

— Я думаю, надо у Ласточки заменить троса управления элеронами и…

— Это все понятно! — перебил дядюшка. — Само собой. А что бы нам такое придумать?

— Пока не знаю.

— А я, кажется, придумал.

— Что, дядюшка?!

— Давай, малыш, садись. Ужинать пора. Вон видишь, тетушка Ленн уже грозит нам.

— Сядем, и ты мне расскажешь. Хорошо?

— Ладно.

— Ну, иду на посадку.

Придумка дядюшки Лерго оказалась не столько оригинальной, сколько в его духе.

Как-то тетушка Ленн возилась во дворе со своими курами. Она помечала их фиолетовыми чернилами, потому что все ее куры были белые. Для чего? Чтобы ее куры не перепутывались с курами Моупсов. Чтобы, если курица залезла в огород к тетушке, то издалека было видно, что она — чужая.

У каждой курицы был свой норов. Чтобы поймать ее, тетушке приходилось то и дело менять тактику. Тетушка Ленн увлеченно занималась своим делом, а в это время в доме дядюшка Лерго и Ивик воплощали идею дядюшки в жизнь.

Когда тетушка вернулась на кухню, она застыла в изумлении. Она даже не заметила, как остатки чернил вытекли на фартук.

Через минуты три тетушкино изумление перешло в возмущение.

— Что это еще за циклотрон вы мне тут установили?! — воскликнула она и схватила кочергу.

— Тетушка, да ведь это же умывальник! — вовремя успел крикнуть Ивик. Иначе быть бы новоиспеченному умывальнику битым кочергой.

— Умывальник?! — с удивлением в голосе переспросила тетушка.

— Ну, да!

— Ничего себе?.. А ручек-то, а рычагов-то понатыкано. И впрямь — циклотрон.

В глазах тетушки загорелось любопытство.

Воспрянувшие духом дядюшка Лерго и Ивик наперебой стали показывать ей, какие рычаги, какие ручки и в какой последовательности надо крутить.

Из блестящего крана вода шла то водопадом, то струей, толстой, как канат, то дождичком из мельчайших брызг.

— Очень даже занятно, — сказала наконец тетушка Ленн. — Придется мне вас сегодня прокатить…

Дядюшка с Ивиком, перемигиваясь, уже потирали руки в предчувствии скорого удовольствия. Это их радостное предчувствие длилось ровно полчаса. Ровно через полчаса тетушка Ленн безнадежно запуталась в рычагах и ручках нового умывальника.

Она обратилась за помощью к мужчинам.

Мужчины начали бодро хвататься за те же самые рычаги. При этом они уверяли друг друга, что сейчас все будет в порядке.

Тетушке Ленн нужна была вода. Хоть в виде струи, хоть в виде струйки. Но новый блестящий кран лишь что-то урчал, грустно повесив нос.

— Та-ак… — грозно сказала тетушка Ленн. — Прогулка отменяется…

Разом смолкли мужские голоса. Дядюшка и Ивик вздохнули с облегчением. Им показалось, что они еще хорошо отделались.

— Где старый умывальник? — сказала тетушка Ленн тоном полководца, требующего к себе провинившегося генерала.

— В сарае, — поспешил доложить дядюшка.

— Несите его сюда. И живо мне!..

Старый умывальник был прост, как печное полено. Вся техническая хитрость его заключалась в металлическом соске: стоило подтолкнуть его рукой снизу вверх, как в отверстие текла вода. Несмотря на эту простоту, установка его на место заняла много времени. Ведь сначала надо было разобрать «циклотрон».

Вскоре «циклотрон» был забыт. Во всяком случае, тетушка Ленн о нем не вспоминала. По той причине, что всякий раз, когда дядюшка Лерго садился в небольшую лужу, как это случилось с «циклотроном», тетушка в душе жалела его.

А дядюшка, вместе с Ивиком, лежа под виноградными лозами, уже вынашивали очередную придумку. Им виделся простенький транспортер, по которому дрова из сарая поступали бы прямо в кухонную плиту тетушки Ленн. И они оба, мальчик и старик, еще не продумав всех деталей, с веселым смехом представляли себе, как это будет здорово. Правда, Ивик предлагал сначала заняться починкой Ласточки. Но дядюшка Лерго не хотел пока об этом слышать.

Наконец они принялись за дело. Собрали остов транспортера. Уже начали крепить валки к раме, когда однажды дядюшка Лерго поднялся на Ласточке в небо «выкурить вечернюю трубку». Набирая высоту, дядюшка неожиданно попал в сильный, резко восходящий поток воздуха. Он попытался вывести Ласточку из него, но, видимо, не справился с управлением. Он упал… Ликование Бокомстауна было сдержанным. В рамках приличия.

На этом можно было бы закончить рассказ о старом чудаке дядюшке Лерго. И поставить точку. Но, честное слово, тогда не стоило бы и начинать!..

Через какое-то время после гибели дядюшки, когда газета «Сытость» писала уже только о сытости, а газета «Красивая Жизнь» — только о красивой жизни, по городу прокатилась новость, которая повергла обывателей Бокомстауна в глубокое уныние.

Над восточной окраиной города был замечен планер, как две капли воды похожий на Ласточку. Да, это была другая Ласточка.

Над зелеными холмами парил Ивик.

Александр Гиневский		Художник Катя Толстая
Страничка автора		Страничка художника