Рассказы для детей

Повесть

Введение

Ребята, перед вами главы из новой книги Эдуарда Успенского "Лжедмитрий второй настоящий". Того самого Эдуарда Успенского, который написал про Чебурашку и крокодила Гену, почтальона Печкина, кота Матроскина и про многое другое. Эта книга не похожа на прежнее творчество писателя — сказочное и фантастическое.

Новый роман Успенского — это историческая реальность: Россия, какой она была почти четыре века назад. Автор находит много общего в прошлой и сегодняшней жизни — ведь недаром говорят, "история повторяется". Много вопросов задает нам нынешнее время — а ответы, порой, сокрыты в прошлом.

Друзья!

Начиная с девятого класса, я интересовался личностью Лжедмитрия. Его ругали все: за связь с иностранцами, за то, что был канонизирован угличский младенец. Историки — за то, что он разорил Россию. Но все это были словесные обвинения.

А все тогда известные мне факты говорили только в пользу этого человека. Он был отчаянный и честный, он разбирался в искусстве и мог спать, положив под голову седло. Он преобразовал армию по римскому образцу и собирался создать в Москве университет. Все это было не по нутру тогдашним реакционерам. А так как ими была заполнена вся Россия, Дмитрий был обречен.

Двадцать лет я собирал книги об этом человеке и, в конце концов, выбирая самые интересные факты, изложил его историю такой, какой она была.

Эта книга — хороший урок любой власти. В ней очень ясно объясняется, какая тяжелая расплата ждет временщиков, не уважающих и унижающих народ.

Автор

Плохие дети встречаются редко. Отвратительных детей почти не бывает.

Царевич Дмитрий Углицкий был отвратительным ребенком.

Несмотря на это, он был всеми обожаем. И никто в Угличе не сомневался, что это будущий царь России. И что он будет, пожалуй, погрознее своего родителя Иоанна — царь Дмитрий Иоаннович, сын Грозного.

В середине апреля сухим путем, по едва просохшим дорогам прибыл в Углич в большой, здорово поношенной карете посланец Бориса Годунова. То ли чех, то ли итальянец, доктор по имени Симеон.

В письме, переданном царице Марии Федоровне и ее братьям Нагим, было написано, что он будет обучать царевича латинскому и другим языкам. Что надо принять его и обустроить.

С ним прибыли и подарки царевичу от его брата Федора — игрушечные латы, игрушечный меч и короткий позолоченный кинжальчик.

— Еще одного досмотрщика прислали, — сказала царица Марья. — Мало им Волоховой.

И велела поселить приезжего в самом дальнем краю дворца.

Но при иностранце оказалось другое письмо из дома Романовых. На имя брата царицы, Михайлы Нагого. В нем намеками сообщалось, что этому получеху-полуитальянцу можно доверять, что это верный человек и что от него будет много пользы. Что он врач и многим наукам обучен.

И действительно, учитель всерьез занялся ребенком. С раннего утра он был рядом с мальчиком. На свежую голову они занимались письмом и латынью. Потом катались верхами. Потом иностранец обучал царевича военным приемам и читал историю.

В борьбе или сражении на саблях царевич зверел, кусал учителя и бил его деревянной саблей по-настоящему.

— Ты не царевич, — говорил чех с легким акцентом, — ты припадочный волчонок. Ты недолго просидишь на троне.

Дмитрий еще больше злился, но сквозь злость крепко уважал сильного и умелого учителя.

А свою злость и желание сесть на трон он показал еще зимой. Вместе с другими ребятами ставил снежные фигуры у крыльца и, срубая им головы прутом, приговаривал:

— Это Бориски голова! Это Щелкалова голова! Это Михаилы Битяговского башка!

Ясно, что эти игры быстро становились известными в Москве. И надо сказать, мало радовали шурина царя Федора и фактического правителя России — Бориса Годунова.

Многие считали, что дни царевича сочтены. Что, того и гляди, он отправится в путь небесный. Не зря же одна из его кормилиц год назад умерла от отравы в еде. Но пока младенец был жив, и очень многий люд ставил в зависимость от его здоровья и возраста свои планы.

На третьей неделе учитель попросил у царицы Марьи разговору.

— Государыня Мария Федоровна, надо думать, как уберечь царевича.

— Как так уберечь? — спросила царица. — Как бережем, так и убережем.

— Так мы его не убережем, — сказал итальянец. — Надо искать подменного. Надо найти мальчишку похожего, один в один, и держать его на подставу.

Несмотря на свою иностранность, этот получех говорил по-русски ясно и без ошибок.

Слово было произнесено, и оно запало.

Братья царицы-сестры, Михайло, Андрей и Григорий, согласились не сразу.

— Ведь Бориске донесут мигом, — сказал недоверчивый Григорий.

— И пускай, — сказал младший Андрей. — Ну и что?

— А то, — отвечал Григорий. — Тебя тут же и спросят: "Для чего подмену готовите? Или не доверяете кому? Кому не доверяете? Или опасаетесь кого? Кого опасаетесь? Был один царевич, стало два. Для чего царевичей разводить?"

— А вы поменьше болтайте, — оборвал их старший, Михайло Нагой. — Вот никто и не спросит. Появился лишний мальчонка во дворце, только и делов-то.

Стали искать нужного мальчишку. И он быстро нашелся, как по заказу. Сын юродивой женки Орины.

Андрей велел привести мальчишку во дворец. Здесь его и держали для игры с царевичем. Звали мальчика Афанасием. Женка-мать была пристроена к стирке дворцового белья.

Симеон тихо начал подгонять приемыша под царевича. Надо было сделать так, чтобы в любую минуту он мог стать царевичем, но чтобы в обычные дни никто не замечал их чрезвычайного сходства.

Это начинало получаться. Чумазый и бедно одетый ребенок резко отличался от царевича Дмитрия и забитостью, и общим выражением лица.

Но причесанный и умытый и в расшитом золотом царском кафтанчике, он смотрелся не хуже злобноватого, дерганого царевича. Сделалось возможным совершить подмену в любую минуту.

Это-то и принесло самую большую неприятность.

Однажды во время обедни, когда во дворце никого не было, учитель решил закончить эксперимент. Он позвал Афоньку в свою комнату, причесал мальчика, заставил его надеть белое полотняное белье: штанишки и рубашку.

После этого мальчик натянул красные сапожки, обмотав ноги чистыми белыми платками. Сверху надел темный, прошитый золотом кафтанчик и подпоясался ремнем, окованным бронзой. Затем Симеон набросил на него шелковую перевязь — получилась просто картинка. Осталось только пригласить в комнату царевича и вживую сравнить ребят.

Вдруг в городе ударили в набат. Очевидно, что-то случилось. Скорее всего, загорелся какой-то посадский дом.

Мальчишка выскользнул из рук ученого иностранца, сбросил перевязь ему на руки и в парчовом царском кафтанчике выскочил на задний двор. Симеон стал высматривать в окно: что случилось, отчего набат?

В это время царевич Дмитрий вернулся с обедни.

Он нос к носу столкнулся с оторопевшим Афонькой.

Вид прислужного мальчика в царском кафтане привел Дмитрия в невменяемость. Без всяких рассуждений он подскочил к двойнику и, как его учили в тренировочных боях, всадил в него игрушечный кинжальчик.

Афанасий захрипел и начал биться в судорогах на земле, истекая кровью.

Оказавшийся на улице Симеон не раздумывал ни секунды. Он схватил царевича в охапку, завернул в перевязь и бросился в сторону конюшен. Быстро, но не очень торопливо.

Его поношенная карета стояла под навесом. Он впихнул сумасшедшего царевича туда и приказал:

— Сиди тихо, а то убьют!

После этого он растолкал Тимофея Петрова, конюха, спавшего на остатках зимнего сена, и велел запрягать его карету. Он не стал возвращаться во дворец. Иноземец-влах не очень доверял русским порядкам и русским слугам и всегда все свое носил с собой.

Через четверть часа карета итальянца выехала из города через Спасские ворота и взяла курс на Москву.

Тем временем в Угличе началась настоящая бойня. Под крики "Дьяки убили царевича!" и под гул набата Нагие расправлялись с теми, кто, по их мнению, служил Годунову и был повинен в убиении сына Ивана Грозного, наследника престола, царевича Димитрия.

Влах Симеон встретил карету Афанасия Нагого, старшего из четырех братьев царицы, в десяти верстах от Углича.

Симеон бросился к нему, размахивая руками:

— Стой, стой!

Старший Нагой соскочил к нему.

— Важное дело есть!

Они оба поискали место, чтобы свести кареты с дороги. Воспитатель позвал Афанасия в свою карету.

Мальчишка лежал на сиденье в полубреду. Только что закончился приступ падучей. Чернобородый, весь налитый мышцами Афанасий напрягся:

— Что случилось, латинянин?

Доктор вкратце все ему пересказал. Нагой не переспрашивал. Он все схватывал и понимал с ходу. За внешним обликом туповатого военачальника, стратилата средней руки, скрывался цепкий ум азиатской воды дипломата.

— Боюсь, мои братья там сейчас наломают дров, — сказал он. — Хоть бы сообразили не раскрывать подмены.

Он подумал и добавил с некоторой злостью:

— Вот что, доктор, пути назад нам с тобой нет. Или на трон, или на плаху! И хорошо, если на плаху сразу!

— Как так? — не понял доктор.

— А так. Наши ребята, прежде чем тебе голову отсечь, любят с мышкой поиграть.

Он еще секунду размышлял:

— Значит, так, доктор. Я возьму царевича и спрячу его. Есть глухое место. Ты поезжай дальше в Москву. Остановишься у наших. Деньги я тебе дам. У меня с собой много. Походи по лавкам, по магазинам немецким, закупи все необходимое на НЕ-СКОЛЬ-КО лет. Напирай на ученые книги, на словари и все нужное для ученья. Купи все важное для себя, вплоть до тулупа и крепких сапог. Надо сделать так, чтобы года два вы с мальчишкой никуда не высовывались. Когда все сделаешь, приезжай в Ярославль к городовому приказчику Богданову: он тебе укажет, что делать. И главное, НИ-КО-МУ ни слова, иначе — могила. Да ты и сам ученый. Отнеси мне мальчишку в карету. Неси под мышкой, как сверток. Деньги я тебе здесь в кошеле оставлю. Да, и оружием обзаведись самым лучшим.

Симеон вышел с мальчиком. Афанасий натряс в настенный кожаный карман большое количество монет из нательной поясной сумки, подождал, пока доктор вернется, выждал проезд случайного, жутко дребезжащего барского экипажа и вернулся к своей коляске.

Он вдарил по лошадям, и бешеная гонка продолжилась. Во время скачки Афанасий что-то обстоятельно говорил кучеру.

...Перед последним поворотом в сторону Ярославля кучер соскочил с повозки. Он отцепил одну из двух запасных лошадей, привязанных к задку кареты, вскочил на неоседланную лошадь и, со всех сил колотя ее ногами, быстро поскакал в сторону центра города.

Ему надо было сообщать братьям и сестре Нагим одно: не раскрывать подмены! Не раскрывать подмены! Не раскрывать подмены! Убили действительно царевича. Иначе всем быть без головы. Если не раскроют, остаются шансы на опалу, но не смерть.

Выполнив все поручения Афанасия Нагого, врач-воспитатель Симеон, сопровождаемый кучером, верным человеком Афанасия, добирается до имения Нагого. В дороге влах размышлял: "Как меня встретит царевич? Что-нибудь изменилось в этом звереныше? А ведь мальчик удивительно одаренный! И очень большие шансы на престол у него сохранились".

Симеон знал, что Годунов прислал в Углич комиссию, и та подмены, не обнаружила. Ее вывод: царевич убился сам, во время припадка падучей болезни он накололся на нож.

Приезжего гостя приняли приветливо. Неспешная, но доброжелательная челядь выгрузила вещи влаха и перетаскала их в дом, в его комнату.

Мгновенно был накрыт стол, извлечено все согревающее и снимающее усталость — наливки, медовухи, первачи.

— А где мальчик? — спросил влах.

— Сперва пообедаем, потом будет, — сказал Афанасий. — А то, боюсь, удар тебя хватит.

Долго, неторопливо обедали. Редька, рыба, птица, мясо, кисели, наливки. Многие блюда ели руками.

Молчали. Как в азиатской степи — кто первый заговорит, тот проиграл.

Потом вдруг Афанасия прорвало. Он стал вспоминать свои сложные дела: переговоры о женитьбе Ивана Грозного на иноземных красавицах, опасные контакты с Казымом-Гиреем, бесконечные страшные казни старого царя...

"Конечно, Русь — очень перспективная страна, — думал про себя Симеон. — А все-таки это — Азия, Азия и еще раз Азия".

На его счастье, эту истину он усвоил давно, и новые жуткие истории Нагого его из себя не выбивали.

Наконец привели мальчишку.

Но что это??!

К ужасу и чрезвычайному недоумению влаха, это был не Дмитрий. Это был совсем другой мальчик. Если составлять словесный портрет, тот же — бородавка на щеке, сам рыжеватый, низкий лоб, уши торчком. Но только это был не он, это была слабая копия.

— Кто это? — спросил влах.

— Это он, — тихо ответил Афанасий Нагой, так тихо, чтобы слышал один только доктор. — Знакомьтесь: Дмитрий Иоаннович. Собственной персоной!

"Это Дмитрий? Царевич Димитрий?" — спросил доктор.

Спросил не голосом, не словами, а глазами, мимикой, недоуменным поворотом головы, всей своей напряженной позой.

"Да, да! Это он!" — Так же, не словами, а глазами, общей уверенностью и кивком головы показал Афанасий Нагой.

Одетый в богатое городское, очевидно, с царевичева плеча, платье, сельский мальчик переминался с ноги на ногу и не знал, куда девать руки и себя самого целиком.

— Я не понимаю, — сказал влах.

— Будущий претендент, — тихо сказал Афанасий.

По его жесту мальчика увели.

— Для чего все это? — спросил наконец Симеон, когда они остались одни. — Что за маскарад? Зачем еще одна подмена?

— Сейчас объясню, — сказал Афанасий. — Представь себе: приезжает сюда настоящий Димитрий. Никому здесь не известный, зато истеричный, припадочный мальчик. Представил?

— Да.

— Слушай дальше. Ему привозят книги, карты, дорогие игрушки. Его обучают языкам, хорошим манерам, владению шпагой, верховой езде и прочим царским умениям. Да? Он держится дерзко, высокомерно. Повелевает даже своими учителями. Упоминает нужные и ненужные имена без всякого к ним уважения. Да? Завтра, послезавтра, через день вся дворня узнает, что это за соколенок. Что после этого последует?

— Донос, — сказал учитель.

— Донос, да не один, — подтвердил Афанасий. — Сотскому, приставам, посошникам, да любому заезжему человеку. О чем? О том, что здесь, в имении Нагих под Грязовцом, в лесах у озера Никольского готовится претендент на престол. Кем готовится? Нагими — лютыми врагами Годунова. Затея эта опасна даже для царя Федора, а уж тем более для всех тех, кто сослал царевича в Углич и занял властные места. Верно?

Влах кивнул головой.

— И то, чем ты сейчас киваешь, через неделю будет на плахе. Согласен?

Влах был вынужден согласиться. Сразу, без малейшего размышления. Все было изложено Афанасием в хорошо продуманных формулировках с высокой разрешающей способностью.

— А так? — спросил Симеон.

— А так? — переспросил Нагой. — Так все очень просто. Живет в имении мальчик, мой незаконный сын. Рыжеватый, бородавка у него, как у всех Нагих. Не царский он вовсе. Совсем не опасный ребенок. Понятно?

— Понятно.

— Воспитывай его, обучай, готовь на царский престол. Вбивай ему в башку свои латинские идеи. Думаешь, я о них не знаю? И когда он будет готов, когда увидит Европу, побывает в замках богатых людей, открывай ему постепенно тайну. Что он не просто сельский подросток из села Пишалина, а великий сын грозного царя Ивана. Законный наследник московского престола. Ясно? Пока ты здесь с ним занимаешься, никакие царские собаки к тебе не придерутся. Хоть самого Малюту Скуратова присылай, родственничка правителя нашего. Верно?

— Верно, — согласился влах.

— И знаешь, как его зовут на самом деле? — спросил Нагой.

— Дмитрий? — догадался Симеон.

— Точно!

Прошла некоторая довольно долгая пауза.

— А царевич?

— Нет его. Считай, что он умер. Он сейчас уже неважен. Ничего себе, претендент на престол, в девять лет совершивший первое убийство! Его надо держать вдалеке от людей и то только на всякий неудачный случай. Появлять его прилюдно никак нельзя. Это вообще смерть для нас. Для всех Нагих.

— Почему? — удивился учитель.

— Одно дело, когда за убитого царевича поубивали полгорода царевых Годуновых людей. Тогда нас еще можно простить. Но если пол-Углича убито за-ради дворового мальчика... За это сразу на плаху.

— И все же, где он?

— Далеко. Думаю, что уже дальше годуновских когтей.

— Я вижу, ваш род не очень чествует Годуновых.

— Точно, не очень. Это старинная вражда.

Кажется, все было решено, и этот странный союз состоялся. Вторая подмена была одобрена Симеоном.

— Стой! — вдруг сказал он. — А крест? Царский крест!

— Ты прав! — согласился Афанасий. — Как же это я упустил. Крест, пожалуй, главный документ в этом деле. Крест этот знаменитый. Его крестный отец Иван Федорович Мстиславский через царскую казну в Греции заказывал. Крест необходимо вернуть. Не беспокойся, я за этим прослежу.

Проведя следствие о бунте в Угличе, Годунов всех Нагих, включая Марью, мать царевича Димитрия, сослал в монастыри и крепости. Всех жителей, участвовавших в погроме, вместе с семьями выслал в Сибирь и на Север. А колокол, который бил набатом, созывая на бунт, был сослан в Тобольск. У него вырвали язык и отбили ухо.

...В далеких Грязовецких лесах у озера Никольского ковался царевич. Наследник престола Российского.

Врач Симеон был хорошо подготовлен к роли его формирователя. Он владел шпагой как учитель фехтования. Прекрасно ездил верхом. Знал приемы ближнего рукопашного боя. При всем этом он был великолепно образован. Владел медициной, знал языки, историю, особенно Рима, много понимал в математике. Одним словом, был человек-университет.

Дмитрий быстро постигал все преподаваемые ему науки, языки, историю, географию, фехтование. Но Библией с ним занимался сельский священник.

Осенью приехал Нагой. Привез царский крест. С первого взгляда было видно, что крест этот, безусловно, царской работы. "Царевичу" его, конечно, не показали.

— Ну, как там мальчик? — спросил Симеон о настоящем царевиче.

— Жив. Злой растет, замкнулся, — ответил Нагой. Потом добавил: — Не прав я, зря я тебе это говорю. А правильно то, что он в дороге умер.

— Зачем, Афанасий Федорович, ты меня за дурака держишь? — рассердился доктор. — Давай на равных разговаривать!

— Не за дурака я тебя, доктор, держу, а голову твою хочу сохранить. В Литве он.

Больше на тему настоящего Дмитрия разговора не было. А через день Афанасий Нагой сказал:

— Готовься, доктор, в путешествие. Того гляди, царь Федор помрет, тогда все границы закроют. А наш рыцарь должен быть светским человеком.

Несмотря на то, что все знали о болезненности и слабости царя Федора, все же его смерть застала врасплох влаха Симеона и Афанасия Нагого и сломала их планы. Основательно и планомерно готовить своего претендента на престол не было времени, Годунов в своем желании, чтобы его очень сильно попросили занять царский престол, выжидал и мог переиграть. Ему могли поверить, что он действительно колеблется, сомневается, не желает принимать власть. Воцарившееся безвластие могло привести к смуте.

Годунов принять власть согласился.

Афанасий Нагой сдавал. Сдавал не от усталости и возраста, сдавал от резко изменившейся жизни. Он привык к интригам, гонке, опасностям, которых он не боялся. Не потому он не боялся, что был безумно храбр, а потому, что слишком хорошо считал. И каждую опасность он трижды предвидел за версту и трижды успевал принять против нее меры.

Сейчас ему не приходилось куда-то гнать, вести сложные переговоры, интриговать и рисковать. Ему не приходилось преодолевать сопротивление среды и свое собственное, и внутренняя сила разрывала его, как рыбу, вытащенную из глубины воды на поверхность.

Он стал пить. Пил он всегда, но раньше все выпитое перерабатывалось в нем, как хорошее горючее, и только придавало ему сил. Теперь выпитое угнетало его. Он мрачнел. Мрачность направлялась внутрь его, ее надо было снова заливать вином.

В первые дни весны он пригласил к себе в рабочую комнату мальчика Дмитрия для какого-то важного разговора.

Сам он был на удивление умыт, причесан и нарядно одет. Дипломатический лоск им еще был не совсем утерян.

Мальчик был удивлен тем, что его позвали в комнату, куда никто из домашних, кроме Симеона, никогда не впускался.

— Слушай, Дмитрий, — обратился к нему Нагой, — я тебе сейчас скажу одну вещь, о которой ты и сам бы мог давно догадаться, если бы был поумнее.

Афанасий говорил так не из желания унизить подростка, а из-за какой-то врожденной грубости по отношению к меньшим. Мальчик уже привык к такой манере и иногда сам подражал ей в разговоре с сельскими подростками.

— Ты не просто ребенок, — сказал он. — Не просто сын дворянина и даже боярина. Ты, дорогой юноша, являешься членом царской семьи. По некоторым причинам тебя удалили из семейства и поручили мне тебя воспитывать.

Мальчик с удивлением смотрел на Афанасия и не говорил ни слова. Но видно было, что информация с невероятной скоростью производит работу в его голове.

— Больше я тебе сегодня ничего не скажу, — закончил Афанасий. — А узнанное держи со страшной силой за зубами. Если ты еще не понял, в какой стране живешь, поверь мне на слово. Ты ведь знаешь, я слов на ветер не бросаю. Под пыткой никому не говори, что от меня услышал. Не дай тебе Бог!

Он махнул рукой, выпроваживая мальчика из комнаты. Мальчик вышел. Но Афанасий после секундного раздумья окликнул его:

— Дмитрий!

Мальчик вернулся.

— Подожди. Я покажу тебе одну вещицу.

Он вытащил из ящика рабочего стола красивую черного дерева шкатулку с золотыми цветочными узорами на крышке и вынул небольшой, но тяжелый нательный крест на золотой цепочке, украшенный искрящимися камнями.

— Это твой, смотри, — показал он крест мальчику. — Скоро я тебе его отдам навсегда.

Дав юноше подержать драгоценный предмет, он вновь убрал его. Но положил не на место, а в середину раскрытой огромной книги на столе, которую читал.

Это было Евангелие.

— Иди!

И вдруг еще одна неожиданность. Ее Афанасий Нагой и влах Симеон предвидеть не сумели.

Афанасий Нагой внезапно умер. В Пишалино к нему в дом сразу нагрянула стража. Симеону и Димитрию, находившимся в это время в нескольких верстах от усадьбы, сообщили, что в имении что-то случилось, и они погнали в Пишалино.

Дмитрий бросился к Афанасию в комнату. Его не пустили. Там уже был становой пристав.

— Стой! Нельзя! — приказали ему.

— Мне проститься, — сказал юноша.

— Нельзя.

— Но это же мой отец!

Его уверенная манера, хорошая одежда и спокойная доброжелательность впечатляли. Вежливому, не барствующему юноше из аристократической семьи очень хотелось пойти навстречу.

Становой боролся с собой. Ясно, что он имел другие указания. Явно, что он прибыл сюда не случайно и что его послали очень высокие люди. Очевидно все бумаги Нагого будут опечатаны и отправлены в Москву. И по ним в Москве уже будут предприняты какие-то важные, может быть, даже с кровавыми последствиями, действия.И все же становой уступил.

— Хорошо, проходи. Только ничего не трогай.

Подросток вошел в комнату. Подошел и царственно поцеловал Афанасия в холодный лоб.

Воспитатели добились своего. Он осчастливливал собою окружающих. Потом он перекрестился и подошел к рабочему столу Афанасия.

— Что-либо трогать запрет! — насторожился становой.

— Это Евангелие, — ответил юноша, беря толстую кожаную книгу со стола. — Я буду молиться.

Дьяк не рискнул отобрать у юноши Святое Писания, и Димитрий свободно вышел из комнаты.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Так, по мысли Эдуарда Успенского, начинали разворачиваться события в Смутное время. Такое название — Смутное время — дали ученые историческому периоду конца XVI — начала XVII веков. Это время, когда после смерти Ивана Грозного и его сыновей (царевича Димитрия и царя Федора) на престоле не оказалось законного наследника. У писателя своя точка зрения на происходящие в это время события. Несмотря на то, что мы опубликовали не весь роман, а только несколько начальных глав, уже можно было бы ответить на вопрос: чем точка зрения Э. Н. Успенского отличается от взгляда, например, А.С.Пушкина на этот период истории? Это наш первый к вам вопрос. Знаете ли вы, как закончилось Смутное время? Сколько было в это время претендентов на царский трон, на чьи силы, на каких сторонников опирались "кандидаты"? Кто в конечном итоге стал русским царем? Когда и как это случилось? Какие интересные книги вы прочли в поисках ответа на наши вопросы? Ждем ваших писем с ответами. За наиболее полные и интересные ответы (лучшие из которых мы опубликуем в сентябрьском номере, к новому учебному году), ребята будут награждены.

Пятеро победителей получат книгу Э.Н. Успенского "Лжедмитрий второй настоящий" с автографом писателя.

Даем вам на подготовку некоторое время. Письма с ответами должны прийти не позднее 15 мая. Имена победителей будут объявлены в 7-м (июльском) номере.

Опубликовано в журнале "Костер" за март 2001 года