Ноябрь-декабрь 2012 года
…
В ожидании праздника
Пластилиновый ослик
Когда елку принесли в дом, первым ее запах услышал Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку.
Он проснулся и закричал:
— Эй вы, сонные тетери! Бал!
Блестящие фонарики замигали:
— Бал! Бал! Бал!
И принялись начищать бока о старого ватного Деда Мороза.
Он был глуховат, но когда захлопали флажки, открыл глаза.
— Снова Новый год?
— Ах, ну конечно! Бал! Бал! — ответили ему, подпрыгивая, матрешки в цветастых платьицах.
— В этом году я снова буду королевой елки! — заявила Серебряная Фея с пружинками-завитушками на голове.
— Нет уж, позвольте! — стал, как обычно, спорить Картонный Домик.
Он не начищал бока о Деда Мороза, считая это вредным, а лишь пыхтел, отдуваясь от пыли. Ему нужнее всех оказаться под потолком. Того и гляди помнут.
— Не позволю! Никому не позволю! — грозно прикрикнула Шишка. — Я — Шишка! А шишки у елок висят вверху!
— Подумаешь, шишка! — зазвенела Стеклянная Сосулька. — Мои сестры растут на крышах, которые выше елок. Я буду королевой! Сегодня и всегда!
— А трещина?! — воскликнула Серебряная Фея. — Тебя в прошлом году уронили!
— Подумаешь! — Сосулька посмотрелась в сияющий белый шарик. — С одного бока немножко… Если правильно повесить, то и не видно.
— Опомнитесь, на вас и ниток-то нет! — заверещал Разноцветный Попугай на прищепке.
Он был немножко красный, немножко синий, немножко зеленый и очень этим гордился.
— Нитки привяжут, — важно ответил Снеговик. — Но Новый год — это я, а не вы.
Он поправил поролоновую морковку и подмигнул Сосульке:
— Снег выше всего. Он над всеми домами кружится и даже над самолетами.
Снеговик принялся карабкаться к крышке, расталкивая соседей. Всем известно, что те игрушки, которые лежат сверху, вешают на елку первыми. За ним поспешил Картонный Домик, Серебряная Фея, Сосулька и Шишка.
— Выскочки! — заметил Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку. Он был любимым шаром мамы и никуда не торопился.
Маленький Ослик забился в угол и думал только об одном: как сделать так, чтобы его достали последним?
В прошлый раз он спрятался в ватной бороде Деда Мороза, но теперь к нему не пробраться. Все чистились о красный потрепанный тулуп. Все хотели сиять ярче, чтобы огни гирлянды, когда ее зажгут, танцевали в них золотыми искорками.
На балу, таком веселом и коротком, каждой игрушке хочется быть самой красивой. Весь год, сквозь дрему, они вспоминают праздник. Весь год мечтают о следующем. Весь год беспокоятся: каким он будет? Какую привяжут нитку? Как высоко повесят? Будет ли видно телевизор? Не разобьют? Удастся ли поболтать с новичками: мандаринами и конфетами, которые висят совсем недолго и никогда не ложатся в коробку? Только Ослик ни о чем таком не думал. Он никогда не видел комнату сверху. Никогда не начищал бока, не боялся разбиться. И нитку к нему не привязывали. Он был пластилиновым осликом, которого слепил Павлик.
Вокруг синего туловища намотан желтый шнурок — великолепная попона, концы которой разлохматились и превратились в уздечку. Ослик может везти тележку из спичечной коробки и вообще все что привяжут. Его слепили, чтобы играть.
Ослик залез под серпантин и мечтал только об одном: оказаться последним, висеть пониже, чтобы Павлик увидел и вспомнил его. Павлик — это мама. Павлик — это папа. У него теплые ладошки и большие серые глаза. Он умеет все на свете: читать вверх ногами книжки, строить башни, спасать принцесс и медведей. Он лепит шарики, змей и огурцы. А бегает так, что даже королева бала подпрыгивает на верхушке! Ослик боится одного: только бы Павлик не вырос. Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку рассказывал, что дети вырастают и забывают свои игрушки. Но не всегда. Мама Павлика не забыла Большой Красный Шар с белой снежинкой.
Когда открывают коробку, все игрушки жмурятся от яркого света.
Все, кроме Ослика. Он смотрит вверх и, затаив дыхание, ищет Павлика.
Он готов скакать к нему, только немного запутался в серпантине.
КАРТОННЫЙ ДОМИК
Картонный Домик когда-то был Дворцом. Так, по крайней мере, ему казалось. Он любил рассказывать о том, что крыша у него была блестящая, лаковая, а окошки и крылечко нарисованы такими яркими красками, что каждый, кто брал его в руки, улыбался.
— Ко мне даже принцесса захаживала… — говорил он значительно.
Все стеклянные яблоки и груши, которые вешали вокруг него, Картонный Домик считал своим садом. Стоило рядом появиться ракете, Домик считал себя Домиком Космонавта, а если мама вешала около снежинки и сосульки, Домик становился Заснеженным Домиком.
Так когда-то он был домом Деда Мороза, феи с пружинками-завитушками на голове и сестриц-матрешек. А однажды Картонный Домик превратился в цирк! Да, да! Ведь рядом с ним оказались веселые клоуны.
Каждый Новый год Картонный Домик волновался больше всех: какое его ожидает превращение? Он гордился собой и свысока поглядывал на другие игрушки, даже если висел внизу.
Что — шары, сосульки, фонарики? Куда ни повесит их мама, они так и останутся собой.
Они не умеют превращаться. Только кружатся и хвастают, в ком сияет больше блестящих искорок. В их стеклянных боках отражаются искры бенгальских огней, сияние гирлянд и свет люстры под потолком.
Еще чего не доставало! Картонный Домик презрительно хмыкает.
Сколько таких вертушек он повидал! Сколько было слез от трещин, а то и просто — осколков.
В картонных стенах Домика не отражается ничего, но зато он прочный. Его купили еще маминой маме, когда она была маленькой. В те далекие времена на елки ставили настоящие свечи! Как боялся их поначалу Картонный Домик! С такими соседями и праздник не праздник!
Они подмигивали ему желто-красными глазками и шипели:
— Не уйдеш-ш-шь!
— Колобок я, что ли? — храбро отвечал им Картонный Домик. — Никуда я не собираюсь уходить!
Но на самом деле внутри у него начинались сквозняки, и становилось зябко. Потом Домик увидел, что свечи трещат, шипят, но делаются все меньше и меньше.
«Да они от злости сами себя съедают!» — решил Домик, перестал бояться свеч раз и навсегда, и заодно решил быть Добрым Домиком.
Как-то его схватили разноцветные пальцы.
Они были в черничном варенье, томатной подливке и шоколаде!!!
Мамина мама испугалась:
— Отдай, Таня!
И спасла Домик. Она потом долго отчищала пятна резинкой и говорила:
— Это моя любимая игрушка! Ее надо беречь.
Домику было неприятно, резинка грозилась протереть дыру, но мамина мама говорила такие ласковые слова, что он терпел.
Так он понял, что он еще и Любимый Домик.
Таня выросла и сама стала мамой. Как-то она повесила домик внизу, и его лизнул пес Тишка. Картон стал бурым и мокрым. Домик тогда сильно перетрусил, он спросил:
— Ты съешь меня?!
— Нет, — сказал Тишка. — Ты невкусный.
Домик стал Невкусным Домиком и очень этим гордился. Он видел, как за новогодним столом люди едят все вкусное, и радовался, что у него впереди еще много праздников.
Когда-то открыли балконную дверь, и Домик сорвался с ветки. Все над ним смеялись, а он понял, что он еще и Летучий Домик! У него, откуда ни возьмись, вдруг выросли крылья! Подумать только: Домик дважды перевернулся, когда летел! И, если бы не мама, обязательно бы унесся в Большой Мир за Балконом.
Наверное, эти невидимые крылья были всегда. И всегда будут…
«Моя жизнь полна счастливых превращений, — думал он, засыпая после Нового года. — Значит, я еще и Счастливый Домик—»
РОЗОВЫЙ ПОРОСЕНОК
Розовый поросенок был когда-то розовым лоскутком. Просто тряпочкой, которая взялась неизвестно откуда. «Век мой короток — думала тряпочка. — Буду вытирать пыль или мыть тарелки, быстро состарюсь, разлохмачусь, сотрусь до дыр и тогда: здравствуй, помойка!» Но как-то ее достали, раскроили на много кусочков, и потом руки маленькие и руки большие сшили поросенка. Лоскуток был грустным, а поросенок улыбался, ведь ему нарисовали чудесный рот: от уха до уха.
Это маленькие руки взяли карандаш и нарисовали. А большие — пришили серебряные блестки-глаза и сделали пятачок из пробки от какого-то пузырька. Сначала поросенок переживал, что пробку будет видно, но ее обернули той же розовой тканью, и поросенок получился весь розовый: от макушки до хвоста.
— Какая красота! — восхитился Поросенок, посмотрев на свои ножки.
— Какой я чудесный! — восторженно подумал он, рассмотрев ручки.
— Нет меня прекраснее! — решил он, взглянув на живот.
А уж потом он посмотрел на руки, которые его сшили, — большие и маленькие.
— Они тоже ничего… Но все-таки не такие розовые! Нет, я самый лучший, самый восхитительный Розовый Поросенок на свете!
Он задрал свой пятачок вверх и увидел лица, которые смотрели на него, улыбаясь.
— Это те самые, не очень розовые… — мимоходом подумал Поросенок и тоже им улыбнулся. Надо сказать, что это вообще был улыбчивый поросенок. Он улыбался всегда. И тогда, когда ему сказали, что он будет жить на елке, и тогда, когда знакомился с елочными игрушками. В душе ему было жалко эти некрасивые стекляшки, то ли дело он — Розовый Поросенок! Но как не улыбаться, когда во всех этих шарах, фонариках и звездах отражаются розовые ушки и розовый пятачок! Только успевай голову поворачивать! «Пусть я живу среди уродцев, — думал Поросенок, — зато всегда могу любоваться собой, прекрасным Розовым Поросенком!»
Ни в тот день, ни через неделю, ни через месяц Поросенок так ни с кем и не подружился. Он нлюбил прыгать по веткам, раскачиваться на проводах гирлянды, никогда не кружился и даже ни с кем не разговаривал.
«Я прекрасен!» — восторгался он с утра до вечера и сам удивлялся, как можно было получиться таким прекрасным.
Иногда маленькие руки пытались с ним играть. Поросенка сажали за маленький столик, ставили перед ним маленькие тарелки. Его клали в кровать и укрывали теплым стеганым одеялом. А еще катали в пластмассовой колясочке. Но он терпеть не мог такие игры. Любимым его занятием было смотреть на собственное отражение, а зеркальца в царстве маленьких рук не было. Шло время. Потускнели серебряные блестки, стерлась нарисованная улыбка, выгорела розовая ткань, и почему-то стали разлезаться швы по бокам, свисая неряшливыми нитками. И даже пробка-пятачок куда-то исчезла. Чего только не делает время!
— Что это за тряпочка у вас на елке? — спросил кто-то из гостей и взял в руки Розового Поросенка.
Он хотел улыбнуться, но у него не получилось. Ведь он привык улыбаться только своему отражению. Хотел сказать, что он самый великолепный, но потерял голос, ведь он годами ни с кем не говорил.
— Это Розовый Поросенок! — объяснил кто-то.— Мы его когда-то вместе с мамой сшили. Она помогала его кроить, а потом пришивала голову. Вот эти стежки мамины, а эти — мои! Если бы ты знал, какой это был замечательный поросенок! Он помещался в пластмассовую коляску, и я гуляла с ним по городу из кубиков и вырезанных из картона деревьев. Он капризничал за столом, не желая есть манную кашу. А потом не хотел спать днем — все лежал с открытыми глазами и ворочался.
— Ты так интересно рассказываешь про эту тряпочку, — удивился гость.
— Еще бы! Потом он стал принцем и у него были свои подданные. Он ездил в старинном автомобиле, и каждый день я строила для него дворцы – один краше другого. Я даже как-то брала его на море, у него была самая высокая песчаная башня на берегу! Знаешь, сколько я рассказывала ему секретов, и как он внимательно их слушал? Он настоящий друг — этот розовый поросенок.
— Хм… Но теперь, извини, это просто тряпочка!
— Перестань! Он прожил жизнь, полную приключений!
Поросенок попытался вспомнить дворцы, автомобиль, башню, море, но не вспомнил ничего, что уж там говорить о секретах... Поросенок никогда их не слушал. Он никогда не был другом. «Вся жизнь прошла мимо!» — с ужасом подумал он. И где-то внутри себя услышал грустный голос розового лоскутка: «Вот и прошла жизнь, значит — здравствуй, помойка!»
Он увидел совсем рядом серые глаза, которые смотрели на него с любовью, и даже порозовел от стыда.
— Как жаль, что я замечал только себя! — всхлипнул Розовый Поросенок. — Как много у меня было, а теперь никогда-никогда… Ничего-ничего… Я — тряпочка…
— Знаешь, он еще розовый, если приглядеться, — сказала сероглазая женщина. — И как внимательно на меня смотрит…
— Чепуха! — сказал гость.
А Поросенок действительно смотрел! Он впервые разглядел и сероглазую женщину, и те руки, которые его сшили.
«Они прекрасны!» — решил он и даже не удивился, что кто-то еще прекрасен, кроме него. Поросенок огляделся… На елочных ветках — плясали игрушки! Под елкой на корточках катал машину мальчик. Телевизор показывал мультики! За окном падал пушистый снег.
— Знаешь, вот тут я его зашью, приделаю пятачок, нарисую рот, и он будет лучше прежнего. Без него ведь и Новый год не Новый год. И, может быть, даже Павлик захочет с ним поиграть!
«Это потому что я друг?! Хорошо, когда есть друзья! У меня их будет много-много… » — волнуясь, думал счастливый Поросенок, а лоскуток, из которого он был сшит, понял, что проживет еще одну жизнь.
ПАМЯТЬ ЗЕЛЕНОГО ШАРИКА
Почти все игрушки не знали, где родились. Некоторые смутно припоминали темные коробки и магазинные полки, но как они туда попали, было для них загадкой. Многие забывали даже то, что случилось в прошлом году. Если весь год спишь, начинаешь путать сны с явью.
Но был один Шарик, который помнил все. И хотя звали его Зеленый Шарик, он помнил те времена, когда был прозрачным. И даже те, когда был стеклянной трубочкой!!! Да-да, ведь именно из них получаются стеклянные елочные игрушки.
Шарик помнил, что длинных трубок было много.
— Мы заготовки, — говорили они.
Высокие, одинаковые, прозрачные трубочки стояли в ящиках и мечтали, кем станут. Кто-то хотел превратиться в космонавта, кто-то стать бабочкой, кто-то — фонариком. И почти каждая мечта сбывалась. Только сначала все становились шарами.
Зеленый Шарик помнил, как из газовой горелки, похожей на факел, вырывалось синее пламя, и дядя Миша-стеклодув подносил к нему тонкую стеклянную трубку… Этот дядя Миша был настоящий волшебник, поэтому стеклянные трубочки торопливо нашептывали ему свои желания. Он внимательно слушал, а потом прогревал каждую заготовку над огнем, прямо посередине. Это было ужасно щекотно, так щекотно, что трубочка размягчалась. Тут-то и начиналось настоящее волшебство! Дядя Миша, как музыкант, подносил трубку к губам и начинал дуть, словно это была дудочка. Посередине появлялся шар, сначала маленький, а потом все больше и больше! Казалось, что дядя Миша-стеклодув играет нтрубочке прекрасную мелодию, и вся она заполняет шар целиком, чтобы потом тихонько петь и переливаться.
Те, кто хотел оставаться шарами, оставались ими навсегда, как Зеленый Шарик или Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку. Тех, кто хотел стать кем-то другим — зайцем, медвежонком, космонавтом или матрешкой — клали в специальную форму. Главное, чтобы шар попал туда горячим, только тогда стекло было мягким и могло превращаться дальше.
Зеленый Шар завороженно смотрел на эти превращения. Игрушки ойкали, когда форма закрывалась, а через секунду хвалились друг перед другом:
— Теперь я — настоящая шишка, как мечтала!
— А я — мотоцикл!
— А я — сосулька!
Потом все прозрачные игрушки ехали на тележке в большую круглую машину, похожую на бочонок, где покрывались алюминиевой пыльцой и становились зеркальными. Ах, какая красота! Теперь в них отражались лампочки, дядя Миша и все-все-все, что было вокруг. Игрушки тут же начинали смотреться друг в дружку и корчить рожицы. А самые нетерпеливые кричали, что они уже красивые, и хотели мчаться наряжать елки. Однако это было еще не все.
Бережно и осторожно, как принцев и принцесс, их везли к тете Маше, которая заведовала Царством Разноцветья. Тетя Маша окунала каждую игрушку в ведерко с краской, с краской самой нужной, самой подходящей! И, хотя делала она это быстро, никогда не ошибалась. Мишки становились коричневыми, лисицы — рыжими, матрешки — красными.
Зеленый шар очень переживал, какого он будет цвета: никак не мог выбрать лучший. Но когда тетя Маша опустила его в зеленую краску, и он увидел себя, посмотрев в еще не раскрашенную зеркальную грушу, то стал самым счастливым Шариком на свете. Тетя Маша не ошиблась: ему нужен был именно этот замечательный цвет — цвет елки и радости. Да, Зеленый Шарик решил, что радость — непременно зеленого цвета!
Потом игрушки высыхали. Это было долгое дело. Многие, устав от переживаний дня, засыпали и не слышали, как их уже везли в другой цех. В тот, где за длинными столами работали художники. Здесь было много кисточек и палочек, похожих на карандаши, яркой акварели и баночек с золотистой присыпкой. На каждой игрушке что-то рисовали. У мишек появлялись глаза, на шишках — серебряная изморозь, а на шарах — узоры. Зеленый Шарик не хотел, чтобы его разукрашивали. Он испугался палочек и кисточек: «Надо держаться от них подальше, а то весь мой зеленый цвет замалюют!» И закатился в угол коробки. Художница тетя Зоя, хотя и была в очках, его не заметила. Она увлеченно рисовала серебряного олененка, и даже пела про него песенку: «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним!»
Зеленый Шарик смотрел, как тетя Зоя рисует одного олененка, второго, третьего, а потом заснул. И снилось ему, как они с тетей Зоей едут на оленях к большой-пребольшой елке, которая пушистой макушкой упирается в небо. А на небе, на небе что творится!
Разливаются по нему веселые краски, вперемешку с золотой присыпкой. «Это Северное сияние!» — говорит тетя Зоя. «По елке я обязательно до него доберусь!» — решил Шарик и полез вверх. Он лез, лез и лез, пока не проснулся. Был уже вечер, но тетя Зоя все также рисовала оленят. С тех пор запах детства был для него запахом краски.
А радость оставалась зеленой. Каждый раз, когда сквозь дрему он слышал елочный запах, зеленые волны ожидания чего-то хорошего прогоняли остатки сна. Когда коробку открывали, Шарик видел растерянную елку и радовался, что снова, снова, снова Новый год!
Зеленый Шарик пытался рассказать обо всем этом игрушкам, но они смеялись, что ему все приснилось. «Стеклянные трубочки! — хихикали они. — Вот сочиняет!»
Но я подтверждаю, что Шарик ничего не придумал, все именно так и было.
От редакции. Ждать Нового года осталось совсем не долго. Скоро, совсем скоро вы достанете из коробок волшебные елочные игрушки, у каждой из которых — своя удивительная история. Хотите узнать, какая? Об этом можно прочитать в новой книге петербургской писательницы (а заодно и доброй волшебницы) Елены РАКИТИНОЙ «Приключения новогодних игрушек», которая вышла к новогоднему празднику — как подарок всем любителям доброго и умного чтения — в издательстве «Речь».
| Елена Ракитина |
 |
Художник Маша Иванова | Страничка автора | |
Страничка художника |
