Апрель 2008 года
…
— Ну что же ты, Ян…
Ян с любопытством посмотрел на меня из-под капюшона. Шел дождь, и капли воды стекали с макушки и капали Яну на нос. Ян попытался вытереть лицо рукавом плаща — таким же мокрым.
— Что ж это я… — растерянно сказал мальчишка. — Вы бросились спасать, а я и не заметил. Хотя это вы, скорее, «что же». Вон, локоть разодрали…
Я разодрал не только локоть. Саднила ладонь, болела нога. Но сейчас мне было не до этого.
— Ты-то цел, лихач? — спросил я.
— Угу…
Я приезжаю в эту деревню каждое лето. Когда-то тут жила моя бабушка, оставившая мне дом в наследство. Мне достался прекрасный фруктовый сад, в котором чаще бывали соседские дети, чем я сам; огород, на котором почему-то всегда что-то росло (за это я постоянно покупал соседке хлеб и зерно для ее пернатого питомника). Еще по непонятным причинам жил в моем доме толстый кот Василий, который, казалось, ничем не питался, но всегда был доволен жизнью. Такие таинственные условия проживания меня вполне устраивали. Я любил гулять, осматривать окрестности — словом, отдыхал от цивилизации.
Ян появился в деревне только этим летом. Он жил по соседству и приходился каким-то дальним родственником старушке, колдовавшей над моим огородом. Был он поляк — белобрысый непоседа двенадцати лет. Януш со мной не знакомился, а бесцеремонно вторгался в мой дом, доводил до состояния легкого помешательства мирного кота Василия и убегал с победоносным воплем. Я был не против, так как набеги Яна добавляли в мою летнюю жизнь еще большей таинственности.
В тот день я возвращался с прогулки через обрыв. Живописное и в то же время пугающее место, о котором любили посудачить бабульки. Мол, там чудеса, там леший бродит, и тыща человек, а то и больше, сгинула в этом обрыве в одночасье. Я, честно говоря, не разделяю такую любовь к фольклору с элементами фантазии. Тем не менее, стоять у обрыва мне нравилось. Глядя вдаль, я не замечал, сколько прошло времени, и мог простоять так до самых сумерек.
Но в тот день… Тогда пошел дождь, и я поторопился уйти от скользкого обрыва подальше. И увидел Яна. Он несся с горы прямо к краю бездны на детском трехколесном велосипеде. Ехать ему было неудобно — он крутил педали и колени то и дело задевали подбородок. Вид у Яна был явно довольным, и, завидев меня, он даже нажал на желтую пищалку. Первая моя мысль была про галлюцинации, вторая — про явное нездоровье Яна, и размышлял я уже во время прыжка. Я чудом успел — Ян уже подъехал к краю обрыва. Когда он понял, что я собираюсь остановить его, то весело крикнул: «Не надо!». Но я крепко схватил Яна за руку, велосипед ухнул вниз.
— Теперь уж тяните, — недовольно буркнул этот каскадер.
Я сидел на мокрой земле в странном оцепенении. На злость сил не оставалось. А надо бы хорошенько встряхнуть за плечи этого избалованного мальчишку, взять, как маленького, на руки и отнести его бабульке. И пусть его посылкой — в Польшу. Или контейнером…
— И что тебя туда понесло? — равнодушно спросил я. — Здоровый парень, еще жить да жить…
Януш снял капюшон и посмотрел на меня, как на полного идиота.
— Так вы что же, ничего совсем не знаете? — удивленно спросил он. — Ведь все давно привыкли уже…
— Как давно? — отрешенно спросил я. Мне это не нравилось — снова запахло каким-то фольклором с этими… элементами.
— Ну… — Януш задумчиво приподнял брови. — С неделю уже, наверное!
— К чему привыкли-то?
— Как к чему? К нашим прыжкам. Вам, наверное, не везло. Вы ближе к вечеру ходите, а прыгаем мы чаще с утра.
Януш утверждал — мол, прыгнув с обрыва, они попадают в другой мир, а там «не скажу чего, а то вам потом будет неинтересно там побывать, но там весело, это уж точно».
Мальчишка рассказывал, что в этом другом мире они играют, там всегда есть чего пожевать, там интересно, здорово и прочее-прочее… Я слушал его вполуха, думая, где бы поблизости найти неплохого психолога, а то и психиатра. Наверняка придется ехать в город… Я не успел опомниться, как мимо нас на всей скорости поехал к обрыву еще один мальчишка (на трехколесном велосипеде!), ухнул в пропасть, но не упал, а будто растворился в воздухе… Я выглядел, наверное, странно, потому что Януш хихикнул. Потом к нам подъехал тот же мальчик, бросил Яну: «Долго тебя ждать еще?» и снова ринулся в пропасть. И исчез…
— Ладно… — вздохнул Януш. — Пойдемте домой. Велика все равно нет… Но на вашем чердаке валялась похожая образина.
— На… моем? — многозначительно спросил я.
— Угу, — кивнул Януш. — Пойдемте. Вам ведь его не жалко, правда?
— Но что за клоунада, Ян? Зачем именно на детском, трехколесном?
— «Зайка-два», — ухмыльнулся Януш.
— Чего-чего?
— Велики так детские называются. «Зайка-два». А «Зайка-один», наверное, для грудничков… Просто первый раз получилось прыгнуть именно на таком. И теперь побаиваемся что-то менять. Вдруг именно так надо… А ведь обрыв, — Ян вздохнул и сказал полным драматизма голосом: — А нам еще жить и жить!
— И кто же прыгнул первым? — поинтересовался я. Ян, похоже, обиделся:
— Вы еще спрашиваете! Конечно, я!
— Значит, полет в никуда все-таки имел место? — хмуро спросил я.
Януш почему-то широко улыбнулся.
— Во я дурак, а! — радостно сказал он. — Так просто попался!
Я неприветливо взглянул на него.
— Я же… догадывался, что все получится, понимаете? — доверчиво сказал Ян.
Недели через две я и вовсе забыл об этом случае. Ян, когда прибегал ко мне в гости, ничего не рассказывал, а выразительно мяукал Ваське (у того шерсть вставала дыбом). Я, наверное, и вовсе решил бы, что это сон, если бы не последовавшие события. Как-то ночью, часа в три, ко мне прибежала соседская старушка и затарабанила в двери.
— Янушек! Янушек пропал!
Мальчишки иногда задерживались ненадолго в этом своем параллельном мире, но часам к одиннадцати добирались домой. Ян, хоть был и непоседа, но непоседа ответственный. Значит, что-то случилось… Не медля ни минуты, я усадил бабульку на табуретку, сунул ей в руки Василия (для успокоения), схватил свой велосипед (самый обычный велосипед, ведь искать трехколесный в три часа ночи — задача более фантастическая, чем попасть в параллельные миры…) и помчался к обрыву. Страх скрутил меня, стало жарко…
Ночь была очень темной, и я почти не заметил края — того самого, которого так боялся. И будто обрыва действительно не было. Я продолжал ехать по узенькой тропинке, а рядом со мной бежал счастливый Януш. Здесь, в его мире, был день, и глаза с непривычки не видели почти ничего.
Я остановился, и Ян с нескрываемой завистью рассматривал мой велосипед.
— Ого, — присвистнул он. — Да вы как белый человек… Ну, я теперь тоже так буду… Это вы молодец.
Я старался быть спокойным. Ян нашелся — и это главное. Но педагогический момент не должен быть упущен. Впрочем, можно оставить его Яниной бабушке…
— Ты в курсе про время? — спросил я строго.
— Угу, — спокойно сказал Ян, продолжая любоваться велосипедом. — У меня же часы есть…
— Так в чем дело, Ян? — вспылил я. — Забыл, как назад возвращаться? Или тебе на всех нас наплевать? Волнуйтесь на здоровье, так?
Ян опустил голову.
— Да нет… — грустно сказал он, посмотрел на меня и бросил с вызовом: — А как иначе вас сюда в гости позвать? Днем, просто так, вы бы понеслись на велосипеде в эту пропасть?
Я не нашелся, что ответить Яну.
— То-то же, — довольно сказал Януш. — Лучше пойдемте, я вам все тут покажу…
Мир был как мир, ничего особенного. Ну, чуть зеленее. Ну, поярче слегка. Было много деревьев с самыми разными плодами — я таких и не видел никогда. Сорвал красивый фрукт, больше всего напоминавший помидор, и откусил.
Ян довольно засмеялся.
— Ты чего? — удивился я.
Тот состроил серьезную мину и, неестественно хмуря брови, сказал:
— Да так. Ничего. Оно того. Ядовитое.
И засмеялся еще сильнее. Потом разошелся так, что стал хвататься за живот.
— Ну вы даете! — сквозь смех сказал Ян. — На велике… ой… большом… ха… спустились… Слабительный помидор… -тут Ян повалился на траву от хохота, — и тот слопали! Да вы смельчак, дядя!
Я засмущался.
— Да вы не бойтесь, — почти спокойно сказал Ян. — Мы тут всё перепробовали. Я для этого время от времени сюда… ой-ой… только, чур, не ругаться! Вашего Василия таскал, в общем…
С тех пор я частенько наведывался к мальчишкам в их мир. Мне нравилось там отдыхать куда больше, чем в нашем.
А потом в нашем мире произошло неожиданное. Вернее, вполне ожиданное, но очень уж невероятное. Об этом так много говорили и в таких разных вариациях, что я совсем запутался — то ли комета столкнется с Землей, то ли другая планета… Но самое главное было — неизбежность. И конец всего. С этим уже никто не спорил, никто не опровергал. Все было просчитано до миллиметра и до миллисекунды. Нашей Земле оставалось жить несколько месяцев.
Тогда-то в нашу деревню и начал съезжаться народ. Они просили показать переход (и откуда только узнали!). Старые «Орленки», «Пионеры», «Ракеты» — велосипеды всех мастей и калибров то и дело срывались в пропасть и исчезали. Я невольно оказался главным координатором. Я запрещал проносить с собой драгоценности, деньги, золото. Мотивировать это было очень просто — мол, другой мир иначе не пропустит… Пусть создают новое общество. Может, собравшись вместе, что-то и решат…
Ян мотался из мира в мир (попасть в наш мир было просто — достаточно усилия воли, но Ян никому из взрослых этого не говорил). Он с мальчишками привозили ставшие ненужными велосипеды — для тех, у кого велосипедов не было, и улетали обратно. Поток людей, бесстрашно прыгающих в пропасть, не уменьшался ни днем ни ночью. Все страны вели спасательные операции и привозили сюда людей из всех уголков мира. Благо дело, время на это было.
Вот уже третий день, как я остался в мире один. Яну я запретил возвращаться. Просто сижу и смотрю вдаль. Я буду сидеть тут до последней минуты, пока не увижу в небе гигантский шар. И тогда… Тогда я, улыбаясь, скачусь в пропасть на смешном детском велосипеде «Зайка-два». Пусть планета помнит нас веселыми.
А с той стороны меня будет ждать Ян. Который тоже умеет волноваться…
ИМЯ ДЛЯ МОЕЙ ПЛАНЕТЫ
Мальчик склонил голову к плечу и, прищурясь, посмотрел на закат.
Закат был красив. Красно-оранжевый. Он где-то слышал, что если смотреть на закатное солнце, то глаза будут зоркими.
Солнце постепенно превращалось в большой оранжевый сугроб на горизонте. На планету опускались сумерки. Мальчик видел их на этой планете впервые, и именно поэтому зрелище было вдвойне интересней. Это ведь первый закат на его планете! Первые сумерки… Первый день.
Мальчику нужно было спешить, но он, казалось, забыл об этом. Только смотрел. Пока не зазвонил телефон… Мальчик недобро покосился на него, но все-таки ответил на звонок.
— Алло, — скучным голосом сказал мальчик.
— Федя! Феденька! Ты жив? — почти закричала в трубку мама.
— Нет, мама, — так же спокойно сказал Федя. — Я уже умер. С тобой разговаривает мой автоответчик. Ну, мам, что со мной за час может случиться?
— Феденька, с тобой точно все нормально? — сомневаясь, спросила мама.
— Да, мама. Я питаюсь три раза в день. Я меняю постельное белье раз в неделю. Я сам штопаю носки, — тут Федя покосился на свои босые ноги. — И не ем шоколадок.
— Федя! Что у тебя за шутки? Ты же там всего час!
— Вот я о чем и говорю! Мама, со мной все нормально. Честное слово.
Несколько мгновений в трубке молчали. Потом голос мамы зазвучал утвердительно и настойчиво:
— Феденька, вернись.
— Нет.
— Вернись, Федя!
— Не вернусь!
— Вернись, кому говорю!
— Мама, ты же знаешь, что я отказался от цивилизации! -закричал в трубку Федя. — Алло! Алло! Мама?
— Алло…
— Папа?
— Федор, ты зачем довел маму до слез? — осуждающе спросил папа.
— Никого никуда я не доводил. Пока, папа. У меня много работы. Мне жилье себе нужно строить.
— Двухэтажную виллу будешь выстраивать? — насмешливо спросил папа.
— Нет! — озлобленно сказал Федька. — Я наш девятиэтажный дом воспроизведу, в точности!
Он повесил трубку и, хмурясь, пошел строить шалаш. Не успел он пройти несколько шагов, как телефон снова зазвонил. Федя обреченно вздохнул.
— Федька, привет! — возбужденно кричал Маврик. — Чего, здорово там, да?!
— Ой, — спокойным и ровным голосом сказал Федька. — На меня нападает ужасный зверь. Мне надо спасаться. Я побежал. Пока. Да, мысль взять с собой сотовый телефон оказалась дурацкой. На Федькиной планете совсем не было людей, но только зазвонит телефон — и тут же кажется, что ты вообще никуда не уезжал. То есть не перемещался.
Подобные планеты продавались за бесценок. Что толку, ведь далекие космические путешествия до сих пор были невозможными! Зато как приятно осознавать, что у тебя есть целая планета. Большая, настоящая. Причем пригодная для жизни — другие почему-то не ценились.
Федька попросил подарить ему такую планету не просто так. Дело в том, что он один раз переместился в свой рисунок. Нужно было просто очень захотеть — и все! Тогда он сильно измазал ноги в краске, и они с неделю не отмывались. Потом он переместился в написанную им книгу (маленькую, потому что он писал ее исключительно ради перемещения). В книге было скучно и неинтересно. Он пытался переместиться в чужую книгу и даже в фильм, но ничего не получалось. Тогда он подумал, что если планета будет его…
В общем, Федька был мальчиком необычным. Он и сам это понял, но, исходя из корыстных целей, никому об этом не говорил. Поэтому его серьезное заявление о том, что он перемещается на свою планету и отказывается от цивилизации, было воспринято родителями с улыбкой. Папа его поддержал, даже помог собрать сумку. Если бы тогда он знал, что Федя не шутит! Мама все-таки поинтересовалась (чтобы поддержать затеянную сыном игру), не опасно ли там.
— Мама, ну вы же сами мне планету покупали! — засмеялся тогда Федька. — Вот, смотри, в технической характеристике: «Людей нет. Разумных существ нет. Флора и фауна богатая, подобная земной, однако в животном мире преобладают травоядные». Так что там точно с голоду не умру, и мною питаться тоже не будут.
К тому же инстинктивно Федька предполагал, что, перемещаясь, он сможет слегка скорректировать планету по собственному желанию. Он просто знал, что так быть должно, и все! И ни к чему тут умные объяснения.
На том, чтобы Федька взял с собой телефон, настояла мама. Федя сопротивлялся, но мама была такой настойчивой, что даже сама поверила, будто ее сын куда-то перемещается…
— Ладно, мам. Телефон я возьму. Митьку Маверина я предупредил, что в школу не приду. А можно я еще продуктов наберу? Так, на первое время.
Какую глупую Федя затеял игру, подумала мама. Мало того, что он сейчас холодильник вверх дном перевернет, так еще ей же складывать все обратно! Но она все-таки кивнула, думая, что заставит сына разбирать все самостоятельно.
Представьте себе картину: стоит Федька посреди комнаты, с сумками, панамку на голову нацепил. В одной руке держит недоеденный бублик (он собрался использовать его для прикормки рыбы), в другой — удочку, ноги в ласты обул (чего даром терять на планете время — сразу искупаться!). Шорты и футболка мятые, выгоревшие, за спиной — огромный походный рюкзак. Аза окном снег идет и холодный ветер пытается пробраться в комнату.
Первой засмеялась мама. Папа поддержал ее незамедлительно. Засмеялся и Федька, поняв, какую он представляет собой живописную картину.
— Ну ладно, пока, — сказал он сквозь смех. И исчез. Мама с папой переглянулись… и побежали к телефону. А Федька целый час плескался в море и не слышал звонков.
Как это здорово — отказаться от цивилизации! Идешь по своей планете, никому ты не нужен, никому от тебя ничего не нужно. Никто тебя не дергает. Можно плеваться (Федька плюнул), можно сорить (Федька бросил удочку), а можно этого и не делать (Федька вернулся, засыпал плевок песком и взял удочку в руки). Можно даже шалаш этот не строить, а уснуть прямо здесь, на песочке, потому что Федька чувствовал — никаких опасных животных и насекомых здесь не водится.
Ведь все-таки это его планета.
На которой вопреки всем законам работал сотовый телефон!
— Алло! Феденька, ты жив? С тобой все в порядке?
— И тебе привет, мама. Целых пять минут не слышались.
— Феденька, обещай, что, как только в телефоне сядут батарейки, ты вернешься! — попросила мама.
— Батарейки не сядут, — сказал Федька и добавил ласково. — Мам, здесь красиво… Мам? Папа, не доводил я ее до слез! Пока, папа, у меня рыба клюет. Да, я ее ловлю в луже! Все, пока!
…Шалаш он строил часа три, пока совсем не стемнело. Неуклюжий он получился, кособокий, но в темноте этого не было видно. А вот завтра утром… Не на выставку же его, в конце концов! Сойдет и так. Внутри он постелил коврик, который стащил из ванной, соорудил подушку из травы. Федя долго не мог уснуть — прислушивался к своей планете и довольно улыбался. А когда уснул, планета прислушивалась к его ровному дыханию…
Утром его разбудил телефон. Ну, начинается, подумал Федька. Да здравствует отсутствие цивилизации!
— Здорово, Федька! — послышался бодрый Митькин голос.
— Привет, Маврик! — обрадовался Федька. Он немного боялся, что Митька вчера обиделся…
— Как там твой зверь ужасный? Ты его приручил и съел? — хихикнул Маврик.
— Я его напугал, — сказал Федька. — Пообещал — если он будет меня обижать, за меня большой и грозный Маврик заступится!
— Да уж, грозный, — сказал Маврик. — Это твои родители грозные. Они ночью к нам в гости явились. Меня расспрашивали, как это ты в одиннадцать лет дошел до такой крамольной мысли.
— Ну и что ты им сказал?
— Я сказал, что ничего не знаю. Что ты только сказал мне, что в школе тебя не будет, а почему — неизвестно.
— А потом они тебя пытали, да? — вдохновенно спросил Федька.
— Да, они меня опускали пятками в кипящий гороховый суп… А знаешь что, Федька?
— Что?
— Мне теперь родители планету не купят. Ни за что…
— Да ладно тебе! Немного успокоятся и купят! Честное слово!
— Да? — слегка успокоившись, сказал Маврик. — Посмотрим-посмотрим… Ты-то там как?
— Маврик, на моей планете так здорово…
— А имя ты уже придумал? — поинтересовался Маврик.
— Какое имя? — удивился Федя.
— Фу-у-у, у твоей планеты до сих пор нет имени! Позор планетовладельцу!
— Есть у нее имя, — буркнул Федька. — Ладно, перезвони мне вечером, а то мне пора бежать. Завтрак пригорает. Пока!
После разговора Федька долго рылся в технической документации, которую он захватил с собой. Он даже вычитал, что на планету предоставляется гарантия сроком на три года, но имени у планеты не было. Был глупый серийный номер — и все. Первую мысль — назвать планету своим именем — Федька сразу отклонил. Что еще за планета «Федька»? Детский сад какой-то. Он обещал себе подумать, уничтожил часть скоропортящихся продуктов и побежал купаться.
Телефон он оставил в шалаше.
— Ех-хоу! — крикнул Федька, поднимая солнечные тучи брызг. — Ех-хоу! Планета… Бамс! — он крутился в воде, действуя руками, как веслами, и поднимая брызги после каждого слова. — Планета… Ребус! Планета… Глобус! Планета… Фокус-покус!
После слов «Планета… Ничевоус!» Федька, как рыбка-малек, вскинулся над водой и нырнул. А настоящие рыбки-мальки плыли следом и щекотали ему пятки. Как, скажите, в таких условиях придумывать что-то серьезное? Федька плыл, а в голове почему-то стали вертеться строчки: «Моя планета — это лето… Моя планета — это лето!» Как будто их кто-то невидимый шептал на ухо…
Через неделю все продукты, которые Федька нагло экспроприировал из холодильника, закончились. Конечно, на планете росли фрукты, но Федька не очень привык к исключительно травоядному образу жизни. А рыбу он не любил. Он ее ловил лишь для того, чтобы сделать свой аквариум — Федька вырыл для него большую яму и задрапировал стенки специальным видом полиэтилена, который предусмотрительно был захвачен из дому.
Несколько раз за эту неделю он выбирался в поход, но ходил только недалеко от берега (чтобы быть ближе к морю). Даи местность, на которой он остановился, была уже своего рода домом: шалаш, аквариум, другие нововведения…
Из дому звонили часто. Сначала звонки были следующего характера: мама беспокоилась и требовала, чтобы Федька вернулся, папа ругался. Сейчас же они стали поступать иначе и принялись к ласковым уговорам с кучей заманчивых обещаний. Федька был непоколебим. Нет — он, конечно, и сомневался, и грустил, но уже не мог оставить планету. Пусть у нее до сих пор нет имени, но зато у планеты уже есть Федька. А этого, как думал Федька, уже немало.
Иногда мама звонила, когда папы не было дома, и тогда они просто разговаривали. Федька этих звонков очень ждал… и боялся.
Маврик тоже часто звонил, да Федька и сам ему позванивал изредка… Маврик рассказывал о школе, о том, что вдруг потеплело, снег почти растаял — а потом мороз и сплошной каток на улице. Федька же говорил о планете, о море. О том, что одна рыбка из аквариума почему-то заболела и Федька оттащил ее обратно.
И каждый друг другу немножко завидовал…
По ночам Федьке стала сниться мама. Она приходила, поправляла старую курточку, которая служила одеялом, и теплой рукой гладила сына по голове. Федька просыпался грустный (причем сам себе этого старался не показывать), но уже к середине дня жизнь на планете снова его захватывала. А один раз Федьке приснилось, что он живет в клетке, в зоопарке, посетители бросают ему огрызки яблок и морковь. А на табличке возле клетки написано: «Он отказался от цивилизации»…
Федька понимал, что так будет только поначалу. Месяц, два, год… А потом все привыкнут, и останется лишь легкая грусть.
Еще через неделю Федька перехитрил сам себя.
И как он раньше не догадался?! Нужно совершить очередной набег на холодильник! Он заглянет домой ненадолго, пока мама с папой будут на работе, утащит оттуда всего побольше (то есть поменьше, чтобы не заметили) и вернется. Всего-то! Он же от цивилизации отказывался, а не от продуктов, производимых ею!
Как говорится, сказано — сделано. Перед перемещением Федька почему-то закрыл глаза…
Запах был родной, домашний. Так бывает, когда приезжаешь из летнего лагеря или из деревни — словом, после того, как ты долго отсутствовал. Федька грустно вздохнул, поежился и пошел на кухню. Там он долго и задумчиво стоял перед раскрытым холодильником. Нет, он не выбирал, что бы взять с собой. Он… он… Вы же понимаете, да? Федька уже взрослый и совсем не хочет, чтобы о нем написали, будто он почему-то расплакался.
На планету он вернулся ни с чем.
— Алло? Маврик, привет!
— Привет, планетянин!
— Слушай, Маврик… — неуверенно сказал Федька, нервно постукивая по коленке. — Я… это. Если я тебе чего-то расскажу, ты никому не расскажешь?
— Федька! — почти обиженно сказал Маврик.
— А смеяться… — так же неуверенно сказал Федька. — Не будешь?
— Ты что, Федь?!
— Тогда это… Я… как бы… Стишок тут придумал. Он маленький. Вот слушай…
Федька еще немного неуверенно повздыхал в трубку, покусал нижнюю губу и заговорил:
|
Моя планета — это лето: Живет себе среди зимы… И в ней, ладошкой отогретой, Есть слово «я». Нет слова «мы». Моя планета — вы бы знали — В ней много разного всего! Смешные звери ускакали, Меня оставив одного. Моя планета — будто ребус: Здесь хорошо, а я грущу. Вот наберу в ладошку снега, И к другу, в небо, отпущу… |
— Все, — тихо сказал Федька. — Ну как?
— Слушай, планетянин, — бодро сказал Маврик. — Тебе не кажется, что меня пора уже в гости пригласить, а?
Федька радостно улыбнулся:
— Конечно, кажется! Ладно, готовься! А я побежал, а то тут дождик собирается, надо зонтик взять! Пока!
И побежал делать срочную уборку в шалаше и окрестностях.
Была уже ночь, когда в дверь позвонили. На пороге стоял Федька с кучей вещей и виновато смотрел на пол.
— Сынок! Наконец-то! — громко сказала мама, обняла Федьку, крепко прижала к себе и стала целовать в щеки. Щеки у Федьки были влажными — и от маминых слез, и от своих…
— Слава тебе, господи, — выдохнул папа и обнял жену и сына.
— Мам, — сквозь слезы быстро говорил Федька. — Мам, не был я ни на какой планете. Я у Митьки Маверина жил. А когда исчез, это неправда, это гипноз был, я в книжке вычитал и научился так делать. Мам, ты не плачь, ну пожалуйста!…
…Мальчики сидели на берегу и смотрели на закатное солнце. Волны периодично купали им пятки, а иногда добирались даже до коленок. С точки зрения гигиены это было бессмысленно: мальчишки искупались раз десять и были чище самой морской воды. Так, игра…
Не отводя взгляда от солнца, Федька уверенно сказал:
— Я домой вернусь.
— Почему? — удивился Маврик. — Тут же рай для трубочиста!
— А школа? — серьезно спросил Федька, посмотрев на друга. — Мама? Ты?
Маврик молчал.
— Я вернусь сюда. Сейчас дома придумаю сказку, будто ни на какой планете не был. Ругаться будут, конечно. А вырасту — и вернусь, — говорил Федька, как о чем-то решенном много лет назад. — Не один. Я же от цивилизации отказывался, а не от людей. Вот ты хочешь здесь поселиться?
Маврик улыбнулся и кивнул.
— А как же планета? Пустовать, что ли, будет? — спросил он.
— Ну ты даешь! Сам подумай, кто будет мешать приходить нам сюда по вечерам купаться? — засмеялся Федька. — Мы сами, что ли?
— «Каждый вечер они приветствовали планету без имени поднятой вверх рукой», — мечтательно сказал Митька Маверин.
— У этой планеты уже есть имя, — шепотом сказал Федька. Шепотом — чтобы для планеты это тоже было сюрпризом.
Мальчик вывел пальцем на мокром песке два слова: Планета Маврик.
Планета забрала себе имя набежавшей волной цвета оранжевого заката…
| Наталья Дубина |
 |
Художник Ольга Зайцева | Страничка автора | |
Страничка художника |
