Апрель 2017 года
…
Прогуляться всем приятно
— Ну как? Все готовы? — раздался глухой голос в переулке Строителей.
— Нет еще, — ответил ему другой, — у меня Матраскины не спят.
— А у меня, — продолжил третий, — Тянучкины и Жвачкины. У Карамелькиных тоже свет горит. Если бы по переулку Строителей расхаживал какой-нибудь поздний гуляка и если бы он пригляделся к одному из домов, то заметил бы, что его крыша как будто недовольно поморщилась. Конечно, при этом он бы подумал: «Пора идти спать, а то уже невесть что мерещится — крыши морщатся!»
Но в переулке было пусто, и крыша могла незаметно морщиться сколько угодно.
— Ты, Восьмой, вечно дольше всех собираешься! — проворчал дом с недовольно сморщенной крышей.
— А я-то при чем! Я виноват, что эти Карамелькины готовы до пяти утра резаться в компьютерные игры и читать книги про попаданцев!
Стекла у противоположного старенького дома добродушно блеснули:
— А ты покачайся слегка туда-сюда. Может, это их угомонит?
— Лучше электричество отключи, — посоветовал дом номер Четыре. — Вернейшее средство!
Пока дома препирались между собой, их жители успели заснуть: и Тянучкины, и Жвачкины, и даже Карамелькины.
— Теперь точно все готовы!
— Давайте сегодня, как и в прошлый раз — к морю!
— Хорошо, давайте отчаливать, — согласился дом номер Четыре. — Держимся рядом, летим косяком, понятно? Снизу, если заметят, за крупных птиц примут, ничего страшного. Так, на соседней улице вроде пусто. Раз, два, три!
Хорошо все-таки, что в переулке Строителей не было позднего гуляки. Потому что он навряд ли смог бы заснуть в эту ночь, увидев, как в небо взмывают двухэтажные дома, выстраиваясь в ровный треугольник, и направляются в южную сторону со скоростью реактивных самолетов.
Через некоторое время они стояли на песке, вдыхая прохладный морской воздух.
— Хорошо-то как, — сказал Девятый дом, который прежде недовольно морщил крышу. — Еще бы в воду зайти, хоть слегка подвальчик помочить, а?
— Нет, тебе точно нельзя, — предостерег его дом номер Четыре, который считался за главного. — Знаем мы ваш подвальчик! А потом твои, с первого этажа, опять жалобы начнут строчить, что соседи топят. Нет уж!
— А ты встань вот здесь, — посоветовал старенький дом. — Брызги прямо до окон достают!
Утром все дома переулка Строителей стояли на своих местах, выпуская жителей на работу, в школу и детские садики. Внутри них варилось несколько кастрюлек с какао и делались бутерброды с маслом и сыром.
— Опять, что ли, ночью дождь был? — спросил Тянучкин, делая приседания с гантелями. — Все окна мокрые.
— Дак, наверное, — ответила Тянучкина, помешивая какао. — Скорей бы лето! К морю поедем. Мне опять сегодня море снилось, представь? Даже до сих пор в ушах шумит.
Если бы прохожие не спешили так сильно по переулку Строителей, то обязательно заметили бы, что окна в доме номер Восемь как будто немного подмигивают.
Разгуделся
В старом доме номер Два каждую ночь гудели провода на крыше. Это ужасно мешало спать Матраскину с последнего этажа. Он ворочался с боку на бок и кряхтел, а утром ходил, как вареное яйцо всмятку.
Один раз он не выдержал, взял большие ножницы, поднялся на крышу и перерезал кое-какие провода. В доме тут же сломались все телевизоры. А провода все также гудели.
Затем Матраскин перерезал другие провода. В доме тут же сломались все холодильники. Но провода гудели все равно.
Тогда Матраскин перерезал все провода, что были на крыше, и в доме сломались мультиварки и чайники, порвались носки, съелись конфеты, задержали зарплату и отключился Интернет.
Матраскин быстренько побежал прятать ножницы под клумбой во дворе вместе с запиской «Это не я! Честно-пречестно!».
— Вот причем здесь провода? — проворчал старенький дом с отрезанными проводами.
— А чего ты тогда разгуделся? — спросили другие дома переулка Строителей.
— Да я не разгуделся, я разболелся. Каждую ночь мне в бок северо-восточный ветер задувает, ой, опять, у-у-у-у-у-у-у!
— Надо тебе мастику прописать, — решил дом номер Четыре.
Вскоре приехал никакой не доктор, а промышленный альпинист. Он свесился с крыши на веревках, как Человек-паук, и залатал мастикой щели на северо-восточной стене. И старенький дом номер Два почувствовал себя здоровым и юным, каким он был, когда его только-только построили.
— О-хо-хо! — сказал он. — Эге-гей!
У него тут же сами собой заработали все телевизоры и холодильники, заштопались носки, починились трубы, заплатились все счета за электричество, а вместо холодной воды потек лимонад.
Матраскин напился лимонада и залез в кровать — отсыпаться.
Открытое сердце
Во дворе дома номер Шесть стояли самые лучшие качели. Поэтому туда прибегали дети со всего переулка.
Но однажды вокруг дома поставили забор — высокий-превысокий, да еще с острыми спицами наверху.
— Ты чего это, Шестой, — удивился дом номер Четыре, — ты от нас отгородился, что ли?
— Он зазнался, — зароптали другие дома. — Думает, если классные качели, то лучше всех!
— А я при чем? — виновато зачастил дом номер Шесть. — Я, что ли, забор поставил? Я, что ли, калитку запер?
— Это не калитка у тебя запертая! Это сердце у тебя закрытое! Вот что!
— Закрытое сердце? — растерянно замигал окнами дом за забором. — А какие ключи к нему подходят? Длинные с дырочками или короткие с
зазубринками?
— Эх ты, плоскокрыший, — пожурил его старенький дом. — Сердце открывают любовью.
Закатилось солнце, зажглись фонари. Дом номер Шесть думал.
Сначала он подумал, что любит всех жителей своего дома, даже хулигана Бомбочкина из тринадцатой квартиры, который все время карябает стены в подъезде.
Потом — что любит всех жителей переулка Строителей, соседних улиц, города. Да что там! Он любит население дома всех домов, большого и круглого, по имени Земля.
И даже обитателей других планет, которые живут в пупырчатых домах с присосками.
— Я вас люблю! — загудели батареи центрального отопления и сделались такими горячими, что о них можно было обжечься.
В доме распахнулись окна, раскрылись двери, разблокировались компьютерные пароли, слетели крышки от банок с джемом, вскрылись все упаковки с быстрозавариваемыми хлопьями и, со всей силы лязгнув об прутья, растворилась калитка высокого забора.
Жители проснулись, выскочили из постелей, захлопнули окна и двери, заварили хлопья, съели джем и пошли закрывать калитку.
— Не поддается, — почесал в затылке Кружкин-Стаканчиков. — А ну: раз-два-взяли!
Но даже те, кто съел по две порции хлопьев с джемом, не могли отодвинуть калитку и на пару сантиметров.
— А ну ее! — махнул рукой Кружкин-Стаканчиков. — Пойдем спать, что ли?
Наутро дети со всего переулка снова прибежали во двор дома номер Шесть. Хорошо, когда у тебя есть классные качели и открытое сердце!
Страшная история
В переулке Строителей все жители давно заснули. И только монотонное гудение труб прерывало тишину:
— В черном-черном городе, на черной-черной улице стоял черный-черный дом. И в этом черном-черном доме был…
— Белый-белый тазик! — хором отозвался весь переулок. — Мы сто раз это слышали!
— Я не договорил, — засопел дом номер Пять. — Вы хоть дослушайте сначала.
— Валяй, — кивнули крыши. — Что там в нем было?
— Черная-черная дыра! — таинственно прогудел дом номер Пять. — Стоило только черному дому чего-то коснуться, это что-то пропадало в дыре на веки вечные.
— Заливаешь? — недоверчиво скрипнули балконы.
— Нет, что вы! Да чтоб у меня трубы отсохли, да чтоб я без отопления остался…
— Ладно, верим. А как это случалось?
— Сначала на небо выползала луна — тонкая, как дверная щель. Потом вся улица заволакивалась густым-густым туманом, так что никто не мог разглядеть ничего дальше собственного двора. А после этого разом гасли все фонари. И тут… и ту-у-ут…
— Не тяни, Пятый, — поерзали стены.
— Появлялся черный-черный дом! Никто его не видел, но, когда туман рассеивался, самый первый дом исчезал со всеми жителями навсегда. Через несколько лет черный-черный дом возвращался и забирал с собой второй дом. Потом — третий. И так далее, пока не опустеет вся улица. И вскоре только старые одинокие качели скрипели на ветру…
— А может, — заволновались дома, которые стояли вначале улицы, — он начинал с последних домов, а не с первых?
— Ну уж нет, — запротестовал дом номер Девять. Переулок затих. Из-за крыш выполз тонкий месяц.
— Слушайте, братья, — встрепенулся дом номер Четыре. — А ведь у нас в переулке нет первого дом!
— Как это нет?
— Есть Второй дом и Третий, и все другие по порядку. Но где же дом номер Один?
— Его забрал черный-черный дом!!! — завопили водосточные трубы, и тут переулок Строителей начал покрываться густым туманом.
— Я ничего не вижу, — проговорил дом номер Четыре. — Все на месте?
— Это что же получается? — мелко затрясся старенький дом номер Два. — Если Первый дом исчез, теперь — моя очередь?
— Да-а-а! — взвизгнули ставни. И тут в переулке разом погасли фонари и лампочки в подъездах. Дома задрожали так, что со стен попадали фотографии в рамках, а чайные сервизы разлетелись на мелкие осколки.
— Извините, что беспокою, уважаемые, — вдруг запищал кто-то в тумане, — но первый дом — это я. Тьфу-тьфу, простите, не дом, а так, строеньице номер Один.
— Что? Какое строеньице?
— Ну, магазинчик, продуктовенький такой, — запищал он снова. — Я тут стою, уважаемые, недалеко, за забором…
Некоторое время в переулке Строителей повисла тишина, и только старые качели скрипели на ветру.
— Постой-ка, — начал один дом, — это не у тебя мои Перепелкины сметану покупают двадцатипроцентную?
— Ага, уважаемый!
— А не у тебя ли, — подключился другой, — мои Тянучкины покупают горошек в банках?
— Угу, уважаемый!
В переулке снова включили электричество, и дома разглядели в тумане покатую крышу магазинчика.
— Сметана-на-на, — снова мелко затрясся старенький дом, но теперь от смеха, — го-го-горошек! Ой, не могу! Пятый, а ты не приврал случаем? Ведь нет никакого черного дома с черной дырой?
— Ага, — признался дом номер Пять.
— Эй, ты же трубами клялся!
— А я антеннки скрестил. Не считается! — отозвался тот и обратился к покатой крыше:
— А ты-то почему молчал все это время?
— Боялся, — промямлил магазинчик. — Все-таки я не совсем дом, вдруг вы меня засмеете, уважаемые…
— Ну и ну! — пожурил его старенький дом. — Ну и трусишка же ты!
Пишите письма!
По переулку Строителей шел почтальон: в юбке, на каблуках и с элегантной сумкой на боку, из которой робко высовывалась стопка почтовых извещений и счетов за электричество.
— Вот разве можно это назвать сумкой почтальона? — забубнил дом номер Пять, запустив к себе в подъезд высокие почтальонские каблуки. — Дамская косметичка, вот что это такое.
— Точно-точно, — откликнулся дом номер Три, — раньше, помню, были сумки так сумки, размером с приличный чемодан, а весом так, пожалуй, с десяток моих кирпичей.
— Чтобы носить такие сумки, нужно было не один месяц тренироваться! — дом номер Пять покосился на выходившую обратно почтальоншу.
— Делать сто отжиманий! — поддакнул Третий.
— Двести приседаний!
— Триста подтягиваний!
— Ходить на руках и стоять на голове!
— Уметь левитировать и медитировать!
Оба дома выдохнулись и замолчали.
— Ты забыл про нормативы по спортивной ходьбе, — наконец промолвил Пятый.
— Отключите Интернет, — вмешался дом номер Четыре, — вернейшее средство!
— Да что толку-то! — стекла у Третьего дома возмущенно зазвенели. — Будто не знаешь, сейчас такие сервисы навыдумывали, что в Интернет можно заходить через телефон, планшет, микроволновку и утюг.
— Ну, как хотите, — скрипнул балконами в ответ Четвертый, — это же вам без писем тоскливо.
На следующий день на крышу дома номер Три опустился голубь. В его клюве был кусочек черепицы. Голубь бросил его вниз, клюнул пару раз какую-то невидимую еду и улетел.
— Это тебе письмо, — заявил дом номер Пять.
— Да? — удивился Третий дом, рассматривая черепицу. — От кого?
— От меня.
— И что же там написано?
— «Здравствуйте, Три, переулка Строителей! Как Вы поживаете? Проводка не пошаливает, стены не трясутся? До свидания, желаю Вам много электроэнергии, с уважением, Пять, переулка Строителей». Нравится?
— Здорово! — выдохнул дом номер Три. — Я тоже так хочу. Гули-гули-гули!
Вскоре переписка захватила весь переулок Строителей. Дома каждый день слали друг другу на крыши душевные послания.
Перепелкина отбарабанила сообщение на клавиатуре, щелкнула финальное «Enter», и по крыше что-то глухо стукнуло.
— Ты не знаешь, чем это каждый вечер по крыше стучит? — спросила она.
— Не знаю, — вздрогнул Перепелкин, закрывая рукой какой-то листок.
— А что это ты там делаешь? — полюбопытствовала Перепелкина.
— Да так… письмо пишу.
— Кому это? — всполошилась Перепелкина. — Тебе.
— Мне? — расцвела Перепелкина. — И о чем там, в письме?
— А вот, — подмигнул он, — потом узнаешь.
Новая жизнь
В переулке Строителей наступила весна. На крышах горланили птицы, сквозь асфальт лезла настырная трава, открывались форточки, впуская в квартиры теплый весенний воздух.
— Я решил похудеть, — заявил дом номер Восемь.
— А то ты слишком толстый, — захохотал весь переулок Строителей. — Скоро во двор не пролезешь, ага?
— Карамелькина из пятой квартиры на диете, — задумчиво покачались в ответ занавески. — Она уже четыре дня не ест сладкого.
— На Карамелькину не равняйся, — фыркнули стекла. — Она летом в Турцию полетит и будет ходить во всяких этих человеческих купальниках. А ты здесь при чем?
— Я тоже в Турцию хочу. И в Таиланд. В Африку, Америку и Австралию. Сами знаете, с нашим весом мы еле как до Черного моря добираемся. Да и то всего на пару минут, потому что нужно скорее назад возвращаться — в переулок.
— А как ты собираешься худеть? — дом номер Четыре заглянул в окно Восьмому и увидел, что Карамелькина качает пресс, зацепившись ногами за диван. — Надеюсь, не приседаниями?
— Фитнесом! — захихикали дома.
— Почему бы и нет? — ответил дом номер Восемь и приступил к упражнениям.
Раз-два! — толкал он стенами дряхлые шкафы.
Три-четыре! — подкидывал их ступеньками.
Пять-шесть! — широко разводил в сторону двери.
Из дверей выходили жители и выбрасывали (семь-восемь!) горы старых вещей.
— Ну и как ты себя чувствуешь? — спрашивал Четвертый дом.
— Отпад! — делился Восьмой. — Я уже полтонны скинул! В Америку за часик долечу.
— Мы тоже хотим в Америку! — завистливо задергались шторы по всему переулку.
Целую неделю дома расставались с ненужными вещами. И только дом номер Три неподвижно глазел на эти тренировки блестящими окнами и вздыхал.
— Ты чего не с нами? — бодро качнул антеннами дом номер Восемь. — В Америку не хочешь?
— Я с вами, — поспешно забормотал Третий. — Сейчас-сейчас.
Дверь в подъезде раскрылась и из него в урну полетела маленькая бумажка.
— Что это???
— Это… это… — зачастил Третий дом. — Это счастливый автобусный билет. Ой, знаете, пожалуй, мне его тоже жалко. С ним у меня связаны такие прекрасные воспоминания!
И из подъезда снова выбежала Синичкина, вытащила билет из урны и прижала к сердцу.
— А больше тебе выкинуть нечего? — удивился дом номер Восемь.
— У меня все нужное! Все такое дорогое моей памяти.
Ночью все жители заснули. Дома взлетели и направились в Америку.
— Подождите! — натужно скрипели двери Третьего дома. — Не успеваю!
— Некогда, — дома зацепились за него проводами и потащили вперед. — Ох, до чего тяжелы эти прекрасные воспоминания!
Когда они проносились над океаном, налетел сильный ветер. Затрепыхались простыни на прищепках, из стороны в сторону закачались провода, зазвенели стекла.
— Ай! — вскрикнул дом номер Три. — У меня форточки распахнулись от ветра!
— Так держи их крепче! — прогудел дом номер Восемь.
Из раскрытых настежь окон вылетали старые театральные программки, пожелтевшие конверты, прошлогодние газеты и засушенные листья.
— Постойте! Вернитесь обратно! — плакал дом номер Три, но они, кружась, как птицы, падали в океан.
И лишь один счастливый автобусный билет Синичкиной прилип к стеклу, не желая расставаться с домом.
— Летим дальше, — вздохнул дом номер Три, поглядев на билет. — Можете не помогать, я, кажется, тоже похудел.
Утром дома стояли на своих местах, поскрипывая крышами и делясь впечатлениями от самой длинной прогулки.
Из подъезда Третьего дома выскочила веселая Синичкина в спортивных трико. Она кинула старый счастливый билет в урну и рысцой побежала по дорожке.
— Чего это она? — поинтересовался весь переулок. — Тоже худеет?
— Ага. И еще решила начать новую жизнь. Ходить на новые спектакли, писать новые письма и путешествовать в новые места.
Его соседи ожидали, что Третий дом вновь расплачется, но он довольно посвистывал сквозь щели, ожидая новых счастливых билетов.
И новых счастливых воспоминаний.
Мечтатели
В переулке Строителей был погожий денек. На синей крыше дома номер Семь, как звезды в небе, блестели солнечные пятна.
— А вы кем мечтали стать в детстве? — спросил он своих соседей с переулка.
— Пятиэтажкой! — не задумываясь, ответил дом номер Шесть.
— Всего-то! — поморщился дом номер Пять. — Я хотя бы — девятиэтажкой.
— Подумаешь! А я… а я — двенадцатиэтажкой, — затрепыхались простыни на балконе.
— А я — вообще небоскребом, ясно? — хлопнула дверь в подъезде.
— А мне, — перебил их дом номер Семь, тихонько вздыхая, — мне всегда хотелось стать космонавтом.
— Земля в иллюминаторе! Земля в иллюминаторе! Земля в иллюминаторе видна-а-а-а-а! — на весь переулок Строителей заверещали колонки.
Дом номер Семь затрясся от рыданий, и из окна на первом этаже высунулась Меркурочкина с бигуди на голове.
— Эй, Плутоников! — проорала она, задирая голову. — Ты кран в ванной выключил?
— А я и не включал, — выглянул Плутоников под рев колонок.
— А с чего у нас тогда вода с потолка капает? Не говоря о твоей музыке, от которой вообще стены трясутся!
Плутоников выключил магнитофон.
— Ладно, — успокоился дом номер Семь, — молчите, я и сам знаю, что это невозможно.
— Почему же, — покачал антеннами дом номер Восемь, — нужно просто как следует потренироваться.
— Ты правда так думаешь? — заблестела синяя крыша.
На следующий день на самых быстрых каруселях во дворе дома номер Семь крутились дети, на скорости теряя кепки, сандалии и мороженое в стаканчиках.
— Смотри на карусель, не отвлекайся! — наставлял дом номер Восемь. — Как крыша? Едет?
— Стоит!
— Молоток! Ночью будем практиковать ускорение в полете.
Через месяц дома переулка Строителей взволнованно смотрели на синюю крышу.
— Ну, что, готов? — спросил дом номер Восемь. — Внимание, марш!
Дом номер Семь задрожал и взвился вверх, как ракета. Сначала в вышине еще мелькала лампочка, вкрученная у входа в подъезд, а потом затерялась среди звезд.
В эту ночь жители Седьмого дома посапывали в полной невесомости. Плутоников продрал глаза и увидел за окном зелено-голубой шар. «Земля в иллюминаторе», — пробормотал он и снова захрапел под потолком, обняв ногами люстру. Рано утром дом вернулся, и во всем переулке радостно захлопали форточки, замигали лампочки, загудели трубы.
— Космонавт наш, — стекла дома номер Восемь сияли. — А вот я всегда мечтал стать капитаном дальнего плавания…
Сила музыки
На стене дома номер Семь прикрепили красивую мраморную табличку с надписью «Здесь живет великий композитор Стрункин».
— Подумаешь, — покосился дом номер Девять. — А у меня живет знаменитый баскетболист, так я же не кричу об этом на каждом углу.
— Это Мячиков со второго этажа, что ли, — вспомнил дом номер Четыре, — который еще всегда промахивается в урну?
Дом номер Девять насупился и покраснел.
— Знаете, братцы, — мечтательно заблестели окна Седьмого дома, — а я очень рад, что у меня живет Стрункин. Когда он играет, у меня появляется такое необъяснимо хорошее чувство внутри. Даже трубы сладко ноют, антенны дрожат, а по стенам бегут приятные мурашки.
— А ты не боишься, что Стрункин тебя бросит? — скрипнул балками дом номер Девять.
— Это отчего же? — вздрогнула стена.
— Придет, увидит доску со своим именем и скажет себе: «Вот какой я великий, вот какой я чудесный, а живу непонятно где!»
— Как это непонятно, — зашевелились занавески, — вполне понятно…
— Ты стены свои видел? Они же обшарпанные, как будто о них неделю экскаваторы терлись. И крыша кривая, к тому же протекает.
— Только в сильный ливень, — виновато заморгали лампочки.
— Да этот Стрункин возьмет в охапку свое пианино и переедет отсюда в прекрасный девятиэтажный дворец на соседней улице!
У дома номер Семь поникла крыша, но он подобрал ее, испугавшись, что так выглядит совсем неприглядно.
Через некоторое время в переулке показался композитор Стрункин. Он бежал, размахивая руками и что-то напевая. Когда он приблизился к Седьмому дому, тот попытался сделаться не таким обшарпанным и задорно вскинул вверх козырек подъезда.
Стрункин завернул за угол и, не рассчитав, на всей скорости врезался в доску со своим именем.
— Ой, ля-ля! — заверещал он, потирая шишку. — Вот она нужная нота!
И ринулся на второй этаж, к нотной тетради и своему любимому пианино.
— М-да, — качнул занавесками дом номер Девять, — твой Стрункин, наверное, и не замечает, какой ты потрепанный. Даже не увидел, что на доске его имя написано! Он что, совсем слепой?
— Какой же он слепой? — подмигнул дом номер Четыре. — Ведь он-то никогда не промахивается в урну.
— Подумаешь!.. — забубнил Девятый дом, но Седьмой его больше не слушал, с замиранием ожидая звуков со второго этажа.
Композитор добрался до пианино и начал играть. У дома номер Семь от музыки сладко заныли трубы, задрожали антенны, а по стенам побежали приятные мурашки.
И в эти минуты ему казалось, что он самый прекрасный дом на земле.
Другими глазами
Девятый дом уныло таращился на улицу. Там по грязному снегу брели усталые прохожие с серыми лицами.
— Жизнь прекрасна! — посвистывали сквозь щели другие дома.
— И чему вы все время радуетесь? — скрипнула черепица Девятого дома.
— Солнцу! — заблестели крыши.
— Оно же тусклое…
— Небу! — засияли окна.
— Оно же хмурое…
— Ну, тебе не угодишь! — фыркнули дома.
В субботу жители Девятого дома затеяли генеральную уборку. Они вычистили ковры, протерли мебель и, наконец, вымыли запыленные окна.
Дом глянул на улицу и вздрогнул.
На голубом небе лучилось солнце. Внизу искрился белый снежок. По улице спешили прохожие, раскрасневшиеся от мороза.
Девятый дом смотрел сквозь чистые стекла и тихонечко свистел.
| Зуля Стадник |
 |
Художник Алиса Юфа |
| Страничка автора | |
Страничка художника |
