Июль 2015 года

Александр ГИНЕВСКИЙ

Солнце уже пригревало вовсю. Зазеленели трава и деревья. А на помойках появились сломанные велосипеды и коляски, испорченные электрические утюги и приемники, старые ржавые кровати и ободранные диваны. Да, много всякого нужного добра появилось на помойках. Но главное: всякие досочки. Из досочек получаются отличные щиты и мечи. Так что благодаря нашим помойкам мы хорошо вооружились.

— Э-э, да нас целая армия! — сказал Борька, нацепляя на себя третий, запасной щит.

— Какая там армия?! Сброд один! — сказал Вадька. — Что это за армия без командира?

— Верно.

— Без командира нас расколошматят в первом же сражении.

— Конечно! Еще как!

— Хотите, командиром буду я? — сказал Борька.

— А может, Толька? — говорю. — Он храбрый, и на мечах хорошо сражается.

Толька от моих слов так и зарумянился. Прямо не храбрый Толька, а красная девица стоит. Я даже подумал: "Нет уж, такую девицу нам в командиры не надо…"

Да и сам Толька говорит:

— Нет, ребята. Я еще и скромный, вот… Так что я лучше рядовым витязем побуду.

— Ну, побудь в рядовых, — говорит Борька. — А я пока в командирах. Как, ребята?

— Ладно, — согласились мы неохотно.

Вадька недовольно посмотрел на Борьку, сказал:

— Выискался… Посмотрим, как ты себя в сражении поведешь.

— Если меня не убьют, то, конечно, посмотрим, — ответил Борька очень серьезно.

— Эх, нам бы сейчас какую-нибудь вражескую армию встретить! Дали бы мы ей жару! — и я замахал мечом. Быстро-быстро. И налетел на Тольку. И треснул его по доспехам. Так, что весь Толька затрещал. Как фанерный ящик.

— Да-а, встретишь у нас вражескую армию, — проканючил Вадька. — Так и ждет она тебя за углом…

— Еще в поход не выступили, а он уже заныл! — кричит храбрый Толик.

И тут Борька сказал:

— Бойцы! — говорит. — Бойцы мои! Если встретим вражескую армию, разобьем ее наголову. А пока я предлагаю выступить на защиту слабых и бедных. Щит и меч!

У Борьки сделалось такое лицо. Прямо как у настоящего командира! Глаза горят, щеки горят, волосы дыбом. Такое лицо, что мы хором повторили:

— Щит и меч!

И выступили всей армией.

Мы уже почти весь наш микрорайон обошли. Уже два привала сделали для отдыха и для чистки доспехов. Но не везло нам что-то. Не попадались чего-то нам слабые и бедные. И начали мы потихоньку роптать на Борьку. Мол, тоже командир… Завел куда-то… Хоть бы одного слабачка встретили… А Вадька уже начал шептать мне: «Вовка, давай Борьку спихнем с командирства, а тебя поставим? Раз у тебя дедушка военным был…»

Но тут Борька останавливает нашу армию.

— Бойцы мои! — говорит и показывает мечом куда-то. — Видите женщину?!

— С продуктовой сумкой?

— Да. Видите, вон она идет. Все волосы у нее седые от переживаний. Некому ее защитить в трудную минуту. Видите, она идет одиноко. Окружим ее незаметно. Чтобы она даже не догадалась, что у нее есть защитники и освободители. Проводим ее, куда ей надо, и если на нее нападут… Щит и меч!

— Щит и меч! — ответили мы.

И окружили женщину. И пошли, пригибаясь, короткими перебежками. Оглядываясь, чтобы не прозевать нападение.

Я нечаянно подкрался очень близко. Подкрался и увидел, что в продуктовой сумке лежат макароны. В больших бумажных кульках. А сахарный песок в пачках. Четыре пачки.

Вообще-то я замаскированно подкрался. Будто только для разведки.

Женщина почему-то стала тоже оглядываться. И даже как-то испуганно. Потом то остановится, то побежит. И вот — совсем остановилась.

— Преследователи, — говорит, — что вам надо от меня?

— Мы не преследователи, — отвечаем тихо, почти шепотом. — Мы наоборот… Освободители.

— Идите себе спокойно куда шли. Не тревожьтесь. Ни один волос не упадет с вашей головы.

— Если на вас нападут, мы сразу обнажим свои мечи, понимаете?

Тут эта женщина как рассмеется. Такая седая от переживаний, и так хохотать.

— Ах, вот оно что?! — говорит. — Защитнички, значит!

— Мы за слабых и бедных…

— Да какая же я слабая и бедная? Я и сама могу сдачи дать… А за то, что вы такие положительные ребята, придется вас наградить.

— Если будет драгоценный перстень давать, не бери. Мы не какие-нибудь крохоборы, — шепчет Вадька Борьке.

— Еще чего! Конечно, — отвечает Борька. — Не для того меч в руки берут.

— Не надо нам ничего.

— Мы и так, — говорим. — Бесплатно…

— А вы от переживаний такая? Такая седая? — спросил вдруг Толька.

— Ну, что ты! Это я выкрасилась. Вообще-то у меня волосы каштановые.

Она все никак не могла засунуть руку в карман брюк. Наконец засунула. Вытаскивает.

— Вот, телохранители, — говорит, — берите. Грызите от нечего делать, — и протягивает горсть семечек. — Берите, берите. Они жареные. Если не возьмете — обидите.

И ушла.

Стоим. Грызем семечки. Без всякого аппетита. Борька как в воду опущенный. Совсем поник головой. И видеть эти семечки не желает. Прямо жалко смотреть на нашего боевого командира. «Семечки… — бубнит. — Нужны нам эти крашеные семечки…»

И вдруг слышим:

— Не хочу! Не пойду! Ой, больно! Ой, спасите!..

Смотрим: какая-то девчонка, совсем дылда, выкручивает руки совсем маленькой крохотульке. Вдобавок еще и тащит куда-то.

Борька так и подпрыгнул на месте.

— Щит и меч! — кричит. — За бедных и слабых! За обиженных и расстроенных! За мной!..

Мы побросали семечки и обнажили мечи.

— Щит и меч!

И кинулись в битву.

Что тут было! Смешались в кучу кони, люди! И посыпались на землю раненые. Потому что в пылу битвы Вадька нечаянно заехал мечом по спине командиру. Борька-то впереди был. Но на то и командир — им всегда достается. А Толька внезапно огрел меня. Хорошо огрел. У меня даже из глаз искры посыпались. Хоть бы было за что…

Всем нам туго пришлось. Но мы победили. Мы эту дылду чуть в порошок не стерли. Правда, у нее оказался надежный конь на длинных ногах в сандалиях. Дылда ускакала. Вернее, трусливо убежала с поля брани.

Мы окружили спасенную.

— Девочка! Малышка! — орет запыхавшийся Вадька и машет мечом перед самым носом ребенка. — Тебя тащили продать в рабство, а мы тебя освободили! Потому что мы за слабых и бедных! Понимаешь?

— Ой, понимаю! — хлопнула она в ладоши и говорит. — Конечно, освободили. Ведь я же кричала: «Спасите!»

— Верно! Мы услыхали и бросились на помощь.

— Конечно, услыхали! Ведь вы же не глухие?

— Вот именно что не глухие, — говорим. — Потому-то и взяли в руки мечи…

— Это просто чудесно, что вы их взяли! — снова обрадовалась она. — А Люське так и надо! Так ей и надо!

— Какая еще Люська?

— Сестра моя. Только она меня не продавать тащила, а в садик.

— В каком-нибудь темном садике тоже можно продать, — говорю.

— И неправда! В нашем детском садике очень даже светло. Ну вот. Она меня тащила, а я не хотела. Я всегда не хочу в садик. Потому что там у нас мама работает, — трещала она. — Мама заставляет меня всегда доедать кашу. Меня заставляет и других. Хоть бы меня не заставляла, ведь я ее доченька. Вот я и не люблю туда ходить.

— Теперь ты свободна! — сказал Борька. — Можешь идти на все четыре стороны. Подальше от детсадовской каши. А хочешь, оставайся с нами. Поможешь нам залечить раны. За это мы тебя возьмем с собой в новый поход.

— Ой, конечно! Конечно, с вами останусь! Буду вас лечить и в походы ходить.

И она стала прикладывать нам к ранам листики подорожника. Вылечила Борьку с Вадькой. Очередь до меня дошла, а она вдруг:

— Ну все, хватит. Надоело мне с вами возиться.

— Как это надоело? — говорю. — А меня с Толькой кто лечить будет?

— Сами вылечитесь, не маленькие. Мне в детский сад пора.

Мы так и присели.

— Какой детский сад?!

— Да ведь ты же туда не хотела идти!

— Ведь тебя туда как в рабство волокли! Прямо на буксире тащили!..

Смотрит она на нас, как на дурачков.

— Тогда не хотела, — говорит, — потому что меня тащили. А теперь хочу, потому что меня никто не тащит. Да и мама меня там ждет. Понятно?

— Ну и ну! — удивились мы.

— Нет, — говорим, — так дело не пойдет. Останешься с нами. Останешься и — все!

— Останешься как миленькая. У нас в руках оружие, с нами много не поспоришь.

— Мы тебе не Люська.

А она:

— Ну вот, значит, вы точно такие же, как моя Люська. А говорили: «Освободители… за слабых и бедных… из рабства всех спасаем…» А сами?

Нам прямо и сказать нечего. Вот ведь какая!

Смотрим на командира.

— Да, — говорит вылеченный Борька недовольным голосом. — Раз мы освободители и спасатели, то, по совести говоря, нельзя нам заставлять человека. Да еще силой оружия…

А она сделала круглые глаза и говорит:

— Конечно, нельзя! Просто нельзя — и все!

Растерялись мы.

— Может, дать ей слегка по шее? — предлагаю нашей армии. — Так… чуть-чуть. Для науки. Чтоб трещала поменьше.

— И отпустить, — добавил Вадька. — На все четыре стороны.

— Можно бы, — говорит Толька, — если бы она была сильнее нас. Или хотя бы как мы. И хорошо вооружена. А так — нечестно получится.

— Жаль, — говорю.

— Вот что, бойцы мои, — вздохнул Борька. — Проводим ее до детского сада. Доставим ее веселой и жизнерадостной, а не со слезами на глазах. Раз уж мы это… за слабых и бедных…

— Придется, — согласились мы без особой радости.

Дошли.

Стоим у забора. Смотрим, как малышня в песке возится. Думаем, куда бы нам теперь в поход собраться.

В это время к забору подошла женщина в белом халате. Спрашивает:

— Мою Мариночку это вы привели?

— Мы ее не приводили. Она сама шла.

— Мы ее только проводили.

— До калитки.

— Проводили?.. — улыбнулась женщина. — Что ж, спасибо, рыцари.

— Пожалуйста, — ответил Вадька кислым голосом.

— Мне Марина про вас все уши прожужжала.

— Жужжать ваша Марина умеет.

— А между прочим, старшей моей от вас крепко перепало… — сказала вдруг женщина.

— Не волнуйтесь, — хмуро ответил Борька, — нам больше досталось.

— Вам больше?! — рассмеялась она. — Ну, ладно. Спасибо вам.

— За что? За то, что Люську взгрели?

— Нет, за другое… Знаете, ведь это первый случай, когда Марина пришла в садик без слез.

— Мы как раз за это и воюем! — встрепенулся Борька. — Чтобы без слез! За бедных и слабых!

Женщина перестала смеяться. Она с удивлением посмотрела на нас. А на Борьку даже с уважением. Будто он только что, у всех на глазах, совершил парочку подвигов.

— Щит и меч! — сказал Борька.

— Щит и меч! — ответили мы.

Александр Гиневский		Художник Евгений Морозов
Страничка автора		Страничка художника