Август 2010 года

ОЛЬГА ЗАЙЦЕВА

От редакции. Где проходит граница между детством и юностью? И что такое — счастливое детство? И бывает ли оно без грусти и горя и, одновременно, без надежды на светлое будущее? И без разных смешных и нелепых происшествий, веселого смеха, без которого трудно жить на белом свете… Эта повесть рассказывает о петербургской девочке Саше, двенадцати лет от роду, которая живет с бабушкой, мамой и сестрой мамы, тетей Лидой. Обычное школьное задание — сочинение об истории семьи, заставило Сашу задуматься, и у нее появилась мечта разыскать своего отца, наперекор всем жизненным обстоятельствам… Предлагаем читателям несколько глав из этой повести.

Потеряшка

Когда мне было года четыре, сестрицы потеряли меня на Литейном проспекте. Был солнечный апрельский день, и они радостно застряли у витрины с тряпками, а меня подхватил людской поток. Тут я испугалась и заревела, а какая-то бабка вызвала милиционера, и меня на «уазике» отвезли в отделение милиции.

Был конец рабочего дня, и мне там никто не обрадовался, что и не скрывалось. Тетка, ответственная за малолетних преступников, долго орала на привезших меня милиционеров, потом заточила в своем кабинете, где в шкафу за стеклом были три пучеглазые куклы и пупс. Но трогать их не разрешалось, а только смотреть через стекло, которое тоже нельзя было «лапать грязными руками!». Инспекторша была с иссиня-черными волосами, торчавшими в разные стороны, и ярко накрашенным красной помадой ртом. Она наклонялась ко мне, требуя ответа — есть ли у меня родители? Я видела лишь ее шевелящийся кровавый рот и твердила: папы нет, мамы нет, где бабушка — я не знаю! «Вот, — сказала тетка, — рожают неизвестно зачем, потом бросают за ненадобностью! А я должна с этим разбираться!»

Когда часа через два в отделение милиции влетели зареванные и перепуганные сестры, мы с тетей-милиционером пребывали в угрюмом противостоянии.

И тут огненный рупор инспекторши, извергающий всякие гадости, нашел новые жертвы. Сначала она хорошенько излаяла сестриц, а потом потребовала доказательств, что я — именно их дитя, потому что я обиделась и решила ни к кому не признаваться, и насупленно сгорбилась в углу. Сестры обалдели. А я торжествовала, видя, как они, униженно сюсюкая, пытаются ко мне подлизаться.

Не знаю, как долго бы все продолжалось, но тут Лида наклонилась ко мне с милой улыбкой и прошипела: «Мы тебя сейчас, дрянь такая, оставим ночевать с этой мегерой!» И я сдалась, подошла и взяла маму за руку.

Когда мы гурьбой, вместе с тетей-инспекторшей, вывалились из милиции на улицу, то уже стемнело. «Ну что за уродский ребенок!» — ругались мамаша с Лидой. Но потом Лида махнула рукой и сказала, что такую кошмарную историю «надо заесть!», и мы пошли в кафе-мороженое. Бабушке же о наших «приключениях» мы дружно наврали.

С этого дня я постоянно думала — нужна ли я им и любят ли они меня…

В жизни всегда есть место подвигу…

Было тихое воскресное утро, хмурое и сонное, все куда-то разбрелись, и мне светило приятное одиночество. Я включила музыку, и тут на высоких каблуках проскакала маменька, разыскивая в сумке губную помаду. Она подскочила к зеркалу и, сложив губы «куриной попкой», покрасила ее перламутровой помадой.

— Я побежала! Не забудь, что сегодня ты ведешь обедать Антона Ивановича!

Я просто приросла к стулу!

— Это не мой дедушка! Почему я должна…

— Потому что мне некогда! Да и что тут такого сложного — отвести человека пообедать в кафе?

Вот всегда так, все заняты, а я должна! Нашли себе Красную Шапочку! Да это же совершенно чужой человек — отчим дяди Гены! Тоже мне, патриархальная семья! Когда нет своих дедушек — будем заботиться о чужих!

С таким же успехом я могла отвести в кафе любого деда, встреченного на улице. Что он, себе кашку сварить не может?.. В общем, я потащилась к дедушке, который жил за две остановки на метро.

Он с радостной младенческой улыбкой помчался одеваться и возился, возился, все время что-то теряя и роняя, ругая меня, что я его дергаю и тороплю. А я молча и уныло сидела в прихожей темной, старой квартиры и старалась глубоко не втягивать носом едкие запахи пыли и кошачьей мочи, хотя никаких кошек не было и в помине. Наконец мы вышли на улицу и поползли по направлению к кафе.

Здесь нас ожидало непредвиденное препятствие — нерегулируемый перекресток! Дедушка панически боялся переходить проспект. Сначала он долго упирался, не желая сойти с тротуара, потом мы сделали несколько попыток, но всякий раз на горизонте появлялась машина, и мы кидались обратно. Наконец, после десяти минут топтания, я схватила дедушку за руку и доволокла его до середины проспекта, но тут случился кошмар — с дедушки съехали штаны, и он оказался стреноженным, как конь на лугу. Я вдруг вспомнила, что мама что-то такое говорила, что нужно проверить, застегнул ли дедушка штаны, но это вылетело у меня из головы.

Мимо проносились машины, а я, стоя посреди транспортного потока, пыталась натянуть штаны на бледные, худые дедушкины ножки. «В страшном сне не привидится!» — как говорит бабушка.

Граждане на тротуаре с интересом наблюдали за нашей прикольной парой и даже давали советы. Наконец мне удалось обхватить дедушку руками и сцапать его штаны с двух сторон — он провалился в них, как в мешок — и в этом «мешке» перетащить его через вторую часть дороги, а потом доволочь и до кафе, которое было на углу.

Пока дедушка наслаждался обедом, я тупо сидела рядом и пила пустой невкусный чай. Деньги я забыла дома, а дедушка ничего мне не предложил, потому что дорого. Потом он запросился в туалет, где застрял на час, и официантка стала нервно прохаживаться около нашего столика, но я упорно смотрела в окно и думала, что на свете нет никого несчастнее меня.

Обратно мы добрались без приключений, и, затолкав дедушку в квартиру, я поехала домой.

Дома была одна бабушка, она смотрела телевизор. Выяснилось, что мама с Лидой поехали в гости и будут поздно. Ну, понятно, меня с собой не взяли и к дедушке отправили. Мне было обидно вдвойне. Есть не хотелось, и я села к компьютеру. Сначала я уныло послала пару глупых смайликов друзьям, а затем зашла в мамину почту. Это было не очень красиво, но там велась в основном рабочая переписка. Ничего личного и интересного.

Я решила сделать мамочке сюрприз и вставить ее фото в рамку. Не люблю, когда все анонимно. Я скачала наши летние фотографии с цифровика и, подработав в «фотошопе» мамочкино пляжное фото, сократила его до бикини.

Получилось славненько, такое интригующее «ню». Думаю, что деловая переписка увеличится в разы.

Потом мне захотелось расставить летние фотографии в разделе «Фото со мной» — зачем же ему пустовать, когда столько чудесных фотографий? Я начала с Лидочкиных. Вот она только что проснулась, рот широко открыт, глазки выпучены и не накрашены. Чудесно! Рубашечка, конечно, мятая и грязновата, но «во всех ты, душечка, нарядах хороша…» Так и подписали… Пока я устанавливала фото в альбоме, я нажала кнопку «Голосование», и оно не заставило себя ждать. Лидочкино фото получило аж несколько призовых «10»! Не жалко людям денег! Хорошо скомпоновались фотографии «Лидочка лезет в лодку» — вид сзади, под названием «Ветер», и камерная фотография — Лидочка задумчиво чешет ноздрю, под названием «Вдохновение». Эти снимки тоже ожидал большой успех!

Неплохое совместное фото мамы и Лидочки, где они, щурясь от солнца, сладостно улыбаются в объектив. Я подписала фото «Долгое ожидание». Высоких оценок этот опус не получил.

Бабушка на фотографиях выглядела достойно. В альбом я поместила фото, где она на даче держит в одной руке вилы, а в другой лопату. Ветер развевает седые пряди ее волос, выбившиеся из прически.

Хотела подписать «Андромаха», но не была уверена, что та пользовалась вилами и лопатой.

Убедившись, что у семейного фотоальбома «Фото со мной» — полный аншлаг, я закрыла компьютер и отправилась обедать. Даже аппетит появился.

«Ну что за дрянь! — орала Лидочка. — Ты только посмотри, что этот идиот написал: "С интересом ознакомился с Вашим сайтом. Не знал, что у Вас столько достоинств!"»

«Он же мой научный руководитель!» — стонала мама.

— Я ничего не понимаю в вашем компьютере и не знаю, что она там натворила, но в воскресный день вы могли бы уделить время ребенку и отвезти ее на природу! — заступилась за меня бабушка.

— Правильно! И там ее и оставить! — хмыкнула Лида.

Про мой поход к дедушке в перепалке спросить забыли, а я и не настаивала.

Потом они сели к компьютеру и стали чистить страницу, и долго над чем-то хихикали и смеялись. Перед сном я была прощена.

Семейный розмарин

У нас в кухне на окне стоял огромный горшок с кринумом. Один раз в год, зимой, из луковицы сбоку от гигантской розетки с длинными листьями появлялся цветонос, на котором распускались шесть роскошных бледно-сиреневых цветов. И вся кухня наполнялась чудесным ароматом, чем-то похожим и на ваниль, и на розу. Все восхищались, нюхали цветы, и к нам специально приходили гости — понюхать и посмотреть наш кринум.

Но все остальное время года бабушка ругалась, что этот цветок полностью закрывает окно и лишил кухню света. И однажды она позвонила в Ботанический сад и попросила его забрать. Я была в школе, а когда вернулась домой, то увидела пустое окно.

Я молча смотрела на подоконник, а бабушка мне рассказывала, как приехали сотрудники из сада и забрали цветок, но сказали, что это не кринум, хотя она точно знает, что это он, потому что у нас есть «Энциклопедия» 1903 года, где это растение и описано, и нарисовано. Просто эти сотрудники и сами ничего не знают.

Так она обиженно бухтела, но мне думается, что ей тоже было очень жалко цветок, который еще и обидели напоследок.

Света стало больше, но кухня осиротела, и я решила купить в цветочном магазине какое-нибудь небольшое растение. Хотя подло так менять друзей. Я остановилась на скромном декоративном растении с четырехгранными побегами и певучим названием «стапелия пестрая». Унылая продавщица задумчиво сказала, что оно даже цветет, и ткнула крашеным ногтем в бутон на конце побега.

Через неделю, утром, я увидела, что, наверное, уже сегодня бутон раскроется.

Вернувшись из школы, я застала на кухне всю семью и страшный разгром. Мебель была отставлена от стен, а Лида курила и давала советы взмыленным дяде Гене и маме, которые отодвигали от стены буфет. Бабушка «страховала» буфет от падения, поскольку его двигали вместе со всей посудой, стоящей в нем.

Мне они очень обрадовались как дополнительной рабочей силе и потребовали включиться в танцы вокруг буфета.

— А что случилось? Вы уронили за буфет бабушкину пенсию?

— Бабушка утверждает, что за буфетом скончалась мышь! — хмыкнула Лида.

Не дав времени на осмысление информации, бабушка скомандовала:

— Нужно найти эту мышь, а то мы задохнемся! Сашка! Ты еще не принюхалась к смраду, определи, откуда он исходит!

И все с надеждой уставились на меня.

Я было возмутилась, что я не собака-ищейка, но решила с сумасшедшими не спорить — это опасно для жизни, и стала втягивать носом воздух.

Запах действительно был омерзительный, причем уже давно протухшей мыши, и, как говорила наша дачная хозяйка Клава, вылавливая очередную вздутую мышь из колодца: «Мышка спортилась!», но шел он вовсе не из-под буфета…

Все время принюхиваясь, я двигалась по кухне под напряженными взглядами окружающих, и — о ужас! — я поняла, откуда исходит этот кошмарный запах. На окне сиял огромный, сантиметров десять в диаметре, великолепный бархатный желто-пурпурно-черный цветок, и также «великолепно» вонял падалью! Проследив за моим взглядом, все подошли поближе и молча уставились на мое приобретение.

— Ну, конечно, это только Саша могла. — начала любимый припев мама.

— Убить мало! Столько времени ухнули, а еще все по местам расставлять! — злилась Лидочка. — Оставим ее без обеда!

— Семейный розмарин! — заржал дядя Гена.

То-то у продавщицы глазки бегали! А как она радовалась, когда я купила этот цветочный горшочек!

— Кринум вам не нравился! Сами виноваты! Откуда я знала, что он так воняет! — сказала я, забирая «сокровище» к себе в комнату.

История про блокаду

Бабушка сказала, что если я хочу драников — это такие оладьи из тертого картофеля, то должна натереть картошку, а она потом мне их поджарит. Бабушка делает их без муки и яиц, и с пеной у рта отстаивает рецепт: тертый на крупной, колючей терке картофель, посолить, обмять ложкой и жарить на раскаленном подсолнечном масле. Так ее учила польская тетка пани Данута, а в Польше — это национальное блюдо.

Лидочка надменно называет драники «чадной кухней нищеты», но способна за раз умять их не меньше дюжины.

Только мы с бабушкой наготовили целую сковородку драников, уселись, заварили чай, как примчались мама с Лидой и с воплями «что нечего мне наедаться и толстеть» опустошили всю тарелку. Мама тут же, неудачно подцепив вилкой последний драник, умудрилась посадить жирное пятно на шарф и, присыпав его солью, с визгом понеслась в ванную — застирывать.

Лида была какая-то взвинченная, ей явно хотелось затеять скандал, и она томно сказала:

— А яичко бы этим оладьям не помешало… Кстати, в официальном рецепте драников оно присутствует.

Такое кощунство бабушка вынести не могла: «Данута всегда говорила..!»

— Фу ты ну ты, твоя Данута! Это после войны голую картошку ели, да при социализме! А сейчас, слава богу, — капитализм, и яйца купить не проблема. Еще блокаду вспомни! — Лида воинственно крутила пальцем локон.

— Особенно если едоков четверо, а пенсия одна! А про блокаду ты не кощунствуй! Я выжила, потому что отец умер в первых числах февраля, и его карточка досталась нам с матерью… Умри он на десять дней позже, и нас тоже бы не стало! И вас бы не было! — рассвирепела бабушка.

На счастье, из ванной вернулась мама:

— Ой, Лидка, прекрати! А ты, мамочка, ее не слушай!

Тут вырубился свет. У нас это часто случается зимой. «Что вы хотите? Все греются, да чайники навключали!» — огрызается тетка из аварийной службы. Лидочка сразу принялась туда названивать, потом, накинув меховой жакет, умчалась на лестницу руководить восстановлением электричества. Это ее стихия.

А мы зажгли свечи и уютно устроились с бабушкой на диване, и я решила расспросить ее про блокаду.

— Бабушка, а ты хорошо помнишь блокаду?

— Что-то помню, что-то нет! Человек так устроен, что забывает всякие ужасы. Иначе, как жить? — устало проговорила она.

— Ты бы воспоминания написала, вон, по радио все время какие-то дети блокады выступают…

— Врут много! Что я маленькая могла запомнить — только холод и постоянный голод. Так, какие-то эпизоды. Как-то мама послала меня «карточки отоваривать» — это стоять в многочасовой очереди, а тут завыла сирена, и начался обстрел. Все люди из очереди побежали в бомбоубежище на углу улицы и меня с собой потащили. Забежали мы в подъезд дома и стали спускаться по лестнице в подвал. А я вдруг вспомнила, что мама мне не велела без нее ни в каких убежищах прятаться. Я вырвалась из рук молоденькой дежурной и побежала. Она мне кричала, чтобы я немедленно вернулась. А тут как раз снаряд — прямым попаданием в эту парадную! И всех накрыло взрывом, кто был в бомбоубежище, а от девушки-дежурной — и следа не осталось. И от дома — только фундамент! Вот так вот! А я стояла и смотрела на то место, где минуту назад были дом и девушка, все поправлявшая выбивающиеся из-под пилотки светлые пряди волос.

— А ты очень испугалась? Ты заплакала?

— В блокаду не боялись и не плакали — силы берегли. Я просто смотрела. Мама говорила: толпа— притягивает беду! А девушку-дежурную я и сейчас помню. Ну, все, хватит об этом!

Тут дали свет, бабушка пошла на кухню, а я сидела и думала про блокаду.

Ангина

В воскресенье мы с подругой Лизой долго катались на горке, съезжая с визгом в старом чемодане, найденном на помойке, потом немного полизали сосульки — в результате я заболела. Лиза ограничилась порванными рейтузами.

Еще с вечера меня стал бить озноб, покраснело горло, а утром поднялась температура. Я собралась в школу, но мне было так тошно, что бабушка сразу ринулась звонить в поликлинику и вызывать врача. Я легла обратно и дремала, периодически проваливаясь в какой-то бред, пока не раздался звонок в дверь и не пришла наша участковая, вся холодная с мороза. Она раздраженно спросила: «Ну, что у нас тут?» Потом бросила взгляд на термометр, посмотрела мне горло, тыкая в мою открытую пасть ложкой. Фу, какая гадость! И руки у нее отвратительно пахли чужими слюнями! В общем — ангина и постельный режим.

Бабушка вся сникла и противно лебезила перед этой холеной докторшей. А та лениво обвела глазами мою комнату и сфокусировалась на кошельке в бабушкиных руках. Бабушка сразу засуетилась и зашелестела сторублевками. Когда «бесплатная медицина» удалилась, бабушка засобиралась в аптеку и в магазин, спросив в дверях, что бы мне хотелось вкусненького. Самое противное — что ничего! Мне абсолютно ничего не хотелось, и я опять погрузилась в какие-то бредовые сновидения.

Так я валялась пару дней, Лизу ко мне не пускали, чтобы она не подцепила ангину, и было очень тоскливо. От лимонов с медом горло свербело не меньше, чем от самой ангины, от насморка нос раздулся и покраснел. С немытой головой и красным носом, завернутая в махровый полосатый халат — я казалась себе настоящей страшилой.

А там, за стенами нашей квартиры, куда-то спешили веселые и счастливые люди, только я здесь валялась, всеми забытая и больная. Как все несправедливо в жизни!

— А почему, бабушка, одним достается все, а другим — ничего?

— Как это ничего? — поинтересовалась бабушка. — Кого ты имеешь в виду? Уж не себя ли?

Я засопела и отвернулась к стене. Ну, конечно, и себя тоже. У других и отцы, и машины, и деньги, без проблем, и заграницей живут, а мы всё копейки считаем, занимаясь «любимым делом жизни» — ха! И знакомые у нас такие же…

А на следующий день мне подарили маленький ноутбук. Конечно, это бабушка дала деньги и настояла на подарке, а идея купить ноутбук принадлежала маме с Лидой.

Лида сказала: «Давай, учись! Ты у нас самый продвинутый пользователь!» И, хмыкнув, добавила: «И жаловаться всем перестанешь, что самая несчастная на свете!..» Вот всегда она чем-нибудь радость испортит.

А вообще-то здорово, что они мне его подарили. Я сразу и выздоровела!

Космонавт Орлов

Бабушка съездила на три недели в санаторий, а когда вернулась, была задумчива, не сидела больше перед телевизором, а все время куда-то ездила. Наконец, она велела сегодня всем обязательно быть вечером дома.

Когда все собрались за чаем, бабушка огорошила нас «важным сообщением». К столу она вышла в новой, привезенной ей Лидой из Италии, серой шелковой кофте, надела бусы из дымчатого шпата, что очень шло к ее серым глазам. Волосы она красиво уложила в прическу. Все насторожились.

Бабушка обвела нас взглядом и сказала:

— Дорогие мои, я хочу с вами посоветоваться… — подумала, вздохнула и добавила:— В общем, встретила я хорошего человека, и он предложил мне выйти за него замуж!

Все перестали жевать и молча выпучились на бабушку.

— Он вдовец, полковник в отставке, из первого отряда космонавтов, вот! — и она сделала паузу и округлила глаза, подчеркивая важность. — Человек достойный, не пьющий, обеспеченный. Так что моя комната достанется вам. Зовут его — Орлов Пал Палыч. Но я еще не дала согласия и решила сначала с вами поговорить.

У всех отвисли челюсти… Пауза стала неприлично затягиваться. Все вдруг с преувеличенным интересом стали смотреть на Диму Билана, надрывающегося в телевизоре.

— Мамочка, а-а-а, ты, э-э-э! — первая протянула мама, явно не зная, что сказать, и замолчала.

— А как же мы? — Лида мрачно катала по столу шарики из хлеба.

О, вот оно, ключевое слово «мы»! Эти эгоистки думают только о себе!

А ведь это Лидка с мамой виноваты, это они достали бабушке путевку в санаторий Военно-Воздушных сил! Я-то предложила купить ей собаку, чтобы бабушка три раза в день с ней гуляла вокруг дома и дышала свежим воздухом. Разве можно такие ценные кадры, как наша бабушка — отпускать далеко от семьи?!

Теперь мы «зарастем грязью» и умрем от голода! Мы и так еле пережили те три недели, пока бабушка отдыхала в санатории… Хотя она и написала нам перед отъездом целый трактат о ведении домашнего хозяйства и разметила по пунктам каждый день своего отсутствия!

А тут еще и космонавт!

И я представила, как мы, еле сдерживая слезы, грязные и голодные, смотрим телевизор, а там, в космосе, бабушка со своим Орловым пребывают в состоянии невесомости и машут нам руками, а бабушка, сложив ладони рупором, кричит: «Не забудьте поменять гнет на соленых грибах!»

А бабушкина пенсия — она кому достанется? Бабушка 17-го числа каждого месяца сразу оплачивает коммунальные услуги и покупает нам что-нибудь вкусненькое. И 17-е число у нас — семейный праздник!

Сколько сразу неразрешимых вопросов возникло.

— Думала вас с ним познакомить на следующей неделе! — не замечая смятения в наших рядах, продолжила бабушка.

— А сколько твоему космонавту лет? — осторожно поинтересовалась мама.

— Да уж не совсем старик! Помирать не собирается! — разозлилась бабушка.

И я представила, как мы — одетые в черное, все идем за гробом космонавта Орлова. Лида с мамой поддерживают бабушку под руки, сзади я с тетей Марусей, а за нами шмыгает носом дядя Гена. «Достойные похороны, — тихо говорит тетя Маруся, — не поскупились..! Хотя могли и подешевле, не такая уж он вам и родня!» Под траурный марш и грохот военного салюта генерал сочувственно жмет бабушке руку и говорит. «Помойное ведро сегодня кто-нибудь вынесет наконец? Или я одна должна все делать в ЭТОМ доме?!»

Так, оказывается, есть уже и ТОТ дом! А там помойное ведро выносит космонавт Орлов?

И я потащилась с ведром на площадку — в таких пиковых ситуациях лучше не перечить.

Я немного задержалась у мусоропровода и посмотрела через давно не мытое окно на детскую площадку, где с визгом бегали дети, а за ними следом — беспородный пес. И я позавидовала, потому что мне очень не хотелось возвращаться назад.

Странно как все получается — бабушка, строгая, высокая, с прямой спиной и военной четкостью в словах — и всегда ей и сумку поднесут, и проводят, а тут еще и «руку и сердце» предложили. А сестрицы, сколько ни стараются — все мимо. Причем бабушка завоевала сердце Орлова «не через желудок», в санатории их всех кормили одинаково, ну, могла она, конечно, авторитетно сказать, например: «Это — не котлета "по-киевски", для нее нужно на пару курятину готовить!» Так это все слова! Лида вот бредит итальянской кухней — без конца трещит про спагетти, пасту и пармезан, но в реалии у нее все больше выходит «лапша на уши». Последний раз ее «спагетти» вместе с кастрюлей отправили в мусоропровод! Нечего было час по телефону трепаться… В общем — «чудеса в решете», как говорит бабушка.

А когда я вернулась, все за столом пребывали в прострации.

— Дурочки вы у меня, хоть и взрослые, но все равно — дурочки! — грустно вздохнула бабушка. — Что с вами будет, когда меня не станет?

— Ну, здравствуйте, пожалуйста, — начали за здравие, а кончили за упокой! Зачем с такими мыслями еще и замуж выходить?

Мало мы ценим нашу бабушку, это точно! И все стали к бабушке подлизываться, и больше эта тема не поднималась.

А космонавта Орлова мы так и не увидели.

Моя тайна

Я проснулась в субботу утром. Из кухни вкусно пахло кофе, слышались голоса мамы и бабушки, а я, натянув одеяло до самого носа, думала о своем отце, стараясь представить, какой он и что сейчас делает.

Накануне вечером мне понадобилась одна книга, и, встав на табуретку, я стала рыться на верхней полке стеллажа. Вытащив сразу целую стопку книг, я, конечно, обвалила их на пол. Скорбно разглядывая книжную гору, я увидела небольшую фотографию, вывалившуюся из одной из книг. На снимке был мой отец. Текст на фотографии был адресован маме: «Женька! Прости! Жаль, что все так получилось… К. С.». Ну, конечно! Вечно какой-то бразильский сериал.

Я еще раз посмотрела на снимок. Отец был снят где-то на улице. Смешной, лопоухий, с торчащими в разные стороны волосами, и глаза такие же голубые и «в кучку», как у меня.

Да уж, с такими родственниками мне хождение по подиуму явно не светит! Но вообще-то он симпатичный. И лицо такое знакомое и родное.

И мне вдруг очень захотелось с ним встретиться.

Наверное, это глупо. Сколько лет прошло, и когда была снята эта фотография! Сейчас он, может быть, и не улыбается вовсе, а тут я — «Здрасте, я Ваша дочь!» У кого угодно все улыбки испарятся…

И я стала думать, что я скажу отцу при встрече. В голову лезли одни только глупости, типа: «Я твой алиментный щенок!..» Я фыркнула. Это у моей одноклассницы Ксюхи, вернее, у ее папеньки, был лабрадор Теодор — о-очень породистый. По этому поводу Теодора периодически женили, и папенька получал деньги за женитьбу и одного алиментного щенка. Как-то я была у них в гостях, и Ксюша пнула очередного щенка ногой и зло прошипела: «Этот алиментный щенок мне надоел — гадит везде, безобразничает, туфлю сгрыз! Папа никак его не продаст!»

Щен взвизгнул и забился под мой стул. Я опустила вниз руку и погладила беднягу. Он сразу запыхтел и, забрав в пасть мою руку, принялся ее жевать. Он был такой трогательный, смешной и очень грустный — он здесь был никому не нужен. Никому! А если бы мы могли его купить, как бы я его любила.

И я решила посоветоваться с Лизой, стоит ли мне разыскивать папеньку.

— Зачем? — вяло сказала она. — Думаешь, он тебе обрадуется или денег отвалит? И твоя мать разозлится! Будут только одни неприятности. — И с сомнением спросила: — Тебе это нужно?

У нее самой — сложные отношения с отцом.

— А если бы у тебя отца не было, ты бы стала его искать? — настаивала я.

Лиза оторопело на меня посмотрела:

— Ну, не зна-а-ю!

Потом решила меня поддержать:

— Да ты не трусь! Представляешь, твой папочка сразу получает уже взрослую дочь, а не орущего младенца в куче памперсов! Это же подарок! Может, там у тебя братья или сестры есть! Прикольно!

Про братьев и сестер я как-то не подумала… Мама с Лидой никогда на эту тему не трепались, по крайней мере, при мне. Да, уж — тайна, покрытая мраком!

В Интернете я нашла его адрес. Может, стоит сначала послоняться у его дома и выяснить обстановку? Но потом я подумала, что это неудобно — лучше я встречу его после работы.

Сначала я решила просто попасться ему на глаза, так, невзначай. Я надеялась, что вдруг он меня увидит и в нем заговорит «голос крови» — он бросится ко мне, прижмет к себе и…

Сейчас, размечталась! Отец не видел меня с младенчества и, конечно, не узнает. Он будет долго таращиться, поправлять очки и тереть указательным пальцем переносицу. А потом произнесет что-нибудь, типа: «Девочка, а ты не ошиблась?»

Нет, надо понаблюдать за ним, а потом подойти к нему и… и что? Я вздохнула, как все сложно…

Наконец я решилась. Вернувшись из школы, я лениво полистала учебники и под предлогом, что иду к Лизе, поехала к Пушкинскому Дому, где работал отец.

Я стояла у каменного парапета, дул резкий холодный ветер, и я сразу замерзла. По набережной потоком с работы шли люди, беспрерывно распахивалась тяжелая дубовая дверь Пушкинского Дома, выпуская спешащих домой сотрудников, а он так и не появился.

Я еще пару раз ездила, но все впустую.

Через две недели мне в очередной раз удалось незаметно ускользнуть из дома, потому что вернувшаяся раньше времени мама была переполнена событиями, происходящими у нее на работе, и ей было не до меня.

Я опять топталась у парапета Малой Невы, напротив дубовых дверей. Шел снег с дождем. Серая, свинцового цвета вода пенилась грязью. Бр-р-р! Не люблю я зиму.

«Пушкинский дом, златая цепь на доме том, и днем и ночью кот моченый все ходит по цепи кругом…» — лязгая от холода зубами, развлекала себя я, сочиняя глупости. И все время жевала жвачку, даже научилась выдувать большие розовые пузыри. Не зря провела время.

Отец

И тут я его увидела и сразу узнала. Отец шел быстро, на ходу поправляя шарф…

Я не выдержала, сорвалась и побежала через улицу, лавируя среди машин. Выскочив из-за машины, я резко затормозила перед оторопевшим папенькой и, остановившись, неожиданно для себя, выдула огромный пузырь жвачки.

— Шдравштвуйте! — прошепелявила я. — Я Шаша!— и ловко треснула пузырь перед его носом.

Ничего не понимая, он молча и испуганно на меня вытаращился.

— Я — Александра Константиновна Сабурова! — взвыла я. — Вот! — если он сейчас ничего не поймет, нужно будет бежать, потому что слезы уже были на подходе.

Но тут его лицо прояснилось, он тихо засмеялся и сказал:

— Алька! Вот ты какая! Пузырь был шикарный! — и, вздохнув, добавил: — Какая ты большая выросла! И на маму похожа!

Потом покраснел, глупо замахал портфелем и растерянно сказал:

— Извини, я опаздываю, мне надо идти! — И, тут же спохватившись: — Запиши мой телефон… Знаешь, у меня в среду окно, где-то часа в три, может, зайдем в кафе, посидим?

От радости у меня чуть сердце не выскочило из груди, и я восторженно выдохнула: «Да!»

Мы сидели в кафе. И я боялась есть. «Не ковыряй еду вилкой, сиди прямо, убери локти со стола…» — звенел у меня в голове голос мамы. А я боялась разочаровать своего отца, знаете, такие мелочи — они очень разочаровывают. И я решила, что съем только немного мороженого. А то он еще решит, что я прожорливая, как гусеница, или что дома меня не кормят!

Отец стеснялся смотреть на меня прямо, лишь иногда я ловила на себе его робкие, изучающие взгляды. А мне очень хотелось ему понравиться.

— Когда ты была еще очень маленькая, мы с тобой ходили кататься на пони в парк. Ты помнишь? — с надеждой в голосе спросил он.

Честно говоря — я ничего не помнила, но мне не хотелось его огорчать, и я кивнула. Он обрадовался и разволновался.

С каким-то сентиментальным выражением лица он сказал:

— Там еще был один пони с белой мордой, лохматый такой! Он языком слизнул твою булочку, которую ты держала в ручке, и съел ее, а ты заревела. И так звонко разоралась, на весь парк. А я страшно испугался, прямо сердце в пятки ушло, боялся, что сейчас придет мама и мне попадет!

Потом осторожно спросил:

— А мама знает, что мы сейчас в кафе?

Я отрицательно покрутила головой…

— Понятно… Лида?

— Не-а, Лида здесь ни при чем… Я сама.

Он улыбнулся:

— Ясно! Я так рад… понимаешь, я несколько раз пытался… но Лида с мамой… Твоя мама, она такая гордая, отказалась от денежной помощи, мне даже обидно было… Да ладно, теперь это уже не важно! — И тихо добавил: — Как хорошо, что мы с тобой встретились!

И я ему тоже улыбнулась.

Так мы и сидели — счастливо-глупо улыбаясь друг другу.

В кафе тихо играла музыка, было пусто, и солнце мелкими бликами рассыпалось по столу, отражаясь в хрустальной вазочке с первыми желтыми тюльпанами, а мы ели фисташковое мороженое и разговаривали. Отец рассказывал об открытии, которое он сделал, работая в архиве, и как оно изменит существующее представление об эпохе Александра I. А я слушала его и радовалась, что мы только вдвоем и никто нам не мешает.

И еще я думала, что как все здорово получается, даже эта «эпоха» называется Александровской, и мой папа — самый замечательный на свете, и что я больше ни за что, никогда его не потеряю, кто бы там чего ни придумывал. И как хорошо, что мама больше ни за кого так и не вышла замуж.

Ольга Зайцева		Художник Ксения Почтенная, главный художник
Страничка автора		Страничка художника