Февраль 2011 года
…
8 февраля — День российской науки
У нас в гостях Всеволод Евгеньевич БАГНО — директор Пушкинского Дома, член Всемирного клуба петербуржцев, филолог-испанист, член-корреспондент РАН, автор книги «Дорогами Дон Кихота», переводчик.
— Всеволод Евгеньевич, мы поздравляем Вас с Днем российской науки и сразу хотим спросить: а литературоведение — это серьезная наука?
— Такая же серьезная, как и любая другая наука. Мне посчастливилось общаться с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. Его особенно интересовало так называемое «пограничье». Лихачев считал, что именно зона пограничья рождает все самое замечательное. Здесь можно ощутить и поймать то, что ускользает. Есть такое пограничье и между литературой и литературоведением. Например, настоящая литература — это воспоминания самого Дмитрия Сергеевича. Он предстает и как интересный мыслитель, и как талантливый художник, и как выдающийся ученый. Это как раз и есть та самая «пограничная зона», где пересекаются наука и искусство.
— Институт русской литературы носит название «Пушкинский Дом». Пушкин считал, что невозможно быть ученым без дарования. А какие еще качества необходимы настоящему ученому?
— Мне как пушкинодомцу особенно дорога постоянная нацеленность на открытия. Без этой нацеленности, без этого интереса не сможет творить ни поэт, ни ученый. У моих коллег, серьезных источниковедов, текстологов, комментаторов, эта нацеленность — дар Божий! Получается, что и здесь Пушкин был прав — нельзя без «дарования».
— Пушкин писал, что «опыт — сын ошибок трудных». Значит ли это, что наука призвана уберечь человека от ошибок, или наука лишает его подлинной жизни, взлетов и падений?
— Моя самая любимая пушкинская строка: «Зачем крутится ветр в овраге?» В ней — все самые важные вопросы. Зачем вера, зачем любовь, зачем поэзия? Нужны — ни за чем. Именно потому, что ни за чем — нужны! Я бы сюда еще добавил науку. Упаси Бог от того мудреца, который знает, как сделать всех счастливыми и уберечь от страстей и грехов.
— А кто из пушкинских героев Вам особенно дорог?
— Лирический герой Пушкина. Это на все века. А начиналось все с пушкинских сказок. Моя мама была учительницей, и ее ученицы читали мне Пушкина, когда я был совсем маленьким. Мне так и запомнился Пушкин: голоса девочек и рисунки Конашевича. Звуки, образы, сама поэзия. Это было настоящей магией. Я очень благодарен маме за мой ряд книг. Наверное, если бы я читал другие книги, я был бы другим человеком. Не хочу никому ничего навязывать, просто скажу, что каждый составляет свою книжную полку. И у всех разные впечатления от книг. Моя дочка, когда была маленькой, совсем иначе, чем я, воспринимала «Дюймовочку». Когда сказка заканчивалась, она спрашивала: «А дальше?» Оказалось, что в ее сказке должен быть другой конец: Дюймовочка вместе с эльфом вернулась к маме, потому что мама плакала и ждала ее.
— А есть ли у Вас такая книга, которую Вы считаете «книгой жизни»?
— Библия, конечно, если мы говорим о все новых ответах на все новые вопросы. И я солидарен с Достоевским, выбравшим из всех книг «Дон Кихота» Сервантеса. «Во всем мире нет глубже и сильнее этого сочинения, — писал Федор Михайлович. — Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли, это самая горькая ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончилась земля и спросили там где-нибудь людей: “Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле, что об ней заключили?” — то человек мог бы молча подать “Дон Кихота”: “Вот мое заключение о жизни — и можете ли вы за него осудить меня?”» И конечно, лирика Пушкина. Пушкинских стихов не столько, сколько их в книжке, а столько, сколько раз вы их прочитаете и перечитаете.
— Спасибо! Мы надеемся на новую встречу с Вами в июне, в Пушкинский день России.
