Июль 2009 года

От редакции. Хабаровский мальчишка Николай Семченко впервые опубликовался в «Костре», когда ему было 13 лет. Тогда с начинающими литераторами занимался в литературной студии поэт и прозаик Александр Крестинский. Потом, уже став взрослым, Николай Семченко участвовал в знаменитых «костровских» семинарах молодых писателей, которые проводил главный редактор журнала «Костер» писатель Святослав Сахарнов. Сейчас Николай Семченко — автор пяти книг, член Союза писателей России, публикуется в «толстых» литературных журналах. Новая повесть-сказка Николая «Великан Калгама» написана по мотивам нанайского фольклора и мифов этого народа.

Вместо предисловия:

о настоящих нанайцах и их сказках

Настоящие нанайцы живут на берегах великой дальневосточной реки Амур и ее притоках. Они — древний народ, славящийся своими умелыми рыбаками и ловкими охотниками, искусными мастерицами и мудрыми сказителями. Меха, добытые амурскими промысловиками, высоко ценятся на мировых пушных аукционах. Рыба лососевых пород, приготовленная по старинным рецептам, считается превосходным деликатесом. Ковры, халаты и другие изделия местных мастериц, украшенные затейливой вышивкой, выставлены в лучших музеях мира. Ученые считают: в орнаментах, бережно сохраняемых с незапамятных времен, зашифрована очень важная информация о жизни и взглядах предков нанайцев. Суметь бы ее прочитать!

Раз в год нанайцы собираются на большой праздник. На нем соревнуются мастера национальных видов спорта, устраиваются гонки на байдарках и оморочках, проводятся выставки декоративно-прикладного искусства, местные кулинары удивляют народ яствами, приготовленными по рецептам прабабушек, а сказители рассказывают и детям, и взрослым легенды, сказки и были.

Прежде чем начать сказку, рассказчик обязательно произносит междометие-заклинание: «Ка-а! Ка-а!» По поверьям, оно оберегало рассказ от бусяку — мифических существ, похожих на наших чертей. Слова, как считают нанайцы, обладают магической силой, и если злой дух услышит их, то может как бы «внедриться» в них, помешать добру победить зло, изменить судьбу не только героев повествования, но и тех, кто слушает рассказчика.

О «снежном человеке» слышали все, а о Калгаме навряд ли. Впервые быль о нем я узнал лет двадцать назад от старой художницы Чикуэ Золонговны Киле. Рассказ она начала так:

— Давным-давно, когда нанайцы жили под тремя солнцами…

Три солнца, о которых напомнила Чикуэ Золонговна, вполне возможно, поэтическое отражение природного катаклизма, некогда постигшего нашу планету. Ученые выяснили: давным-давно, тысячи лет назад, над Землей пролетали большие кометы, их вполне можно было принять за «дополнительные» солнушки.

— Вот тогда-то и жил в нашей тайге великан Калгама, — рассказывала Чикуэ Золонговна. — Он — хозяин гор, скал и рек, зверей и рыб. Голова у него остроконечная, руки двупалые, ноги длинные, сам весь шерстью порос.

В других легендах о Калгаме, которые мне довелось услышать от сказителей, он описывался еще и как большой человек, поросший шерстью, с маленькими глазами, неизвестно откуда появляющийся и невесть куда пропадающий. Повадками он явно напоминал всем известного йети — «снежного человека», который тоже обладает поразительной способностью перемещаться в пространстве.

Амурский сказочный великан звался Калгаму — у негидальцев, Кагдяму — у орочей, Калдяма — у ульчей, Калу — у эвенков. Причем, эвенки были убеждены: великан — это все равно что человек, только не любит жить среди людей.

По одним из легенд северных народов, калгамы живут племенами в горных ущельях, питаются древесной смолой, мясом лосей и рыбой. У них есть целые стойбища и, соответственно, они строят жилища, пользуются огнем, но при этом ведут скрытный образ жизни. Если люди нечаянно обнаруживают место их обитания, калгамы покидают его, не оставляя никаких следов.

Иногда великаны похищают охотников, которые излишне усердно бьют таежных зверей, — как бы наказывают за такое отношение к природе. Сами калгамы бережно относятся к обитателям тайги. Лишнего от природы не берут.

Существует и такое поверье. У калгам есть охотничьи сумки, в которых хранятся шерстинки — по легендам, это не что иное, как души промыслового зверя. Получить этот талисман, а вместе с ним силу, охотничью удачу и богатство мечтали многие охотники. Но, если верить мифам, для этого нужно было победить великана, что удавалось только самым сильным мужчинам. И все равно волшебная сумка счастья не приносила, если жадный человек брал от тайги больше, чем надо.

Наверняка миф о Калгаме появился не случайно. Любая былина или сказка — отражение реальности, порой в чрезвычайно причудливых формах. Возможно, северные народы в глубокой древности действительно соседствовали с волосатыми великанами, которые были одной из тупиковых ветвей эволюции человека. А может, и не совсем тупиковой. Ведь сообщения о «снежном человеке» с завидной регулярностью появляются в газетах, журналах и на телевидении.

Калгама, наверно, все еще живет в тайге, только умело прячется от людей. Вот только взрослые не всегда верят сказкам. Некоторые из них, правда, ищут «снежного человека» в далеком Тибете, на горах Алтая или в Америке. А он, может, где-то рядом. И с обидой смотрит, как человек вырубает его родную тайгу.

Но если даже и нет Калгамы на самом деле, то в сказке есть хороший намек: не вреди природе, береги ее, иначе жди беды.

Наверное, я утомил тебя таким длинным предисловием. Извини, но мне хотелось, во-первых, хоть чуть-чуть рассказать о нанайцах, во-вторых, история, которую ты прочитаешь, написана по мотивам легенд, былей и сказок этого народа, а в-третьих, не удивляйся, пожалуйста, если встретишь незнакомые слова — без них просто трудно было обойтись, но их значение я «расшифровал» прямо в тексте.

Итак, начну. А для начала, как водится, скажу: «Ка-а! Ка-а!»

Как ведьма Нгэвэн меняла лицо, и что из этого получилось

Кто не знал, никогда бы не подумал, что Нгэвэн — ведьма. Маленькая, сгорбленная старушка, улыбается приветливо, халат на ней чистенький, красивым орнаментом расшит, волосы не косматые, а наоборот, в аккуратные косички заплетены. Ну никак на злобную каргу не похожа и на больную — тоже, разве что ходит медленно да костями старыми скрипит.

Однако, если бы Калгама догадался невидимым в домик войти, то увидел бы истинное лицо Нгэвэн, вернее — отсутствие всякого лица. Пустое оно у нее было, на дрожжевое тесто похоже: ноздреватая белая масса бродила, пучилась, на воротник халата свешивалась. Нгэвэн могла вылепить из него любое лицо. Увидит какого-нибудь человека и тут же скопирует его физиономию. А то, если нужно, маску медведя или тигра слепит — пусть другие ее боятся.

Ведьма знала: человек больше доверяет тем, кто хоть чуть-чуть на него похож. Симпатичные нам люди чаще всего те, которые так же, как мы, смеются, смотрят, прищуриваются, а если у них еще и глаза, нос, губы, как у нас, еще больше подсознательно к ним тянемся. Но это уже психология, о которой ведьма никакого понятия не имела. Она просто знала: нужно хоть немножко напоминать того, с кем встретилась. И потому, поглядев в окошко на Калгаму, быстренько вытянула голову — стала она остроконечной, глаза сделала себе веселые, как у великана, на губы добродушную улыбку набросила.

— Бачико-апу, гости дорогие! — ласково промолвила Нгэвэн. — Проходите! В тесноте, да не в обиде.

Калгама-то и вправду еле-еле в домик втиснулся. Его помощницам, спутницам верным — сороке да мышке места много не нужно: одна под лавкой примостилась, другая на шесток взлетела. Шесток над печкой устроен — на нем Нгэвэн олочи сушила.

— Угостить вас нечем, — пожалилась ведьма. — Может, Гаки чего принесет? Улетела моя подружка на раздобытки. Подождем ее.

На печке котел стоит, в нем вода кипит. Нгэвэн заметила, что Калгама с интересом на посудину смотрит, да и говорит:

— Вот, собралась кипяточку попить — кишочки промыть. А так хочется супчику!

Великан по глазам ведьмы видит: отводит она взгляд в сторону, хитрит. Решил он: старушка притворяется нищей, жадничает — не хочет гостей потчевать. Вон и сундук в углу стоит. Мышка дырочку в нем нашла, успела туда — проныра такая! — влезть, содержимое проверила. Выбралась из отверстия с чумизой. Сидит и потихоньку грызет да лукаво Калгаме подмигивает.

— А давай суп сварим! — предложил Калгама ведьме.— У меня нож есть. Из него хороший супчик получается! Пробовала такой, бабушка?

— Да как же это? — удивилась Нгэвэн. — Сколько живу, никогда даже не слыхала, чтоб суп из ножа варили!

— Очень просто, — засмеялся великан. — Гляди: бросаю нож в кипяток… О, вода ключом забурлила! Пусть нож немного поварится. А нет ли у тебя, бабушка, крупы? Чуть-чуть ее надо.

— Как же, есть! — Нгэвэн открыла сундук, достала берестяную коробку с чумизой. Великан взял две горсти и бросил в котел. А его ручищи-то большие, много крупы в кипяток попало.

— Теперь надо помаслить нож, — хитро прищурился он. — Не найдется ли кусочка жира? А то заржавеет нож в супчике…

Нгэвэн верит ему. Даже и мысль ей в голову не приходит: как это так может нож заржаветь в кипятке? Принесла ведьма хороший шмат солонины. И его Калгама бросил в котел. Помешивает супчик, время от времени пробует:

— Вот-вот готов будет! А нет ли у тебя, бабушка, сладких корешков и ароматных травок?

— Ох-хо-хо, подвесила их Гаки под потолок, — засуетилась Нгэвэн. — И не достать мне их оттуда!

— Ничего, я достану! — Калгама и травок добавил в кипяток. — А соль-то найдется? Нож без присолки невкусный получается.

Соль тоже нашлась. Калгама помешивает варево в котелке да приговаривает:

— Варись, варись, ножичек! Наваристый супчик получается.

И вправду, пахнет вкусно. Нгэвэн облизнулась, поставила на стол миски:

— Давайте кушать!

Тут и Гаки прилетела, да не пустая — с ягодой клюквы. Полный туесок насобирала!

— О! Чайку попьем, — обрадовался Калгама. — У меня юколы немножко есть. Погрызем ее. Для тебя, бабушка, ничего не жалко!

— А ножик подарил бы мне? — прищурилась Нгэвэн. — Я супчик из него каждый день готовила бы, сытая была бы, а так — голодная сижу, едва ноги переставляю.

— Э, нет! — ответил Калгама. — Нож мне пригодится. Я бусяку Хондоричако и его сестрицу Амбакту ищу. Бусяку, они хитрые и сильные. Без охотничьего ножа не обойтись.

— А! Слыхала я об этих бусяку, — кивнула Нгэвэн.— В пещере они живут, далеко отсюда.

Ведьма не могла, конечно, признаться: о бусяку не просто слышала, а дружила с ними, в гости иногда к ним ходила, да и сама звала их на пиршество, если удавалось заманить охотника-разиню да в котле его сварить.

— Зачем ищешь их? — поинтересовалась Нгэвэн. — Не любят они, когда их покой тревожат.

— Жену мою Фудин они украли. Томится она у них, — сказал Калгама. — Выручать ее из неволи иду.

— Как бы ты не опоздал! — ведьма изобразила сочувствие, даже вздохнула. — Красивые девушки — любимая пища бусяку. Откормят они ее, как утку, и за милую душу съедят.

— А покажешь, в какую сторону идти? — попросил Калгама. — Век тебя помнить буду!

— Утром покажу, — соврала Нгэвэн. — Сейчас-то, на ночь глядя, как пойдешь? Отдохни у меня, сил наберись.

Сама-то, конечно, не из добросердечия все это говорит. Только об одном и мечтает: как бы Калгаму поскорее прикончить да в котел положить вариться. Никогда она еще великанов не пробовала. Может, они лакомые? Подумала об этом и слюну сглотнула, так захотелось ей вкусненького.

— Какр-кар! Точно: утро вечера мудренее, — поддержала хозяйку Гаки. — Не беспокойся, Калгама: я дорогу к пещере бусяку знаю, провожу вас туда.

— Точно, спать хочется, — зевнул Калгама. — Друзья мои, мышка да сорока, наелись ли вы? Не пора ли на боковую?

— Пора, пора! — откликнулись мышка с сорокой. А волшебные желудь и вертел в мешке Калгамы молчат, ничего не говорят — им в мешке тепло, уютно.

Улегся Калгама на пол, накрылся одеялом, но не спится ему. Все о старушке думает: почему на вид приветлива, а сама жадная? Да и помощница ее, ворона Гаки, доверия не внушает. Нанайцы не зря считают ее плохой птицей. Гаки ленится сама добывать пищу, за охотником по лесу летает, ждет, когда он зверя добудет. После этого над ним кружится, каркает. Неровен час, услышат волки или медведь — придут и отберут у охотника добычу. Да и вороне кусок-другой перепадет. Не зря старалась, из всей мочи каркала.

«Нет, не может обычная старушка с вороной дружить, — решил Калгама. — Зловредная это птица! Все знают: если в семье нанайца мальчик родится, ворона семь дней радуется: как-никак будущий охотник появился, будет вслед за кем по тайге шнырять. Если девочка родится, то ворона семь дней сердится: вырастет, станет женщиной, будет ворону гонять и мужу на нее жаловаться. Ведь вороны только и ждут, чтобы хозяйка обзевалась: то юколу с вешала утащат, то цыпленка уворуют, безобразницы! Нанайцы гонят ворону от дома подальше, а эта бабулька, наоборот, держит ее при себе. Нет, что-то тут не то!»

Решил он притвориться, что спит. Слышит: поднялась Нгэвэн с лежанки, вышла на улицу, да так бодро, легко ступает, будто и не жаловалась вечером на больные ноги.

Соскочил Калгама, положил под одеяло котел, сам перебрался в угол. Старушонка вернулась с топором и, как кошка, подкралась к месту, где должен был великан лежать, встала поудобнее и, размахнувшись изо всей силы, ударила по котлу. Дзинь! — он лопнул.

Калгама сразу вскочил:

— Зачем, бабушка, котел ломаешь? Старушка вздрогнула, но виду не подала, что удивилась, — ответила шепотом:

— Тише-тише, всех разбудишь! Я по ночам часто так брожу.

Ничего Калгама не ответил, снова на боковую устроился. Слышит: Нгэвэн захрапела. Он опять тихонечко встал, взял разрубленный котел и в угол его положил, тряпками прикрыл, а сам на прежнее место улегся.

Мышка все слышала и решила помочь великану.

— Я в угол побегу, спрячусь там, нарочно храпеть стану, — шепнула она Калгаме.— А ты достань-ка желудь из мешка, брось его на пол — увидишь, что получится. Вскоре Нгэвэн опять проснулась, прислушалась к мышкиному храпу и решила: великан крепко спит. Взяла она топор и направилась в угол, да на желудь ногой наступила — поскользнулась и упала. Топор — бух!— отлетел на разрубленный котел.

— Опять не спится, бабушка? — подал Калгама голос.

— Ох, не спится, милый, все брожу и брожу, — ответила Нгэвэн. — А ты-то как на прежнем месте оказался?

— А я когда у чужих ночую, тоже брожу по дому, — засмеялся Калгама. — Ничего с собой поделать не могу!

Поняла ведьма: перехитрил ее великан. «Ладно,— думает, — сейчас я тебе устрою!» Вышла она во двор, а там, под кустом бузины, у нее хранился ковшик с волшебным снадобьем. Набрала Нгэвэн его в рот и давай стены домика обрызгивать. В тот же миг он весь железом покрылся. «Ну-ка, попробуй теперь, великан, выйти из него, — ухмыльнулась ведьма. — Никто еще не смог меня перехитрить!»

Довольная, она хотела в дом вернуться, но решила: нужно Калгаму посильнее испугать. Ее лицо снова квашней стало. Вылепила Нгэвэн страшную морду: и на тигра похоже, и на медведя, нос вытянулся, как клюв у дятла, вместо зубов — клыки. Страшно, аж жуть!

— Теперь, Калгама, никуда ты от меня не скроешься,— принялась радостно напевать ведьма. — Испугаешься. Оробеешь — раздеру клыками. Кровь твою буду пить, мясо твое варить стану, из кожи твоей крепкую обувь сошью!

Калгама эту песенку услышал. Что делать? Можно, конечно, из лука Нгэвэн убить. Но в тесной избушке не развернуться — не натянешь тетиву как следует. Бросаться с ножом на женщину, пусть и ведьму, тоже как-то не хочется. Тут вертел подал голос из мешка:

— Я тебе помогу!

Попросил он Калгаму подвесить его над дверью. Ведьма ничего об этом не знала. Открыла дверь, влетела и — бац! — стукнулась головой о вертел да так крепко: упала — и не дышит. А когда она память теряла, ее лицо снова вроде теста становилось.

— Э! Да у тебя лица нет! — поразился Калгама. — Без лица — хуже не бывает! Чего угодно от такой твари можно ждать.

Мышка из угла выскочила, уставилась на ведьму — от ужаса у нее аж усы встопорщились. А Нгэвэн очнулась, потрясла разбитой головой и наткнулась взглядом на мышь. Тут же ее лицо забродило, запузырилось, как тесто для блинов, — и вот уже носик вытянулся, глазки-бусинки заблестели, усы встопорщились, мышиные ушки выросли.

— Ах! — молвила мышь и вверх лапками в обморок упала.

Нгэвэн — мышиная морда — встрепенулась, вскочила, чтобы в Калгаму вцепиться, да в это время вертел упал ей на голову. Сильно ударил он ведьму, у той аж череп зазвенел. Снова грохнулась Нгэвэн на пол.

Великан не стал дожидаться, когда она очнется. Снял с себя пояс, связал ведьму и сел возле нее. Ножом играет да посмеивается.

Очнулась Нгэвэн, попыталась вырваться из пут, только сил у нее не хватает. Решила она позвать Гаки. Ворона на ночь всегда на крыше устраивалась. И теперь там сидела.

— Гаки, подружка! — позвала ведьма. — Лети на помощь! Выклюй глаза Калгаме, проглоти желудь, унеси вертел прочь и сороку разорви!

Сорока-то без опаски на голове ведьмы сидела и долбила ее клювом, волосы больно дергала.

Услышала Гаки хозяйку, да только никак ей в дом не попасть: стены железные, стекла в окнах — тоже, а в ручке двери вертел — как запор. Скакала, скакала ворона, что ей делать — не знает. Но, хитрюга, придумала-таки! Решила пробраться в избушку по печной трубе.

Калгама услышал шорох в трубе, смекнул, в чем дело, и быстренько поставил под дымоход котел с кипятком. Гаки в него и угодила. Ошпаренная, выскочила и, оглашенно каркая, насилу из трубы обратно вылезла. А сорока ее из избушки пугает:

— Вот как вылечу, последние перья повыдергаю! Пуганой вороне дважды повторять не надо. Стрелой умчалась прочь и думать забыла о ведьме-хозяйке.

Калгама по-прежнему возле Нгэвэн сидит, ножом поигрывает и нарочно ее пугает:

— Придется с тобой покончить, бабушка ведьма! Злая ты, вредишь всем. Слово твое — пустой звук, обещаний не держишь. Сколько душ ты погубила, сколько бед принесла. Убить тебя мало!

Нгэвэн дрожит, горючие слезы льет. Не ожидала, что кто-то с ней совладает. Как же так? Даже колдовством Калгаму не одолеть. От бессилья в ведьме только больше зла копится. Плачет, а сама мечтает: погоди, мол, Калгама, все равно обхитрю тебя, пожалеешь меня — отпустишь, а я удобный момент улучу и — у-у-у!

От злости вскипает все в ведьме, но она сдерживается — жалобит Калгаму, овечкой прикидывается. Только лицо выдает ее: то вспенится, то белыми пузырями пойдет, то в комок изомнется, то квашней вспучится. Была у ведьмы мышиная морда, а как старуха заволновалась, из ее лица то мерзкая личина лепится, то сорочий клюв прорезывается, то вместо глаз два желудя или скулы великана вырисовываются. Все, что видит, копирует. А страшная маска, которая время от времени мелькала, — не что иное, как отражение внутренней сути ведьмы.

Себя со стороны Нгэвэн не видела, а то бы и сама поразилась мгновенным изменениям лица. Такая образина и в кошмарном сне не приснится!

— Почему медлишь, Калгама? — пискнула мышка. — Убей ее, пока она нас не убила!

— И правда, — поддержала сорока, — нельзя ей верить. Все равно правду о бусяку не скажет. Сами их найдем!

Но молчит Калгама, пристально на ведьму смотрит да с улыбочкой ножом поигрывает. Ждет, что Нгэвэн еще скажет.

— Смилуйся! — запричитала она. — Никого никогда обижать не буду. Доброй стану. Все, что хочешь, для тебя сделаю. Только отпусти меня, славный великан Калгама! Ты добрый, а добрые умеют прощать.

— Ладно, — великан сделал вид: поверил ведьме. — Развяжу тебя. Не вздумай слово нарушать — плохо будет! «Ага, — подумала ведьма. — Смотря кому — плохо. Уж я постараюсь верх взять! У, как я тебя ненавижу. Никогда такого унижения не испытывала, бедная я, бедная…» Ласково разулыбалась ведьма, тихая да смирная. Перво-наперво домик расколдовала: дунула-плюнула — спало железо со стен.

— Скажу, как до пещеры бусяку дойти, — сказала она. — На горизонте синие горы стоят, среди них выбери самую высокую. На нее и держи путь. Как подойдешь к быстрой речке, увидишь березу. Одна ветка у нее черная, высохшая, торчит, как перст, — указывает дорогу к жилищу Хондори-чако и сестры его Амбакты.

— Правду ли говоришь?

— Правду! — побожилась Нгэвэн. — Только не говори бусяку, что путь я указала. Не простят они меня.

Сама-то, однако, вероломное замыслила: не удастся самой Калгаму обхитрить, так уж непременно вперед него успеет до бусяку добраться. Была у нее волшебная палка: сядет на нее — и летит куда захочет, только ветер в ушах свистит! Успеет предупредить Хондори-чако и Амбакту, вместе придумают, как извести-уничтожить великана, а потом и женой его полакомиться.

Решила ведьма: успокоился Калгама, потерял осторожность. И надумала его в последний раз обхитрить, будь что будет!

— Хочешь, помогу тебе еще сильнее стать? — спрашивает. — Есть у меня верное средство!

— Что за средство?

— Оно вон в том котле, — указывает ведьма. — Только его сварить сначала надо! Влезешь в него — покроешься весь железом. Никто тебя не одолеет!

— И не старайся даже, — отмахнулся Калгама. — Все равно я в тот котел не влезу.

Не дурачок Калгама, понял: не успокоилась ведьма, снова хочет его обмануть. Это ж надо выдумать такое: прыгнешь в кипяток — кольчугой покроешься! Вареный великан получится, а не чудо-богатырь. Сказки Нгэвэн рассказывает, думает: поверит ей простодушный Калгама.

— А я во двор котел вынесу, — не успокаивается ведьма. — Бабушка-то я непростая, сам знаешь. Дуну на котел — он в сто раз больше станет.

— Интересно, — хмыкнул Калгама. — Ну, давай попробуем!

Мышка с сорокой в один голос принялись отговаривать его:

— Не прыгай в котел. Сваришься! Не верь подлой ведьме. Обманет!

Подмигнул им Калгама украдкой, а для вида цыкнул:

— Молчать! Нечего со старшими спорить.

Нгэвэн все сделала, как говорила. Когда котел закипел, Калгама приподнял крышку, заглянул: кипит-пузырится зеленая жидкость, запах от нее — как от болотной жижи. Сморщился он, чихнул:

— Э, нет, бабушка! Как в такую вонь прыгать? Не могу я!

— Не бойся, — уговаривает Нгэвэн. — Это волшебная водица. Сделаешься железным. Давай прыгай!

— Да я и не знаю, с какой стороны подойти, — лукавит Калгама. — Как прыгать — не знаю. Вот если бы показал кто…

— Мне прыгнуть — раз плюнуть, — раздухарилась Нгэвэн. — Я не то, что некоторые великаны, — не робкая. Смотри, как надо!

Помахала она трижды над головой, пошептала что-то, да и нырнула в котел. А Калгама — крышку сверху, да еще и камнем ее прижал, чтобы ведьма не выскочила.

— Порядок! — он, довольный, потер руки. — Пусть сама в котле сидит. На всякую хитрость другая хитрость найдется, так-то!

Положил Калгама желудь и вертел в мешок, мышку на плечо посадил и отправился в лес, а сорока впереди полетела.

Николай Семченко		Художник А. Янчук
Страничка автора		Страничка художника