В квартире академика Пятитомова прозвучал дверной звонок. Внук ученого Сережа открыл дверь. В прихожую медленно вошел профессор Синицын, друг и соавтор дедушки.

— Что с вами? — спросил Сережа. — Как-то вы не очень хорошо выглядите.

— И вчера почему-то ко мне не заглянул, — взволнованно подхватил, выглянув из кабинета, академик.

— Я, знаете ли, — тихим голосом объяснил профессор, — решил собой заняться. Растолстел в последнее время. Вот и подумал: почему бы не поголодать? Для улучшения общего тонуса. Этим теперь и занимаюсь.

— Сейчас же прекрати! — академик всплеснул руками.

— Не прекращу, — упрямо сказал соавтор. — Зря я, что ли, начал? Весь вчерашний день ничего не ел… Нелепо прекращать дело, которое так хорошо пошло!

— Чем-то ты напоминаешь нам с Сережей небезызвестного Аттика, — усмехнулся академик.

— Мне — нет, — уточнил внук, — я такого не знаю.

— Римлянин Тит Помпоний Аттик, — дал справку профессор, — годы жизни — 109-32 до нашей эры, был известен как исторический писатель и философ.

— И до поры до времени как человек вполне благополучной судьбы, — подхватил дедушка. — Жил вполне счастливо и богато, да вдруг взял и заболел водянкой. В ту пору она почиталась неизлечимым недугом. И вот, чтобы не мучиться слишком долго, Аттик решил уморить себя голодом. К удивлению окружающих, голодание, наоборот, оказало на него исцеляющее действие — острота заболевания, считавшегося смертельным, пошла на убыль. Врачи и друзья умоляли Аттика прекратить голодовку, но он отказался со словами: «Столь близко подойдя к смерти, стыдно возвращаться вспять», — и, продолжая отказываться от приема пищи, довел дело до логического конца.

— До какого же? — заинтересовался Сережа.

— Тит Помпоний Аттик, — вздохнул профессор Синицын, — скончался от голода… Ладно, коллега, будем считать, что ты меня убедил. Дай-ка мне, что ли, бутерброд с докторской колбасой. На черном хлебе, пожалуйста.

ЕСЛИ У НИХ НЕТ ХЛЕБА, ПУСТЬ ЕДЯТ ПИРОЖНЫЕ

— Вот незадача-то! — всполошился академик Пятитомов, широко распахнув дверцу холодильника. — Нет у меня колбасы. Мы ее с Сережей всю съели. И хлеб кончился. Но ничего, что-нибудь придумаем. Картошка есть.

— А вот мы сейчас ее сварим, да с маслицем, — облизнулся в предвкушении еды профессор.

— Это вряд ли, — вздохнул дедушка.— Речь идет о пирожном «картошка». Бисквит такой.

— Чем-то ты, — язвительно промолвил соавтор, — напоминаешь нам королеву Франции Марию-Антуанетту, годы жизни — 1755-1793. Правда, Сережа?

— Конечно, — кивнул академический внук, — знать бы еще, чем именно.

— Сейчас узнаешь, — ответил профессор. — Во времена правления ее мужа, короля Людовика ХVI, во Франции сложилась ситуация, чреватая народным бунтом. Казна была практически пуста; вводились все новые налоги; королевский двор продолжал утопать в роскоши, а простонародье голодало. Слухи об этом, конечно, доходили до Версальского дворца, где чаще всего обитала чета монархов, но не производили на нее особого впечатления. Как-то на одном из обычных пышных балов здравомыслящие придворные сообщили королеве, что в Сент-Антуанском предместье Парижа (там обитала беднота) от голода ежедневно умирает по восемьдесят человек. «Почему?» — удивилась королева. «Потому что у них нет ни хлеба, ни колбасы». «Если у них нет хлеба, — пожала плечами Антуанетта,— пусть едят пирожные», — и продолжала танцевать. Она и представить себе не могла, что могут существовать семьи, живущие без запасов изысканных сластей.

— А я и не знал про эту историю, — признался Сережа.

— А я знал, — сказал, покраснев, академик. — Знаю я и другое: историческое изречение королевы до сих пор применяется по отношению к власть имущим, которые так далеки от нужд населения, что и при наличии доброй воли не могут их понять… Так пойдем мы в конце концов пить чай с «картошкой» или дальше будем морить себя голодом?

— Пойдем, пойдем, — успокоил друга профессор Синицын, и началось чаепитие. За чаем говорили о французской революции, разразившейся в 1789 году.

Следующая страница

Художник Наталия Якубовская

Страничка художника