Ноябрь-декабрь 2009 года
…
Наш гость — писатель, имя которого известно далеко за пределами России, настоящий петербуржец, автор более двадцати книг, восемь из которых написаны им для детей. Вы все хорошо его знаете. Это — Валерий Георгиевич ПОПОВ.
КАК ПОПАСТЬ В ЦЕЛЬ
— Валерий Георгиевич, а какой должна быть книга для юных читателей?
— Прежде всего — доброй и строгой. Книга должна показывать радость жизни, ее полноту, щедрость, наполненность разной работой. Человеку, который делает что-то хорошее, жить легче: его жизнь наполнена смыслом. Герои моей книги «Похождения двух горемык» решили все бросить и наслаждаться жизнью. В итоге оказывается, что у бездельников — самая тяжелая жизнь.
— В другой своей книге для детей «Все мы не красавцы» вы убеждаете ребят в том, что надо любить людей такими, какие они есть.
— Обязательно. От любви люди становятся лучше. Свою личность нельзя переделывать кому-то в угоду, подгонять под шаблон. И не надо бояться быть грустным.
— Вы говорили, что вашей любимой книгой в детстве была книга «Ребята и зверята» Перовской, про жизнь на лесном кордоне. И там прозвучала замечательная фраза, что «…жизнь детей наполнялась смыслом, когда отец приносил им на воспитание олененка, енота или другую зверюшку». В ваших книгах такое же доброе отношение к меньшим братьям.
— Где-то в середине жизни я вдруг понял, что между людьми есть напряженность, а вот к животным человек может всю душу свою повернуть, всю нежность. Звери как-то действительно людей украшают, для этого и держат собак и кошек.
— Ваша книга «Что посеешь» написана по рассказам отца о жизни детей в деревне и о том, как труд придает смысл жизни каждого, даже маленького еще человека.
— Зависть к тому, что рассказывал отец, была огромная, потому что уже с двух лет жизнь деревенского мальчика полна смысла. Он не просто бегает по улице, а он строит запруду, чтобы ручей поворачивал в огород и насыщал его влагой. Непонятно, как воспитывать ребенка в каменных джунглях. А там, отец рассказывал, когда он был ребенком, ему принесли зимой теленка новорожденного. Ты и играл с ним, и учился, как ухаживать, и любил теленка, и оживал от этой любви. Там все было полно дела и души, и такую систему нам не придумать, чтобы дети так росли и чувствовали свою нужность.
— Скажите, как вам удалось стать собой, сохраняя свой стиль и свою жизненную позицию?
— Надо стрелять по невидимым мишеням. Попадает тот, кто не целится. Часто бывает, что люди находят что-то модное и начинают это повторять, а это уже поздно, уже проехали. Я помню одну карикатуру: мальчик стреляет из лука, попадает в забор. И потом пририсовывает мишень, как будто попал в десятку. Вот так и надо делать — сначала выстрелить, а потом доказать, что ты попал в десятку. А стрелять уже там, где стрелы торчат — бесполезно. Первый мой рассказ появился так. Я читал детектив, и меня зацепила фраза: «Раздался выстрел. Агеев взмахнул руками и упал замертво. Сергеев насторожился». Меня потрясло, что друга убили, а Сергеев всего лишь «насторожился». И я написал первый рассказ — «Случай на молочном заводе». В рассказе шпион прячется в горе творога, а милиционеры, чтобы его поймать, съедают эту гору творога, тогда шпион перебегает и прячется в горе масла. Я почувствовал вкус гротеска. Когда это необычно, смешно, это острее действует, это гораздо емче, чем просто ровности жизни. Гротеск — это вообще то, что остается от великой литературы. Остается Дон Кихот, Санчо Панса, Орфей спускается в ад. Надо поймать необычность приема, а без этого лучше и не ходить в литературу.
— Многое, что высказано писателем на бумаге, приходит свыше и отражается на его судьбе и на судьбе его читателей. Насколько писатель может брать на себя подобную ответственность?
— Без ответственности вообще не стоит писать. Ты должен говорить или что мир ужасен, или что мир прекрасен, и убеждать людей своим примером, и должен такую жизнь прожить, как ты пишешь, потому что писать без оснований не имеешь права. А если человек так просто шляется за жизнью — его кинуло туда, кинуло сюда, то человек пуст. Человек должен свою внутреннюю задачу нести по всем книгам.
— Ваша проза — очень петербургская. А особенно любимое место у вас в Петербурге есть?
— Невский проспект, потому что на Невском проспекте встречаешься с гением на каждом углу. Или с живым, или как бы с умершим, но все равно живым. Вот здесь Достоевский стоял, и был счастлив, на углу Фонтанки. Вот здесь, на Аничковом мосту, Бунин написал: «Я молод был, безвестен, одинок». И вдруг думаешь — это точно про тебя в молодости! Такой же озноб охватывал тебя от предчувствия на том же самом месте, от какого-то риска, что не сбудешься, что ничего у тебя не получится. И Бунин, оказывается, испытывал то же самое. То есть Невский весь заполнен гениальностью. Идешь, как в раю — есть поддержка…
— Герой ваших рассказов — самоироничный человек, обостренно воспринимающий окружающий мир. С ним постоянно что-то происходит, но он всегда сохраняет оптимизм. Это ваша жизненная позиция?
— Да. У меня есть рассказ «Божья помощь». О том, как я опаздывал в школу и мимо собора бежал, и волновался очень, и когда глядел на часы собора, Бог всегда дарил мне пять минут. Пять минут были мне подарены, и я успевал. Вот эта поддержка всегда есть, надо ее почувствовать. И будешь оптимистом.
— Вы пишете от руки, на машинке или на компьютере?
— Сначала в душе, а потом ручкой. Что-то в компьютере меня настораживает. У Ильфа и Петрова есть такой герой, Полыхаев, который ставил штампы: «Взволнован. Полыхаев», «Бесконечно благодарен. Полыхаев». Вот компьютер — это нечто такое. Зачем думать, можно любой кусочек взять и сформировать резолюцию. По-моему, компьютер мертвит.
— Что бы Вы хотели пожелать юным читателям?
— Прежде всего — быть читателем! Книги не заменишь никакими компьютерными играми и никакой техникой.
