Осенним днем, когда небо над Лондоном казалось огромной серой губкой, впитавшей в себя все дожди мира, на Кемден-Таун вешали пирата. По всей видимости, его опознали недавно. Уличная публика, сама не своя до таких зрелищ, плотной толпой обступила высокий помост с мачтой и единственной реей. Толпа кричала, свистела, улюлюкала, словом, всем своим видом выказывала негодование тем, что злодей еще жив. Его жалкий, затравленный вид только разжигал ее ярость. Я совершенно случайно оказался на площади. Мне хотелось скорее выбраться из этого шума и гама, но я замешкался. По той причине, что я, правда, не сразу, узнал пирата. Среди орущего скопища людей, быть может, не было ни одного человека, кроме меня, который мог бы утверждать, что встречался с ним. Тем не менее само это отвратительное зрелище внушало мне такую неприязнь, что я старался как можно скорее выбраться. Энергично прокладывая себе путь локтями я неожиданно увидел лицо смуглое, с тонкими чертами, как у какого-нибудь француза-гасконца. Большие темные глаза и волосы… Густые вьющиеся волосы! Только теперь они были совершенно седыми. «Господи — прошептал я, — вот ведь кого следовало вздернуть на рею, а не того несчастного бродягу…» Внезапное потрясение, видимо, сосредоточилось в моем взгляде: он обернулся. Мы узнали друг друга.

Он стал выбираться из толпы, но делал это без ожидаемой спешки и нервозности. Я последовал за ним. Вскоре мы оказались на тихой безлюдной улице. Я догонял его, а он, судя по всему, не собирался от меня скрыться. Мы поравнялись. Он вдруг остановился.

— Вы Даниэль Пирсон.

В его голосе даже и намека не было на сомнение.

— А вы…

Я не успел произнести как он сказал:

— Да. Да. Чарльз Фулбрайт. У вас прекрасная память.

Он не назвал своего настоящего имени, что было естественным в его положении. Но мне как-то сразу не пришло это в голову, и я смутился. Он посмотрел мне в глаза, улыбнулся.

— Мы с вами стоим посреди улицы как два старых дурака. Я живу здесь неподалеку, на Чаринг-Кросс. Если вы не возражаете, мы можем посидеть у меня. Выпить по чашке чая. Надеюсь, наши воспоминания будут не менее сладкими, чем сахар…

Его дружелюбный тон рассеял мои сомнения. Кроме того, мне захотелось узнать ряд подробностей, которые приобрели вдруг для меня огромное значение и прояснить которые мог только он. В конце концов, не он последовал за мной, а я — за ним. Зачем, спрашивается? Я согласился. Дом его оказался действительно рядом. Мы вошли.

Не могу сказать, принадлежал ли дом целиком этому… Фулбрайту, но комнаты, через которые мы проходили, их убранство и мебель говорили о том, что хозяин весьма состоятелен.

Мы расположились за круглым столиком у камина. Правда, надо сказать, что в комнате было достаточно тепло. Нам прислуживал высокий, тощий, как рыбий скелет, старик. Мне бросилось в глаза его длинное, испещренное сухими морщинами узкое лицо, словно зажатое между двумя седыми щетками неопрятных бакенбард. Невольно подумалось, что он наверняка тоже из шайки морских бродяг и его выкинуло на берег волной старости. Не исключено и другое: совершенно случайно, по минутной прихоти, он был извлечен из нищеты Гринвичского госпиталя…

Хозяин, занятый своей трубкой, заметил мой пристальный взгляд и истолковал его по-своему:

— Не обращайте на него внимания. Он глух, как могила.

Наконец мой хозяин закурил.

— Сколько мы с вами не виделись? — сказал он.

— Мне кажется, чуть больше тридцати лет, — ответил я.

И мы предались воспоминаниям.

К старости наша память скудеет, словно ветер времени выдувает события лет и десятилетий. И чем дальше, тем этот ветер сильнее. Но странно, иные мгновения жизни с годами видятся все ярче, все отчетливее. И от этого они волнуют сердце, быть может, глубже, чем тогда, когда мы их переживали впервые. События, о которых пойдет речь, являются для меня одними из таких мгновений. Но сначала мне не обойтись без небольшой предыстории. Ее можно было бы опустить, но тогда не до конца был бы ясен смысл моей встречи с Ричардом… то есть с Чарльзом Фулбрайтом.

Итак. Я начал свою самостоятельную жизнь клерком. Самым последним клерком компании «Дженкон». С утра до вечера я склонялся над узкой конторкой, и мое перо с утра до вечера переводило чужое богатство в бесконечные цифры с нулями. От постоянного недоедания я сам походил на цифру «2» — тощую и сутулую, если ее написать без нажима. Порою мне казалось, что я навсегда пригвожден к этой конторке со скучными бумагами. Чернила, казалось, до конца жизни так и будут оставаться грязными пятнами на моих руках. Но мне было восемнадцать лет! И когда мне удавалось на несколько минут отлучиться от своей конторки, я спешил вниз, к пирсу, к пакгаузам, над которыми покачивались клотики корабельных мачт. Горы ящиков, бочек, чайных кип окружали меня со всех сторон. И я с жадностью вдыхал их аромат, рисуя в своем воображении далекие сказочные страны. Даже прохладный, чуть затхлый сырой воздух Темзы не мог справиться с этими тонкими волнующими запахами. Какой-нибудь обрывок манильской бечевки, полуистершийся ярлык заставляли сильнее биться мое сердце. Молодость окрашивала мои смутные предчувствия в светлые тона радости. Неудивительно, что при первой же возможности я, как и многие мои сверстники, не задумываясь, бросился в объятия своей судьбы. Я покинул туманные берега родины в поисках счастья и средств, которые бы обеспечили мою жизнь в будущем.

Здесь не место рассказывать о восторге, испытанном мною во время путешествия и от встречи с экзотической природой острова, куда я прибыл. Моя новая жизнь началась на Цейлоне. Мне повезло. Через пять лет я состоял при губернаторе сэре Олдинге и ведал всеми почтовыми операциями острова. Через пять лет мне была предоставлена возможность посетить родину. Я ею воспользовался. Тем более что я наконец-то мог повидать своих родителей. Мне не терпелось увидеть их еще и потому, что с некоторых пор я был в состоянии им помогать. Иными словами, мне было приятно предстать перед родителями возмужавшим, прочно стоящим на собственных ногах.

Мы должны были выйти в море из Тринкомали на почтовой бригантине «Лаун Стар», принадлежавшей Ост-Индской компании. В это время в порту загружали чаем барк «Кейп Лизард» той же компании. Предполагалось, что оба судна выйдут в море одновременно и весь путь проделают вместе.

Получилось так, что нам необходимо было взять небольшой бочонок с золотом и драгоценностями из резерва банковских накоплений. Золото — в виде маленьких слитков и монет на сумму девяносто три тысячи фунтов стерлингов. Алмазы, рубины, сапфиры, изумруды — на пятьдесят пять тысяч. «Итого, — как записал бы я в свою бытность клерком, — на сумму сто сорок восемь тысяч фунтов».

Золото и драгоценности гораздо в большем количестве принято было отправлять с военными судами. Нападение пирата на такое судно практически исключалось. Что же касается нашего случая, то необходимо сказать следующее: во-первых, это был всего лишь один небольшой бочонок. Во-вторых, содержимое бочонка принадлежало колонистам, которые сравнительно недавно прибыли на остров. Многие из них спешили первые свои деньги отправить на родину, чтобы вложить в какое-нибудь основательное дело или же спрятать понадежнее, скажем, положить на счет в Английский банк. Иные желали дать понять своим родственникам, что они не пропали и что вот неоспоримое доказательство их начавшегося процветания. Одним словом, всем этим людям не терпелось отправить накопленное, а заход военных судов в ближайшее время не предвиделся. Так или иначе, бочонок надо было доставить в Англию. Но как его спрятать на судне? И на каком? На почтовой бригантине — слишком безрассудно. На этих судах частенько оказывалась малая толика денег, и пират, наткнувшись на одно из них, не упускал случая поживиться и этой мелочью. Посоветовавшись с сэром Олдингом, мы поступили так. Вскрыли одну из чайных кип. Аккуратно спрятали бочонок в сердцевину кипы. Поверх серого холста нанесли полосу черной краской. Узкая полоса, шедшая от середины кипы, напоминала упаковочную бечевку и совсем не бросалась в глаза. Под моим наблюдением кипу вместе с другими погрузили на барк. О том, что это за кипа, не знал даже капитан «Кейп Лизарда». С нашей стороны это было естественной мерой. К тому же барк, груженный одним чаем, не представлял для пиратов особого интереса. Следует сказать, что прятали в кипу бочонок я и капитан «Лаун Стар» Джек Флумен. Других свидетелей при этом, кроме сэра Олдинга, не было. Что же касается репутации Джека Флумена, то она была безукоризненной. Сам губернатор не раз говорил мне о своей привязанности к этому человеку. Он уважал в нем прекрасные знания морехода и его порядочность, которую особенно оттеняла суровая немногословность.

Погрузка была закончена. 12 июня 1853 года оба судна подняли паруса и вышли в Бенгальский залив. Море встретило нас сильной зыбью. Дул юго-западный муссон. Мы взяли курс к родным берегам. Из пассажиров на борту «Лаун Стар» кроме меня было еще семнадцать человек. Все они по разным причинам спешили домой.

В первые дни мы много говорили о пиратах. Еще на острове я знал имена самых отъявленных. Одно из них: голландец Якоб Ван Лехт. О вспыльчивости этого деспота, о его бессмысленной жестокости ходили легенды. Он мог налететь даже на рыбацкую лодку туземцев. Смять, сломать ее своим форштевнем и оставить на погибель ни в чем не повинных людей, по несчастью попавших ему на глаза. Говорят, это доставляло ему удовольствие. Не зря его судно называлось по-английски «Имплейкебл Кем». В конце концов он разбил его, налетев на рифы. Теперь у него было другое. Называлось оно «Лолита».

Много слухов ходило и о разбойнике, к стыду англичан, нашем соотечественнике, Ричарде Хаксли. Он носился по южным морям на своем быстроходном трехмачтовом «Тони Фокс». Говорили, что его команда состоит из людей невероятно огромного роста и могучего телосложения. Один их вид наводил панический ужас. И самым маленьким среди этих великанов был он сам. Но о жестокости Хаксли говорили мало. Упоминались и Кеджит, и Голдсмит, и Шеппард, которые в погоне за золотом и дурной славой тоже промышляли морским разбоем.

Подобные разговоры меня очень волновали. И оно понятно. Ведь я был молод, я не принадлежал к загадочному для меня племени моряков и лишь второй раз находился во власти безбрежной стихии моря. Мне хотелось еще раз испытать настоящий шторм. Быть может, чуть посильнее, чем те несколько, что я испытал когда-то. Хотелось хотя бы издали увидеть судно пирата… Разумеется, вслух я об этом даже не заикался. Тем более что наш капитан всячески избегал этой, как он говорил, «бессмысленной и пустой болтовни». В конце концов «болтовня» прекратилась. Она была вытеснена воспоминаниями о доме, о родных и близких. У каждого на языке вертелось много мельчайших подробностей, связанных с домом. Теперь эти милые пустяки обрели для нас всех тайную притягательность. К тому же в пути люди особенно разговорчивы и откровенны с теми, с кем предстоит расстаться. Кого мы потом уже, быть может, больше не встретим.

Полушутливые воспоминания подогревали наше желание скорее вернуться, скорее увидеть родные туманы. Здесь — в южных широтах — они казались нам прекраснее чистого безоблачного неба над головой.

«Лаун Стар» шла впереди барка в прямой от него видимости. Разумеется, мы постоянно досаждали нашему суровому капитану просьбами «прибавить парусов». Иногда удавалось его уговорить. Тогда ставились лиселя внизу и на марсе. Ветер заметно подхватывал бригантину, мы улетали далеко вперед. Потом Джек Флумен приказывал лечь в дрейф, пока не появится на горизонте барк.

Тут, пожалуй, надо сказать следующее. Обычно самый первый чай очередного урожая вывозился с Цейлона скоростными клиперами. Узкотелыми четырех-пятимачтовыми красавцами, достигавшими берегов Англии за восемьдесят-девяносто дней. Они мчались по гребням океанских волн в огромном облаке своих парусов. Их окрыляла надежда получить солидную премию за небывалую скорость. В этом отношении «Кейп Лизард» значительно уступал. Даже «Лаун Стар» могла двигаться гораздо быстрее, чем он.

Наше нетерпение возрастало. Росла и уступчивость капитана. С каждым разом мы отрывались от барка все дальше и дальше. И вот однажды мы лежали в дрейфе, ожидая подхода барка. Стоял на редкость тихий и солнечный день. Кто-то с тревогой в голосе крикнул:

— Смотрите!

Оттуда, куда он показывал, шло судно. Оно шло со стороны, наперерез нашему курсу, потому вряд ли могло быть барком. Несмотря на очень слабый ветер, оно продвигалось с хорошей скоростью.

Наконец капитан Флумен опустил подзорную трубу.

— «Тони Фокс», — сказал он.

Меня поразило хладнокровие, с каким он произнес эти два слова. Всех нас они привели в глубокое уныние. «Мое дурацкое желание увидеть пирата, кажется, исполняется…» — с мрачной усмешкой подумал я. Признаться, вскоре я вздохнул с некоторым облегчением. Почему? Во-первых, у нас на борту не было золота и драгоценностей. А в кассе почтовой каюты имелось всего несколько сот бумажных фунтов. Во-вторых, если верить слухам, что главарь шайки морских разбойников еще сохранил человеческий облик, то мы так или иначе останемся живы. Впрочем, кто знает, что у него может быть на уме.

Пират подошел уже почти вплотную. Вдоль бортов «Тони Фокса» и на вантах мы увидели настоящих головорезов. Они были действительно нечеловеческого роста, и это действительно производило впечатление. Мы застыли, словно кролики перед удавом.

Послышался грохот абордажных багров, сбросили штормтрап, и наконец мы увидели самого главаря.

Почему-то принято считать, что у истинного пирата отвратительное лицо злодея. Один глаз непременно выбит, и вместо него виднеется черная засаленная повязка. Какой вздор! Тот, который предстал перед нами, казался благородным юношей с прямым открытым взглядом, по воле рокового случая оказавшимся в толпе белокожих дикарей. Густые волосы черными, как смоль, кольцами словно кипели на его маленькой красивой голове. В улыбке пирата должно быть что-то мрачно-жестокое. Но когда улыбнулся капитан «Тони Фокса», его улыбка была самой доброжелательностью. Тем не менее никто из нас не ответил на его приветствие.

По лицу Хаксли пробежала хмурая тень. Маленькая рука сжала эфес шпаги и тут же его отпустила. Он справился с внезапно охватившим его гневом, но больше уже не улыбался.

Ричард Хаксли — это был он — мягко, по-кошачьи спрыгнул на палубу нашего судна. Казалось, его прыжок должен был послужить сигналом к тому, чтобы его люди начали привычную для них резню. Но за Хаксли последовал лишь один из громил с пистолетом и большим кривым ножом за поясом.

Они двигались по палубе, и было ясно, что они хорошо знали, куда и зачем идут. Неожиданно меня осенило: да они направляются к каюте с почтой!

Зачем я это сделал? Почему?.. Не знаю… Но я выхватил шпагу и, как мне показалось, через секунду был у входа в каюту. Я раскинул руки, всем своим видом давая понять, что скорее расстанусь с жизнью.

За несколько шагов от меня они остановились. Верзила дикарь вопросительно посмотрел на своего хозяина.

— Убери, — спокойно сказал Хаксли.

Головорез сделал шаг, и тут я ударил шпагой плашмя по его омерзительному лицу. Разве мог я тогда предполагать, что когда-нибудь эта отметина позволит мне узнать его… Почему я его не проткнул? Видимо, не совсем еще потерял голову. В противном случае это для всех нас могло кончиться печально. А в то мгновение, когда я его ударил, он даже не схватился за лицо. Он протянул свои лапы, оторвал меня от двери и, прижимая к себе, смял, будто кусок брезента. Я слышал, как трещат мои кости, как по швам расползается камзол. И тут я внезапно затих, словно потерял сознание. На самом же деле оно оставалось ясным. Я неожиданно вспомнил, что в потайном кармане моего камзола лежат важные бумаги. Среди них и те, в которых говорилось о наличии золота, драгоценных камней: кому и какая часть принадлежит. Именно страх перед тем, что эти бумаги могут оказаться в руках пирата, заставили меня прекратить сопротивление.

Вход в каюту был свободен. Хаксли вошел и захлопнул за собой дверь. Он пробыл там не больше десяти минут. Вышел, за ним последовал его головорез.

Обессиленный, я лежал на бухте каната и видел, как они поднялись на борт «Тони Фокс». Через несколько минут судно уходило от нас в ту сторону, откуда оно пришло.

Немного оправившись, я поспешил в почтовую каюту. Ко мне присоединились несколько моих спутников. Пришел и сам Джек Флумен. Мы все вместе переворошили мешки и пакеты, стараясь найти хоть какой-то след, оставленный Ричардом Хаксли. Наши поиски оказались бесплодными, и мы только терялись в догадках.

Мало-помалу мы приходили в себя после пережитого. Все заговорили нормальными естественными голосами. Стали раздаваться шутки. О моем поступке судили по-разному.

— Как вам не стыдно, Пирсон? Проявить такое мальчишество…

— Убей вы этого бандита, что бы с нами было?.. — говорили одни.

— К счастью, этого не случилось, — отвечал я.

— Напрасно вы осуждаете Даниеля! Он оказался единственным мужчиной среди нас.

— Несомненно! — брали меня под защиту другие.

— В моем поступке действительно оказалось мало благоразумия, — пытался возражать я.

— А все-таки, — сказал кто-то, — этот Хаксли порядочная скотина, если среди скотов могут таковые быть.

Шутка вызвала смех.

Ни у кого не возникло сомнений, что с барком все в порядке, что он не попался на глаза этому Хаксли. Что же касается меня, то я, разумеется, испытывал некоторую тревогу. Мне показалось, что и капитан Флумен тоже обеспокоен. Правда, об этом мы с ним не заговаривали.

«Лаун Стар» оставался в дрейфе на том же месте до утра. Как только начало светать, мы с Флуменом были уже на мостике. Прошел час, другой, третий, но никаких признаков приближающегося барка не обнаруживалось. А ведь он должен был нагнать нас еще вчера. Вряд ли «Кейп Лизард» прошел ночью мимо, не заметив условных огней на мачтах нашего судна. Тем более что ночь была ясной.

Я не отрывался от подзорной трубы, но куда бы ни бросал взгляд, горизонт был чист. «Этот Хаксли вряд ли нападет на барк с чаем», — успокаивал я себя. Наконец не выдержал и высказал эту мысль Флумену. Тот согласился со мной.

— Это совсем было бы не похоже на него, — сказал он.

Так или иначе, но моим опасениям суждено было сбыться. В полдень мы увидели первую кипу чая. Ее покачивало волной. Она уже погрузилась в воду на треть. Затем мы увидели другую, чуть левее. Затем третью — справа.

Вскоре нашим взорам предстал и сам барк. Более печальную картину для моряка трудно представить: на «Кейп Лизард» не было мачт.

Мы медленно продвигались к барку меж полузатопленных кип. Они обступали нас со всех сторон, как серые осколки льдин.

Я думал о пропавшем бочонке. Сколько горя принесет эта потеря, сколько рухнувших планов на жизнь, сколько разбитых надежд!.. Та кипа наверняка утонула. Если она и оставалась на плаву, то по сравнению с остальными не долго. А не могла ли она оказаться в руках пиратов? От этой мысли у меня даже начало ломить затылок. Нет конечно! Такое — невозможно. Ведь о существовании бочонка в море знали только трое. Стоит ли воображать какую-то совсем дикую случайность? Кипа с бочонком наверняка уже на дне океана. И хоть уверял меня капитан Флумен, что вряд ли такое надругательство над барком мог совершить Хаксли, мне да и другим ничего не оставалось, как считать виновным именно его.

— Каков негодяй!

— Выбросить в море чай, изувечить судно и уйти, не заработав на этом ни пенни?!.

— Да, но почему же он с нами обошелся так вежливо?

— Загадка.

— Еще не известно, живы ли те, кто оставался на барке?..

Все эти вопросы мучили меня.

Мы подошли к разбитому судну. Выяснилось, что часть команды вместе с капитаном барка были убиты. Их тела лежали тут же — на искромсанной палубе.

Один из оставшихся в живых матросов произнес:

— «Лолита».

— Какая дикая случайность! — воскликнул Флумен. Наш капитан был буквально поражен этим известием. — Нам еще повезло… — добавил он чуть позже.

Как выяснилось, голландец ничего не искал на судне. Он велел команде барка срубить мачты и выбросить их за борт. Тех, кто, по его мнению, не спешил повиноваться, он прикончил на месте заодно с теми, кто попытался оказать сопротивление. Затем, как бы в наказание, он приказал остальным бросать в море кипы с чаем. Их было слишком много. Вскоре эта забава надоела капитану «Лолиты». Его судно ушло так же внезапно, как и появилось.

Четыре верхних слоя кип оказались за бортом. Та кипа лежала в третьем слое.

Матросы с пострадавшего барка утверждали, что «Лолита», уже было скрывшись, появилась на горизонте снова. На барке решили, что голландец возвращается, чтобы потопить «Кейп Лизард». Судно приблизилось. Но потом, словно передумав, развернулось и ушло.

Да, теперь я убедился собственными глазами в разнице «почерков» двух «рыцарей» морской удачи. Судьбе было угодно, чтобы на своем пути мы повстречали обоих.

«Кейп Лизард» мог продержаться на плаву до первого шторма. Нам ничего не оставалось, как взять на борт остатки команды барка и следовать курсом домой. Но перед этим капитан Флумен сказал мне, когда мы остались с ним наедине:

— Стоит поискать кипу среди плавающих.

— Есть ли хоть единственный шанс? — спросил я.

— Если есть, то, может, сотая часть единственного.

— И все-таки, вы считаете, стоит?

— Стоит. Хотя бы за тем, чтобы потом не мучиться угрызениями.

— Пожалуй, вы правы, — я согласился без всякой надежды.

Мы шли, время от времени меняя галс. Я стоял у борта и вглядывался в проплывающие кипы. Особенно запомнилась одна, разорванная. Аккуратные цибики с чаем плавали совсем рядом с ней, как утята вокруг утки.

— Пирсон, что вы там ищете? — спрашивали меня то и дело.

Я повторял каждый раз:

— Одну кипу.

— Что с ним? Не сошел ли он с ума? — раздавалось за моей спиной.

— Похоже, что и капитан Флумен тоже…

— Пирсон, возьмите любую кипу на борт, и поспешим домой!

— Кончится тем, что этот голландец налетит, и уж тогда-то не упустит случая отправить всех нас на дно!

— Вместе с той кипой, которую ищет Пирсон…

Я вглядывался в проплывающие кипы до сумерек.

Наступила ночь. Флумен предложил дождаться утра и возобновить поиски. Тем более что погода благоприятствовала. Я согласился наперекор здравому смыслу.

С рассветом мы снова начали поиски. Как и следовало ожидать, они не принесли ничего утешительного. Капитан Флумен, казалось, был огорчен неудачей больше, чем я. Но в конце концов он положил судно на курс домой. Ничто нас больше не задерживало, и мы использовали попутный ветер всем своим такелажем.

Иногда, закрывшись в почтовой каюте, я доставал документы с фамилиями владельцев золота и драгоценных камней — богатства, которого для них больше не существовало. Я думал об этих людях с горьким сочувствием.

Дальнейшее наше плавание прошло без всяких неожиданностей. Мы благополучно достигли желанных берегов. Как и представлялось нам четыре месяца назад, пасмурным, дождливым днем мы миновали Орфордский нос и вошли в Темзу.

Вот, собственно, в чем несколько затянувшаяся предыстория.

Теперь, по прошествии стольких лет, передо мной сидел Ричард Хаксли. Естественно, я испытывал большое желание выяснить некоторые детали, имевшие отношение к событиям, нами некогда пережитыми.

— Вы не совсем точны, Пирсон, — сказал он, рассеянно глядя, как белесый пар над чаем смешивается с сизоватым облачком трубочного дыма. — Мы с вами не виделись ровно тридцать четыре года.

— Да. Но я бы хотел.

— Золото… Вас интересует то золото и драгоценные камни?..

Я выронил чайную ложку. Она упала на блюдце, чудом его не разбив.

— Да! — вырвалось у меня. — Тот бочонок, что остался на дне океана.

Очевидно, выражение моего лица вызвало у него улыбку.

— Вы думаете? — усмехнулся он. — В таком случае вы заблуждаетесь. Он не утонул.

— Он попал в руки голландца?!

— Не будем спешить, дорогой Пирсон. Вас не удивляет то, что я вообще знаю о бочонке?

Я опешил.

— Да! Конечно! Как?! Откуда вы могли знать о его существовании?! Может, вы узнали позднее?

— Нет. Представьте себе, я знал. С самого начала.

— От кого?! Кто мог сказать вам о нем?

— Джек Флумен.

— Капитан Флумен?!

— Да.

— Но ведь это был… Это был честнейший моряк! Я и в мыслях не могу допустить такое. Сам сэр Олдинг…

— А вы все-таки допустите, — перебил он меня. — На минуту-то вы можете допустить такое предположение?

— Не могу! И потом, когда вы напали на нас, вы с ним и словом не перемолвились!

— Простите меня, Пирсон, я не нападал. Я подошел к вашему судну, сделал то, что хотел, и ушел. И вы правы: я даже не взглянул на Флумена.

— А что вы сделали? Вы говорите: «Сделал то, что хотел, и ушел». Вы оставили записку, письмо?

— Нет.

— Тогда что?

— Не спешите, Пирсон. Вернемся к Флумену.

— Нет, я не могу о нем плохо думать. У меня нет на то никаких оснований.

— Но все-таки.

— Хорошо, — после долгих колебаний сказал я, — допустим. Но когда и где он мог сообщить вам о золоте? О том, что оно есть и его отправляют.

— На берегу. Перед вашим отходом.

— На берегу?! Но, простите, Хаксли, вы и Флумен… Что может быть между вами…

— Вы думаете?.. Напрасно. Раз так, мне придется несколько отклониться. За пять лет до тех событий, о которых мы с вами говорим, Джек Флумен был на «Тони Фокс» моим помощником.

— Вашим помощником?!. Не может быть!

— Да. Так вот, присматриваясь к нему, я заметил, что ему очень не по себе находиться в кругу людей, занимающихся разбоем. Будучи воспитанным в семье видной и состоятельной, он тяготился своим положением. Оно было оскорбительным для него. Я знал, что рано или поздно такой от меня уйдет. И он сбежал. А то, как он оказался у меня на борту, — целая история. Но это уже совсем другая история.

— Простите, Хаксли. Он сбежал в Англию?

— Да. В конце концов он оказался дома.

— И он не побоялся вернуться?

— Я уже говорил: он из очень влиятельной семьи. Любое прошлое ему бы всегда помогли замять. И потом, его темное прошлое, — с иронией произнес Хаксли, — было слишком безобидным и слишком коротким. Это был порядочный, но изрядно запутавшийся в жизни человек.

Я вспомнил, с каким почтением говорил сэр Олдинг с Флуменом о его родителях. Я начинал верить словам Хаксли. Но что-то все-таки продолжало во мне сопротивляться. Человеку всегда больно разочаровываться.

— Позвольте, Хаксли, — сказал я. — Почему при встрече с вами на берегу он не схватил вас, не задержал? Ведь это был его долг.

— О! Он хорошо меня знал. На его месте это было бы, пожалуй, слишком рисково. К тому же между нами были такие отношения. Собственно, говорить сейчас о них не стоит, так как это уже не имеет никакой связи с нашим разговором. Скажу только: Флумен покинул меня в очень трудную минуту. Всякий другой на моем месте непременно бы посчитался с ним. Но я повторяю: у нас были свои отношения.

— Хорошо. Но ведь он мог умолчать. Не тащили же вы его за язык?

— Вы совершенно правы — он мог умолчать. Но я действительно тащил его за язык.

— С какой стати?!

— Видите ли, я знал, что военных судов давно не было. Я знал, что в ближайшее время они не предвидятся. Я предполагал, что назрела необходимость отправить какое-то количество золота и драгоценностей в Англию. Я догадывался, что для выполнения этой миссии в тот момент сэр Олдинг не найдет более достойных кандидатур, чем Флумен и вы. В разговоре с Флуменом я исходил из того, что знал, ну и… прибавьте к этому немного наглой интуиции пирата.

— Понимаю. Значит, вы знали о бочонке еще до нашего выхода в море.

— Знал, дорогой Пирсон! Скажу больше. Эта мысль спрятать бочонок в кипе с чаем была моей.

— Вашей?! — внезапно у меня пересохло во рту. Шершавый язык, касаясь нёба, вызывал неприятные ощущения, как это бывает в начале приступа тропической лихорадки.

— Да. Это была моя мысль, — продолжал Хаксли. — И осуществил ее Джек. Это вам казалось, что затею придумал сэр Олдинг и вы. В этом случае Флумен сыграл, как блестящий актер. Только он все-таки немного переиграл. Немного.

— Я вас не понимаю.

— Мы договорились, что кипа будет лежать в самом верхнем ряду. Чтобы мне не заниматься лишней возней. Я же не Якоб Ван Лехт. Правда, я намерен был все обставить таким образом, чтобы на Джека не упала даже тень подозрения. Понимаете?

— Да. Но почему та кипа…

— Вот именно: почему та кипа оказалась спрятанной глубже?.. Флумен настоял на этом, стараясь в глазах губернатора и в ваших глазах выглядеть предельно заинтересованным в сохранении тайны. По отношению ко мне — тут он переиграл. Эта была минутная слабость Флумена. Я его понимаю.

— Значит, бочонок попал в ваши руки. Значит, барк все-таки разграбили вы…

— Вы не ошибаетесь, Пирсон. Бочонок оказался у меня. Но барка я и пальцем не тронул. Так же, как и не причинил вреда вашему почтовому судну, если помните. Ни один из моих матросов, и я в том числе, не ступил на борт «Кейп Лизарда».

— Да возможно ли это?! — воскликнул я. — Вы знали, что на барке бочонок с золотом и драгоценными камнями. Вы намеревались заполучить его. Бочонок оказался у вас, и теперь вы утверждаете, что не тронули барка!..

— Да. Я это утверждаю. Тут, уважаемый Пирсон, я должен сказать, что вам не повезло. Крепко не повезло! Мне отчасти тоже… Дело в том, что я не успел. На ваш барк первым налетел этот идиот голландец. С таким же успехом он мог налететь на дерево в лесу и вырвать его с корнем, раз оно оказалось перед ним. Разумеется, этот безмозглый дурак ни о каком бочонке не знал и не догадывался. Он сделал именно то, что следовало от него ожидать. Фантазия не посещает такие крепкие головы. И то, что он наткнулся на «Кейп Лизард»,— чистая случайность.

— Простите, Хаксли, но как же в таком случае бочонок оказался у вас? Ведь та кипа с цибиками чая и с бочонком золота должна была уйти на дно прежде других!

— Вот тут повезло мне. Чертовски! — воскликнул Хаксли. — Вы помните, что мачты на барке были срублены?

— Да, конечно!

— Так вот. Кипа с черным пояском упала на… А, может быть, под нее нанесло волной — большой обломок мачты с такелажем. Мне оставалось только найти. Признаться, я считал игру окончательно проигранной. Но мне повезло во второй раз. И, знаете, я нашел ее скоро. Как видите, я не совершил ничего противозаконного, ни одной человеческой жизни не погубил на сей раз.

— Да-а… Между прочим, команда барка видела, как «Лолита» повернула к ним снова.

— Скорее всего, это была уже не «Лолита», а мой «Тони Фокс». Ничего удивительного — «Лолита» им уже мерещилась.

— Теперь мне многое понятно. А ведь мы тоже пытались найти кипу.

— Скорее всего, вы искали, когда ее уже не было.

— Вот, значит, как.

— Да.

— Мне вспоминается. Странно. Но я видел искреннюю заинтересованность капитана Флумена в поисках злополучной кипы. Неужели он тут тоже играл?

— Тут он уже не играл, поверьте. Когда он понял, что на барк налетел голландец, он воспрянул духом. Он так же, как и вы, надеялся найти кипу. Уж будьте уверены, найдись она, он доставил бы бочонок по назначению. Он сделал бы это с гордостью перед своей совестью. Я-то знаю.

Наступило долгое молчание. Хаксли в очередной раз набил трубку и спросил:

— Неужели вас больше ничто не интересует? Ведь прошло столько лет, — он усмехнулся. — Во мне, очевидно, говорит стариковское желание поделиться прошлым. Тем более что таким прошлым поделишься не с каждым…

— Да, да, — сказал я. — Все мне теперь понятно. Но какой же был смысл с вашей стороны подходить к нашему почтовому судну? Тем более что вы не причинили нам никакого ущерба.

— Как же?! — движением руки Хаксли развеял облачко дыма. Глаза его сощурились. — А то, что мой матрос схватил вас, извиняюсь, как щенка, и чуть не переломал вам ребра?!

— Ну, за это, да и за многое другое, он поплатился сегодня на площади.

— Да. Это он. Жаль беднягу.

— Вы все-таки не ответили на мой вопрос. В дополнение к нему я вспомнил ваши слова: «Я подошел к вам, сделал то, что хотел сделать, и ушел…» Так что вы сделали на борту «Лаун Стар», войдя в почтовую каюту?

— А-а, да! — Хаксли улыбнулся. — Тут, Пирсон, вы вряд ли мне поверите.

— Ну, все-таки.

— Я зашел и сунул в один из ваших мешков с корреспонденциями письмо. Письмо своей матушке. К сожалению, ее уже давно нет в живых.

Признаться, я не поверил.

— И ради одного этого вы подошли к нам?!

— Представьте себе. Не думайте, что я всегда был эдаким дальновидным ловкачом. Случалось и мне оказаться в положении, как говорят французы: «сообразил на лестнице…» Воспользоваться вашим судном, чтобы отправить письмо, пришло мне в голову только в море. Плохим я был сыном — не отрицаю. Сами понимаете, обратись с подобной просьбой к кому бы то ни было, да хотя бы к вам… Сомнительно, чтобы вы взялись доставить письмо Ричарда Хаксли. Не правда ли?..

— Да, пожалуй.

— Ну вот. А обратиться по этому поводу к Флумену у вас на глазах было бы с моей стороны последней глупостью.

— Да, конечно. Теперь я вот что хотел спросить вас…

— Пожалуйста, Пирсон.

— Я вспомнил ваших бандитов. Эту команду головорезов в восточных шароварах. Где вы подобрали таких громил?

— А-а. Пустое! — Хаксли махнул рукой.

— Ну, а все же.

— Где и все. В любом порту всегда можно найти несколько десятков пропившихся, сбежавших по разным причинам со своих кораблей, совершивших преступление и скрывающихся от возмездия. Одним словом, таких, которым терять уже нечего, которые готовы на все.

— Это понятно. Но ваши… это стадо циклопов. Гигантских циклопов…

Хаксли рассмеялся.

— Да, у страха глаза велики. Вы преувеличиваете.

— Может быть. Но в чем тут дело?

— Я их всех поставил на небольшие ходули, Пирсон. Дерево и брезент — все сооружение! Постоянно тренируя, я научил их забывать, когда надо, что их ноги оканчиваются деревом и брезентом!.. Между прочим, именно поэтому на моей совести, если она только может быть у пирата, не так уж много человеческих жизней. В основном, это жертвы собственной неосмотрительности.

Я думал о Ричарде Хаксли, который сидел сейчас напротив меня. Я думал о бесконечных случайностях, которые порою определяют человеческую судьбу. О том, как каждый по-своему, по-своему и неповторимо, проходит жизненный путь…

Словно предугадывая мои мысли, Хаксли сказал:

— Я все ждал, дорогой Пирсон, когда вы наконец зададите вопрос, на который я бы хотел ответить. Я ловлю себя на том, что еще никогда и никому не отвечал на него. Мои слова звучат странно, если учесть, что мы с вами встречаемся лишь во второй раз, а говорим в первый. Но все дело в том, видимо, что вы, Пирсон, располагаете к себе. Поверьте, это не комплимент. Интуиция меня не обманывает.

Я не совсем был уверен, что он меня правильно понял, поэтому спросил:

— Какой вопрос вы имели в виду?

— Как и почему Ричард Хаксли стал человеком, которому до сих пор приходится скрываться под чужим именем? Короче, как он стал пиратом?

— Да, да, конечно. Именно об этом я думал…

— Так вот. Пожалуй, слишком трудно исчерпывающе ответить на этот вопрос. Пожалуй, я расскажу лишь о толчке, с чего все началось. В молодости я служил на военном судне. Я был в чине младшего офицера. Надо сказать, что командовал нашим бригом некто Редьярд Овертон. Характером своим он напоминал голландца Якоба Ван Лехта. Того самого. Короче, это был такой же деспот и самодур. Разница между ними лишь та, что Овертону ничто не грозило — он был под сенью закона. Что говорить?.. Мы невзлюбили друг друга. При этом Овертон мог на каждом шагу подчеркивать свою неприязнь, я же не имел права отвечать ему тем же. Признаться, это его развлекало, особенно если учесть мою тогдашнюю вспыльчивость. Со временем я чаще сжимал зубы и терпел в надежде, что рано или поздно попаду под начало другого человека. Я надеялся сменить судно. Этого не случилось. Вернее, случилось, но не так, как я предполагал.

Однажды во время шторма я проходил мимо его каюты. Дверь была открыта. Я не заглядывал внутрь, я только увидел, что дверь открыта и прошел мимо. «Эй, кто там?!» — неожиданно окликнул меня Овертон. Я вошел к нему и встал у порога. «А! Это ты, Хаксли!» — сказал он. Овертон был вдребезги пьян. Любопытно, что чаще всего он напивался именно в шторм. Он лежал на полу. Только руки и плечи его опирались на кожаную подушку, упавшую с дивана. Он с трудом удерживал голову. Глаза его были красными, волосы торчали во все стороны. «Слушай, Хаксли, — прохрипел он, — сходи к моему коку и принеси мне рюмку виски. Мигом, слышишь!» Я бросил взгляд на стол, по которому каталась пустая бутылка. «Там ничего уже нет, — сказал он, заметив мой взгляд. — Там все. Пусто!» «Попробуй, донеси рюмку при такой качке», — пронеслось у меня в голове. «Я вам принесу бутылку», — сказал я. «Нет, ты принесешь мне рюмку! — рявкнул он. — Ступай! И живо у меня!.. »

Мне стоило труда донести рюмку полной. Я шел, держа в одной руке поднос, в другой — рюмку. Я вошел к нему. Поставил рюмку на поднос. «Вы просили, капитан.» Он с трудом поднялся на ноги. Сделал шаг в мою сторону и ударом ноги выбил из рук поднос. Он полетел с грохотом в угол каюты. Раздался звон стекла. Лицо мое было в крови. Я почувствовал это не сразу.

Овертон упал, корчась от смеха. Я стоял над ним и смотрел, как его раздирал смех и кашель. Я смотрел, казалось, целую вечность. Но она, видимо, все-таки истекла, если я схватил его за воротник и бил по этому уже давно не смеющемуся лицу, казалось, целую вечность.

Кончилось тем, что он меня вышвырнул в ближайшем порту без единого шиллинга в кармане. А куда следовало он сообщил, что Хаксли смыло волной во время шторма. Такое же известие получила когда-то моя матушка.

Хаксли умолк.

— И, знаете, Даниель, — продолжил он не сразу, несколько оживившись, — Овертон мог поступить со мной куда круче. К счастью, после такой крепкой пьянки он не до конца был уверен, что это был именно я. Вот так все началось, дорогой Пирсон. Хотите еще чаю?

— Да, пожалуйста.

— Знакомый аромат, не правда ли?

Я запоздало кивнул головой.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Гринвичский госпиталь — богадельня для престарелых моряков в Лондоне.

«Лаун Стар» — одинокая звезда.

«Кейп Лизард» — мыс Лизард — самая южная оконечность Англии.

«Тони Фокс» — красно-бурый лис.

«Имплейкебл Кем» — неумолимый кулак.

Цибики — небольшие коробки чая, которые потом складывали в кипы.

Следующая страница

Александр Гиневский		Художник Шамиль Ворошилов
Страничка автора		Страничка художника